волнам, плыл к длинной отмели, отделяющей от моря закрытый залив Фришгаф. Вырос маяк и
низкие форты крепости Пилау, охранявшей проход в залив. Подплыв, выстрелили из пушки, бросили якорь. Капитан просил московитов к ужину.
5
Поутру вылезли на берег. Особенного здесь ничего не было: песок, сосны. Десятка два ры-бачьих судов, сети, сохнущие на ко-лышках. Низенькие, изъеденные ветрами бедные хижины, но
в окошках за стеклами – белые занавесочки… (Петр со сладостью вспомнил Анхен.) У подме-тенных порогов – женщины в полотняных чепцах за домашней работой, мужики в кожаных
шапках – зюйдвестках, губы бриты, борода только на шее. Ходят, пожалуй, неповоротливее
нашего, но видно, что каждый идет по делу, и приветливы без робости.
Петр спросил, где у них шинок. Сели за дубовые чистые столы, дивясь опрятности и хорошему запаху, стали пить пиво. Здесь Петр написал по-русски письмо курфюрсту Фридриху, чтоб
увидеться. Волков вместе с солдатом из крепости повез его в Кенигсберг.
Рыбаки и рыбачки стояли в дверях, заглядывали в окна. Петр весело подмигивал этим добрым людям, спрашивал, как кого зовут, много ли наловили рыбы, потом позвал всех к столу и
угостил пивом.
В середине дня к шинку подкатила золоченая карета со страусовыми перьями на крыше, проворно выскочил напудренный, весь в голубом шелку, камер-юнкер фон Принц и, расталкивая
рыбаков и рыбачек, с испуганным лицом пробирался к московитам, стучавшим оловянными
кружками. На три шага от стола снял широкополую шляпу и помел по полу перьями, при сем
отступил, рука коромыслом, нога подогнута.
– Его светлейшество, мой повелитель, великий курфюрст бранденбургский Фридрих имеет
удовольствие просить ваше… (Тут он запнулся. Петр погрозил ему.) Просит высокого и давно
желанного гостя пожаловать из сей жалкой хижины в отведенное согласно его сану приличное
помещение…
Алексашка Меньшиков впился глазами в голубого кавалера, пхнул под столом Алешку:
– Вот это политес… На цыпках стоит, – картинка… Парик, гляди, короткий, а у нас – до
пупа… Ах, сукин сын!..
Петр сел с фон Принцем в карету. Ребята поехали сзади на простой телеге. В лучшей части
города, в Кнейпгофе, для гостей был отведен купеческий дом. Въехали в Кенигсберг в сумерках, колеса загремели по чистой мостовой. Ни заборов, ни частоколов, – что за диво! Дома прямо –
лицом на улицу, рукой подать от земли – длинные окна с мелкими стеклами. Повсюду приветливый свет. Двери открыты. Люди ходят без опаски… Хотелось спросить – да как же вы грабежа
не боитесь? Неужто и разбойников у вас нет?
В купеческом доме, где стали, – опять – ничего не спрятано, хорошие вещи лежат открыто.
Дурак не унесет. Петр, оглядывая темного дуба столовую, богато убранную картинами, посудой, турьими рогами, тихо сказал Алексашке:
– Прикажи всем настрого, если кто хоть на мелочь позарится, – повешу на воротах…
– И правильно, мин херц, мне и то боязно стало… Покуда не привыкнут, я велю карманы
всем зашить… Ну, не дай бог с пьяных-то глаз…
Фон Принц опять вернулся с каретой. Петр поехал с ним во дворец…
Прошли туда через потайную калитку огородом, где плескал фонтан и на лужайках темнели кусты, подстриженные то в виде шара, то петуха или пирамиды. Фридрих встретил гостя в
саду, в стеклянных дверях, протянул к нему кончики пальцев, прикрытые кружевными манжетами. Шелковистый парик обрамлял его весьма пронзительное лицо с острым носом и большим
пробитым лбом. На голубой через грудь ленте переливались бриллиантовые звезды.
100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Алексей Толстой: «Петр Первый»
150
– О брат мой, юный брат мой, – проговорил он по-французски и повторил то же по-немецки. Петр глядел на него сверху, как журавль, и не знал, как называть его – братом? Не по
чину… Дяденькой? Неудобно. Светлостью или еще как? Не угадаешь – еще обидится…
Не выпуская рук гостя и пятясь, курфюрст ввел его по ковру в небольшой покой. У Петра
закружилась голова, – будто ожила одна из любимых в детстве картинок, что висели у него в
Преображенском. На мраморном, весело топившемся камине помахивали маятником дивной работы часы, украшенные небесной сферой, звездами и месяцем. Мягкий свет стенных с зеркалом
трехсвечни-ков озарял шпалерные картины на стенах, хрупкие стульчики и лавочки и множество
красивых и забавных вещиц, коим трудно найти употребление. Ветки с цветами яблонь и вишен
в тонких, как мыльный пузырь, высоких кубках.
Курфюрст вертел табакерку, острые глаза его были добродушно полуприкрыты. Усадил
гостя у огня на такой легонький золоченый стульчик, что Петр больше держался на мускулах
ног, боясь поломать вещицу… Курфюрст пересыпал немецкую речь французскими словами.