– Стой, стой…
Вглядываясь, различили над водой человека в латах, в шлеме с перьями. Узнали Гордона.
Стало тихо…
– Стрельцы! – услышали его голос. – Со мной четыре тысячи войск, верных своему государю… Мы заняли прекрасную позицию для боя… Но мне очень не хочется проливать братскую
кровь. Скажите мне, о чем вы думаете и куда вы идете?
– В Москву… Домой… Оголодали… Ободрались…
– Зачем вы нас в сырые леса загнали?..
– Мало нас побито под Азовом… Мало мы мертвечины ели, когда из Азова шли…
– Изломались на крепостных работах…
– Пустите нас в Москву… Дня три поживем дома, потом покоримся…
Когда откричались, Гордон приставил ладони ко рту:
– Очень карашо… Но только дураки переправляются ночью через реку. Дураки!.. Истра
глубокая река, потопите обозы… Лучше подождите на том берегу, а мы – на этом, а завтра поговорим…
Он влез на рослого коня и ускакал в ночной сумрак. Стрельцы помялись, пошумели и стали
разводить костры, варить кашу…
Когда из безоблачной зари поднялось солнце, увидели за Истрой на холме ровные ряды
Преображенского полка и выше их – двенадцать медных пушек на зеленых лафетах. Дымили
фитили. На левом крыле стояли пять сотен драгун со значками. На правом, загораживая Московскую дорогу, за рогатками и дефилеями, – остальные войска…
Стрельцы подняли крик, торопливо впрягали лошадей, ставили телеги четырехугольником
– по-казачьи… С холма шагом спустился Гордон с шестью драгунами, подъехал к реке, вороной
конь его понюхал воду и скачками через брод вынес на эту сторону. Стрельцы окружили генерала…
– Слюшайте… (Он поднял руку в железной перчатке…) Вы добрые и разумные люди…
Зачем нам биться? Выдайте нам заводчиков, всех воров, кто бегал в Москву.
Овсей рванулся к его коню, – борода клочьями, красные глаза:
– У нас нет воров… Это вы русских людей ворами крестите, сволочи! У нас у всех крест на
шее… Франчишке Лефорту, что ли, этот крест не ндравится?
Надвинулись, загудели. Гордон полуприкрыл глаза, сидел на коне не шевелясь:
– В Москву вас не пустим… Послюшайте старого воина, бросьте бунтовать, будет плохо…
Стрельцы разгорались, кричали уже по-матерному. Рослый, темноволосый, соколиноглазый Тума, взлезши на пушку, размахивал бумагой.
– Все наши обиды записаны… Пустите нас за реку, – хоть троих, мы прочтем челобитную
в большом полку…
– Пусть сейчас читает… Гордон, слушай…
Запинаясь, рубя воздух стиснутым кулаком, Тума читал:
– «…будучи под Азовом, еретик Франчишко Лефорт, чтоб русскому благочестию препят-ствие великое учинить, подвел он, Франчишко, лучших московских стрельцов под стену безвременно и, ставя в самых нужных к крови местах, побил множество… Да его же умышлением делан подкоп, и тем подкопом побил он стрельцов с триста, и более!..»
Гордон тронул шпорами коня, хотел схватить грамоту. Тума отшатнулся. Стрельцы бешено
закричали.
Тума читал:
– «Его ж, Франчишки, умышлением всему народу чинится наглость, и брадобритие, и ку-рение табаку во всесовершенное ниспровержение древнего благочестия…»
Не надеясь более перекричать стрельцов, Гордон поднял коня на дыбы и сквозь раздавшуюся толпу поскакал к реке. Видели, как он соскочил у палатки генералиссимуса. Вскоре там загорелись под косым солнцем поповские ризы. Тогда и стрельцы велели служить молебен перед
боем. Попоной накрыли лафет у пушки, поставили конское ведро с водой – кропить. Сняли шап-100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Алексей Толстой: «Петр Первый»
166
ки. Босые, оборванные попы истово начали службу… «Даруй, господи, одоление на агарян и фи-листимлян, иноверных языцев…»
На той стороне, у палатки Шеина, уже подходили к кресту, а стрельцы, все еще стояли на
коленях, подпевали. Крестясь, шли за ружьями, скусывали патроны, заряжали. Попы свернули
потрепанные епитрахили и ушли за телеги. Тогда с холма враз ударили все двенадцать пушек…
Ядра, шипя, понеслись над обозом и стали рваться у монастырских стен, вскидывая вороха земли…
Овсей Ржов, Тума, Зорин, Ерш, – размахивая саблями:
– Братцы, пойдем грудью напролом…