Ныне опять налезла гроза – по грехам нашим… «Э-хе-хе», – скучливо кряхтели бояре в
жаркой палате у окошечек. Видно, не мытьем хотят взять – катаньем… Бороды всем обрили, служить всем велели, сынов расписали по полкам, по чужим землям… «Э-хе-хе, не попустит бог
и на этот раз…»
Войдя в палату, Роман Борисович увидел, что опять сегодня поднесли чего-то сверху. Старый князь Мартын Лыков тряс бабьими щеками. Думный дворянин Иван Ендогуров и стольник
Лаврентий Свиньин, запинаясь, читали грамоту. Поднимая головы, только и могли молвить, что:
«Ах, ах!»
– Князь Роман, сядь послушай, – едва не плача, сказал князь Мартын. – Что же будет-та?
Теперь каждый и облает и обесчестит… Одна была управа, и ту отнимают.
100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Алексей Толстой: «Петр Первый»
183
Ендогуров и Свиньин сызнова начали читать по складам царский указ. В нем говорилось, что ему, царю и великому князю и пр., и пр., много докучают князья и бояре, и думные, и московские дворяне челобитными о бесчестье. Такого-то дня подана ему, царю и пр., челобитная от
князя Мартына, княж Григорьева, сына Лыкова, в том, что его на постельном крыльце лаяли и
бесчестили, и лаял-де и бесчестил его Преображенского полку поручик Олешка Бровкин… Проходя по крыльцу, кричал ему, князю Мартыну: «Что-де смотришь на меня зверообразно, я-де те-бе ныне не холоп, ты прежде был князь, а ныне ты – небылица…»
– Мальчишка он, мужицкий сын, страдник, – князь Мартын тряс щеками, – тогда-то сгоряча я запамятовал, он хуже мне кричал…
– А что же он тебе тогда кричал, князь Мартын? – спросил Роман Борисович.
– Ну, чего, чего… Кричал, многие слышали: «Мартынушка-мартышка, плешивый…»
– Ай, ай, ай, обидно, – завертел головой Роман Борисович. – А что, – не сын ли это Ивана
Артемича, Олешка?
– А черт его знает, – чей он сын…
– «Царь и великий князь и пр., – читали далее Ендогуров и Свиньин, – чтобы ему не доку-чали в такое трудное для государства время, за докуку и себе в досаду повелел на челобитчике, князе Мартыне, выправить десять рублев и те деньги раздать нищим и ныне челобитные о бесчестье воспретить…»
Окончив чтение, покрутили носами. Князь Мартын опять всполохнулся:
– Небылица! Потрогай меня, – какая же я небылица? Род наш – от князя Лычко! В трина-дцатом веке вышел из Угорской земли Лычко-князь с тремя тысячами копейщиков. И от Лычки
– Лыковы пошли и князья Брюхатые, и Таратухины, и Супоневы, и от младшего сына – Буйносовы…
– Врешь! Истинную несешь небылицу, князь Мартын! – Роман Борисович всем телом повернулся на лавке, навесив брови, засверкал взором (эх, не босые бы щеки, кривоватый голый
рот, – совсем бы страшен был князь Роман)… – Буйносовы от века сидели выше Лыковых. Мы
род свой от стольных черниговских князей считаем поименно. А вы, Лыковы, при Иване Грозном сами в родословец себя вписали… Черт его, князя Лычко, видел, как он вышел из Угорской
земли…
У князя Мартына глаза стали вращаться, запрыгали мешки под глазами, задрожало, будто
плачем, лицо с большой верхней губой.
– Буйносовы! Не в Тушине ли, в лагере, тушинский вор вам вотчины-то жаловал?
Оба князя поднялись с лавки, стали оглядывать друг друга от ног до головы. И быть бы
лаю и шуму великому – не вступись Ендогуров и Свиньин. Усовестили, успокоили. Вытирая
платками лбы и шеи, князья сели по разным лавкам.
..............
Скуки ради думный дворянин Ендогуров рассказывал, о чем болтают бояре в государевой
Думе, – руками разводят, бедные: царь со своими советчиками в Воронеже одно только и знает, – денег да денег. Подобрал советчиков, – наши да иноземные купцы, да людишки без роду-племени, да плотники, кузнецы, матросы, вьюноши такие – только что им ноздри не вырваны
палачом.
Царь их воровские советы слушает. В Воронеже и есть истинная Дума государева. Жалобы
со всех городов от посадских и торговых людей так туда и сыплются: нашли своего владыку… И
с этим сбродом хотят одолеть турецкого султана. В Москву писал един человек из посольства
Прокопия Возницына, из Карловиц турки-де над воронежским флотом смеются, дальше донского устья он не уйдет, весь сядет на мелях.
– Господи, да сидеть нам смирно, зачем нам турков дражнить, – сказал смирный Лаврентий
Свиньин. (Троих сыновей его взяли в полки, четвертого – в матросы. Старик скучал.)
– Это – как смирно? – проговорил Роман Борисович, грозно раскрыв на него глаза. – Не
должен бы ты, Лаврентий, по худости, наперед других встревать в разговор, – первое… (Ударил
себя по ляжке.) Как, перед турками, перед татарами – смирно? А для чего мы князя Василия Голицына два раза в Крым посылали?
100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Алексей Толстой: «Петр Первый»