Нам у них учиться… В Европе – академии для сего. Желаете – биржу построим не хуже, чем в
Амстердаме. Составляйте кумпании, заводите мануфактуры… А у вас одна наука: не обманешь –
не продашь…
Молодой купчик, влюбленно глядевший на царя, вдруг ударил шапкой о руку:
– Это верно, у нас это так…
Его стали тянуть за полу в толпу. Он, – вертя головой, пожимая плечами:
– А что? Разве не правда? На обмане живем, один обман, – обвешиваем, обмериваем…
Петр засмеялся (невесело, баском, кругло раскрыв рот). Близстоящие также посмеялись
вежливо. Он, оборвав смех, – строго:
– Двести лет торгуете, – не научились… Возле богатства ходите… Опять все то же убожество, нагота. Копейку наторговал и – в кабак. Так, что ли?
– Не все так, государь, – проговорил Момонов.
– Нет, так! (Раздувая ноздри.) За границу поезжайте, поглядите на тех купцов, – короли!
Нам ждать недосуг, покуда сами научитесь… Иную свинью силой надо в корыто мордой со-вать… Почему мне иностранцы жить не дают? Отдай им то на откуп, отдай другое… Лес, руды, промыслы… Почему свои не могут? В Воронеж, черт-те откуда, один человек приехал, такие
развел тарара, такие прожекты! У вас, говорит, золотой край, только люди вы бедные… Отчего
сие? Я смолчал… Спрашиваю, – или не те люди живут в нашем краю? (Оглянул купцов вылез-шими глазами.) Бог других не дал. С этими надо справляться, так, что ли? Мне русские люди
100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Алексей Толстой: «Петр Первый»
191
иногда – поперек горла… Так уж поперек. (Ухо у него натянулось, шейная жила вот-вот дернет-ся.)
Тогда Иван Артемич, сидевший рядом с ним, проговорил добро, нараспев:
– Русских били много, да били без толку, вот и уроды получились.
– Дурак! – крикнул Петр. – Дурак! – И локтем ткнул его в бок.
Иван Артемич – еще придурковатее:
– Ну, вот, а я-то что говорю…
Петр с минуту бешено глядел на лоснящееся, придурковато сощуренное, с дурацкой улыбкой лицо Бровкина. Ладонью щелкнул его по лбу:
– Ванька, шутом быть тебе еще не велено!
Но видно, и сам понял„что пылить, сердиться при купечестве – неразумно. Купцы – не бояре: тем податься некуда, вотчину в кармане не унесешь. Купец, как улитка: чуть что – рожки
спрятал и упятился с капиталом… Действительно, в палате стало тихо, отчужденно. Иван Артемич хитрой щелкой глаза повел на Петра.
– Читай, Любим, – сказал Петр дьяку.
Братья Баженины опять почтенно потупились. Любим Домнин высоким голосом сухо, медленно читал:
– «…дана сия милостивая жалованная грамота за усердное радение и к корабельному строению тщание… В прошлом году Осип и Федор Баженины в деревне Вовчуге построили с немецкого образца водяную пильную мельницу без заморских мастеров, сами собою, чтобы на той
мельнице лес растирать на доски и продавать в Архангельске иноземцам и русским торговым
людям. И они лес растирали, и к Архангельску привозили, и за море отпускали. И есть у них
намерение у того своего заводу строить корабли и яхты для отпуска досок и иных русских товаров за море. И мы, великий государь, их пожаловали, – велели им в той их деревне строить корабли и яхты и, которые припасы к тому корабельному строению будут вывезены из-за моря, пошлин с них имать не велеть, и мастеров им, иноземных и русских, брать вольным наймом из
своих пожитков. А как те корабли будут готовы, – держать им на них для опасения от воровских
людей пушки и зелье против иных торговых иноземческих кораблей…»
Долго читал дьяк. Свернул в трубку грамоту с висящей печатью, положа на ладони, подал
Осипу и Федору. Приняв, братья подошли к Петру и молча поклонились в ноги, – все чин чином, степенно. Он поднял их за плечи и обоих поцеловал, но уже не по царскому обычаю, – ликуясь
щечкой, – а в рот, крепко.
– То дорого, что почин, – сказал он купечеству. Отыскал бегающими зрачками не известного никому посадского с цыганской бородой, залысым лбом. – Демидыч! (Тот, резко пхаясь, пролез сквозь толпу.) Демидыч, поклонись купечеству… Никита Демидов Антуфьев – тульский
кузнец. Пистолеты и ружья делает не хуже аглицких. Чугун льет, руды ищет. Да крылья у него
коротки. Поговорите с ним, купцы, подумайте. А я ему друг. Надо – земли пожалуем и деревеньки. Демидыч, кланяйся, кланяйся, я за тебя поручусь…
9
– Ты кто? Тебе зачем? Кого здесь нужно?
Суровая широкоплечая баба недобрым взглядом осматривала Андрея Голикова (палехско-го иконописца). У него под коричневой, в дырах и клочьях, сермягой пупырчатая кожа мелко
дрожала. Дул сырой мартовский ветер. Свистели голые кусты на обветшалой стене Белого города. Тревожно кричали вороны, взлетая, – косматые и голодные, – над кучами мусора. Неперелаз-ные заборы купца Василия Ревякина тянулись вдоль сошедшихся углом московских стен. Место
было угрюмое, переулки тесные, пустынные.
– От старца Авраамия, – прошептал Андрей, плотно приложил два перста ко лбу. За спиной
бабы, на разъезженном колеями дворе, у покосившихся амбаров, вставали на дыбки на цепях