.............
Шторм пролетел, натворив много бед. Молнией убило двух матросов на берегу. Порвало
якорные канаты, сломило несколько мачт, повыкидало на берег, затопило много мелких судов.
Но зато установился крепкий зюйд-вест: то, что и надо было.
Вода в Кутюрме быстро поднималась. На рассвете начали выводить суда. Полсотни греб-ных стругов, подхватив на длинных бечевах, повели первым «Крепость». От вехи к вехе, ни разу
не царапнув килем, он вышел через Кутюрму в Азовское море, выстрелил из пушки и поднял
личный флаг капитана Памбурга.
В тот же день вывели наиболее глубоко сидящие корабли: «Апостол Петр», «Воронеж»,
«Азов», «Гут Драгерс» и «Вейн Драгерс». Двадцать седьмого июня весь флот стал на якоре перед бастионами Таганрога.
Здесь, под защитой мола, начали заново конопатить, смолить и красить рассохшиеся суда, исправлять оснастку, грузить балластом. Петр целыми днями висел в люльке на борту «Крепости», посвистывая, стучал молотком по конопати. Либо, выпятив поджарый зад в холщовых за-мазанных штанах, лез по выбленкам на мачту – крепить новую рею. Либо спускался в трюм, где
работал Федосей Скляев (поругавшийся до матерного лая с Джоном Деем и Осипом Наем). Он
подводил хитрое крепление кормовых шпангоутов.
– Петр Ликсеич, вы мне уж не мешайте, для бога, – неласково говорил Федосей, – плохо
получится мое крепление, – отрубите голову, воля ваша, только не суйтесь под руку…
– Ладно, ладно, я помогу только…
– Идите помогайте вон Аладушкину, а то мы с вами только поругаемся…
Работали весь июль месяц. Шаутбенахт Юлиус Рез делал непрестанные ученья судовым
командам, взятым из солдат Преображенского и Семеновского полков. Среди них много было
детей дворянских, сроду не видавших моря. Юлиус Рез – по свирепости и отваге истинный моряк – линьками вгонял в матросов злость к навигации. Заставлял стоять на бом-брам-реях, на
двенадцати саженях над водой, прыгать с борта головой вниз в полной одежде: «Кто утонет, тот
не моряк!» Расставив ноги на капитанском мостике, руки с тростью за спиной, челюсть, как у
медецинского кобеля, все видел, пират, одним глазом: кто замешкался, развязывая узел, кто крепит конец не так. «Эй там, на стеньга-стакселе, грязный корофф, как травишь фалл?» Топал
башмаком: «Все – на шканцы… Снашала!»
Из Москвы прибыл новоназначенный посол Емельян Украинцев, опытнейший из дельцов
Посольского приказа, с ним – дьяк Чередеев и переводчики Лаврецкий и Ботвинкин. Привезли
для раздачи султану и пашам соболей, рыбьего зуба и полтора пуда чаю.
Четырнадцатого августа «Крепость» поднял паруса и, сопровождаемый всем флотом, при
крепком северо-восточном ветре вышел в открытое море, держа курс на запад-юго-запад. Семнадцатого с левого борта на ногайской стороне показались тонкие минареты Тамани, флот пересек пролив и с пальбою, окутавшись пороховым дымом, прошел в виду Керчи, стал на якорь.
Стены города были весьма древние, высокие квадратные башни кое-где обвалились. Ни фортов, ни бастионов. Близ берега стояли четыре корабля. Турки, видимо, переполошились, – не ждали, не гадали увидеть весь залив, полный парусов и пушечного дыма.
100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Алексей Толстой: «Петр Первый»
202
.............
Керченский паша Муртаза, холеный и ленивый турок, с испугом глядел в проломное окно
одной из башен. Он послал приставов на московский адмиральский корабль – спросить, зачем
пришел такой большой караван. Месяц тому назад ханские татары доносили, что царский флот
худой и совсем без пушек и через азовские мели ему сроду не пройти.
– Ай-ай-ай… Ай-ай-ай, – тихо причитал Муртаза, отгибая веточку кустарника в окошке, чтобы лучше видеть. Считал, считал корабли. Бросил. – Кто поверил ханским лазутчикам? – закричал он чиновникам, стоявшим позади него на башенной площадке, загаженной птицами. –
Кто поверил татарским собакам?
Муртаза затопал туфлями. Чиновники, сытые и обленившиеся в спокойном захолустье, прикладывали руки к сердцу, сокрушенно качали фесками и чалмами. Понимали, что Муртазе
придется писать султану неприятное письмо, и как еще обернется: султан, хоть и пресветлый
наместник пророка, но вспыльчив, и бывали случаи, когда и не такой паша, кряхтя, садился на
кол.
Косой парус фелюги с приставами отделился от адмиральского корабля. Муртаза послал
чиновника на берег торопить посланных и сам снова принялся считать корабли. Пристава – два
грека – явились, подкатывая глаза, вжимая головы в плечи, щелкая языками. Муртаза свирепо
вытянул к ним жирное лицо. Рассказали:
– Московский адмирал велел тебе кланяться и сказать, что они провожают посланника к
султану. Мы сказали адмиралу, что ты-де не можешь пропустить посланника морем, – пусть