Алексей Толстой: «Петр Первый»
192
без лестницы и крыльца. Под самой крышей хлопали ставни на слюдяных окошечках.
Спустились в темные сени, где пахло кадками. Баба толкнула Андрюшку.
– Ноги вытри о солому, не в хлеву, – и, подождав, – все так же недружелюбно: – Во имя
отца и сына и святого духа.
Отворила низенькую дверь в подклеть. Здесь было жарко, углями из печи озарялись в углу
темные доски икон. Андрей долго крестился на страшные глаза древних ликов. Робея, остался у
двери. Баба села. За стеной глухо пели многие голоса.
– Зачем тебя старец послал?
– На подвиг.
– Какой?
– На три года к старцу Нектарию.
– К Нектарию, – протянула баба.
– Сюда послал, чтобы к нему дорогу указали. В мире жить не могу, – телу голодно, душе
страшно. Боюсь. Ищу пустыни, райского жития… (Андрюшка потянул носом.) Смилуйся, матушка, не прогони.
– Старец Нектарий сотворит тебе пустыню, – проговорила баба загадкой. Видные от света
углей глаза ее сузились.
Андрей стал рассказывать: вот уже более полугода он бродит меж двор, умирает голодною
и озябает студеною смертью. Связывался со всякими людьми, подбивали его на воровские дела.
«Не могу, душа ужасается». Рассказывал, как этой зимой в снежные вьюги ночевал под худыми
крышами городских стен: «Соломки достану, рогожей укроюсь. Вьюга воет, снег крутит, мертвые стрельцы на веревках пляшут, о стену бьются. Взалкал в эти ночи тихого пристанища, без-молвного жития…»
Расспросив доточно про старца Авраамия, баба со вздохом поднялась: «Иди за мной». Повела Андрюшку опять через темные сени вниз по ступеням. Велев быть на нищем месте, впусти-ла в подполье, где пели голоса. Горячо пахнуло воском и ладаном. Человек тридцать и более
стояло на коленях на скобленом полу. За бархатным аналоем читал кривоплечий человек в черном подряснике и скуфье. Перелистывая ветхую страницу рукописного требника, поднимал
клочкастую бороду к свечным огням. По всей стене, даже от пола, горели свечи перед большими
и малыми иконами старого новогородского письма.
Служили по беспоповскому чину. Пели сумрачно, гнусовато. Направо от старца, впереди
молящихся, на коленях стоял маленький козлинобородый Василий Ревякин. Перебирал лествицу, тo вскидывал глаза на лики, то, чуть обернувшись, косился, – и под глазком его молящиеся
истовее клали поклоны, даже до изъязвления лба.
Кривоплечий старец закрыл книгу, поднял ее над головой, повернулся: выдранная клочка-ми борода, нестарое лицо с перешибленным носом. Вперясь расширенными зрачками будто в
страшное видение, разинув рот с выбитыми зубами, возопил:
– Праведного Ипполита, папы римского, словеса помянем: «По пришествии времени антихристова церковь божия позападает и упразднится жертва бескровная. Прельщение содеется в
градах и в селах, в монастырях и в пустынях. И никто не спасется, только малое число…»
Страшен был голос. Молящиеся упали на лица, содрогались плечами. Старец стоял со
вздетой книгой, покуда плач не стал всеобщим.
..............
– Братие, что я вам расскажу (окончив службу, говорил старец, схватясь за деревянный
крест на груди). Была надо мной милость божия. Привел господь меня на Вол-озеро в пустынь, к
старцу Нектарию. Поклонился я старцу, и он спросил меня: «Что хочешь: душу спасти или
плоть?» Я сказал: «Душу, душу!» И старец сказал: «Благо тебе, чадо». И душу мою спасал, а
плоть умерщвлял… Кушали мы в пустыне вместо хлеба траву папорть, и кислицу, и дубовые
желуди, и с древес сосновых кору отымали и сушили и, со рыбою вместе истолокши, – то нам и
брашно было. И не уморил нас господь. А како я терпел от начальника моего с первых дней: по
дважды на всякий день бит был. И в светлое воскресенье дважды был бит. И того за два года со-чтено у меня по два времени на всякий день – боев тысяча четыреста и тридесять. А сколько ран
100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Алексей Толстой: «Петр Первый»
193
и ударов было на всякий день от рук его честных – того и не считаю. Пастырь плоть мою сокру-шал: что ему в руках прилучилось – тем и жаловал меня, свою сиротку и малого птенца. Учил
клюкою и пестом, чем в ступе толкут, и кочергою, и поварнями, в чем яству варят, и рогаткою, чем тесто творят… Того ради тело мое начальник изъязвлял, чтобы душа темная просветилась…