Ясным утром второго сентября юнга, калмычонок, закричал с марса, из бочки: «Земля!»
Близились голубоватые холмистые очертания берегов Босфора. Вдали – косые паруса. Прилете-ли чайки, с криками кружились над высокой резной кормой. Памбург велел свистать наверх
всех: «Мыться. Чистить кафтаны. Надеть парики».
В полдень «Крепость» под всеми парусами ворвался мимо древних сторожевых башен в
Босфор. На крепостном валу, на мачте, взвились сигналы: «Чей корабль?» Памбург велел ответить: «Надо знать московский флаг». С берега: «Возьмите лоцмана». Памбург поднял сигналы:
«Идем без лоцмана».
Украинцев надел малиновый кафтан с золотым галуном, шляпу с перьями, дьяк Чередеев
(костлявый, тонконосый, похожий на великомученика суздальского письма) надел зеленый кафтан с серебром и шляпу с перьями же. Пушкари стояли у пушек, солдаты – при мушкетах на
шканцах.
Корабль скользил по зеркальному проливу. Налево, среди сухих холмов, – еще не убран-100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Алексей Толстой: «Петр Первый»
205
ные поля кукурузы, водокачки, овцы на косогорах, рыбачьи хижины из камней, крытые кукуруз-ной соломой. На правом берегу – пышные сады, белые ограды, черепичные крыши, лестницы к
воде… Черно-зеленые деревья – кипарисы, высокие, как веретена. Развалины замка, заросшие
кустарником. Из-за дерев – круглый купол и минарет… Подходя ближе к берегу, видели чудные
плоды на ветвях. Тянуло запахом маслин и роз. Русские люди дивились роскоши турецкой земли: «Все говорят – гололобые да бусурмане, а смотри, как живут!»
.............
Разлился далекий, будто за тридевять земель, золотой закат. Быстро багровея, угасал, окрасил кровью воды Босфора. Стали на якорь в трех милях от Константинополя. В ночной синеве
высыпали большие звезды, каких не видано в Москве. Туманом отражался Млечный Путь.
На корабле никто не хотел спать. Глядели на затихшие берега, прислушивались к скрипу
колодца, к сухому треску цикад. Собаки, и те брехали здесь особенно. В глубине воды уносились
течением светящиеся странные рыбы. Солдаты, тихо сидя на пушках, говорили: «Богатый край, и живут тут, должно быть, легко…»
.............
Поглядывая задумчиво на огонек свечи, светом своим заслонявшей несколько крупных
звезд в черном окошечке кормового чулана, Емельян Украинцев осторожно омакивал гусиное
перо, смотрел, нет ли волоска на конце (в сем случае вытирал его о парик), и цифирью, не спеша, писал письмо Петру Алексеевичу:
«…Здесь мы простояли около суток… Третьего числа подошли отставшие турецкие корабли. Пристав со слезами пенял нам, зачем убежали вперед, за это-де султан велит отрубить ему
голову, и просил подождать его здесь: он сам известит султана о нашем прибытии. Мы наказали, чтобы прием нам у султана был со всякою честью. К вечеру пристав вернулся из Цареграда и
объявил, что султан нас примет с честью и пришлет за нами сюда сандалы – ихние лодки. Мы
ответили, что нет, – поплывем на своем корабле. И так мы спорили, и согласились плыть в сан-далах, но с тем, что впереди будет плыть „Крепость“.
На другой день прислали три султанских сандала, с коврами. Мы сели в лодки, и впереди
нас поплыл «Крепость». Скоро увидели Цареград, достойный удивления город. Стены и башни
хотя и древнего, но могучего строения. Весь город под черепицу, зело предивные и превелико-лепные стоят мечети белого камня, а София – песочного камня. И Стамбул и слобода Перу с во-ды видны как на ладони. С берега в наше сретенье была пальба, и капитан Памбург отвечал
пальбой изо всех пушек. Остановились напротив султанского сераля, откуда со стены глядел на
нас султан, над ним держали опахало и его омахивали.
Нас на берегу встретили сто конных чаушей и двести янычар с бамбуковыми батожками.
Под меня и дьяка привели лошадей в богатой сбруе. И как мы вышли из лодки – начальник чаушей спросил нас о здоровье. Мы сели на коней и поехали на подворье многими весьма кривыми
и узкими улицами. С боков бежал народ.
О твоем корабле здесь немалое удивление: кто его делал и как он мелкими водами вышел
из Дона? Спрашивали, много ли у тебя кораблей и сколь велики? Я отвечал, что много, и дны у
них не плоски, как здесь врут, и по морю ходят хорошо. Тысячи турок, греков, армян и евреев
приезжают смотреть «Крепость», да и сам султан приезжал, три раза обошел на лодке кругом
корабля. А наипаче всего хвалят парусы и канаты за прочность и дерево на мачтах. А иные и ругают, что сделан-де некрепко. Мне, прости, так мнится: плыли мы морем в ветер не самый сильный, и «Крепость» гораздо скрипел и набок накланивался и воду черпал. Строители-то его –
Осип Най да Джон Дей, – чаю, не без корысти. Корабль – дело не малое, стоит города доброго.
Здесь его смотрят, но не торгуют, и купца на него нет… Прости, пишу как умею. А турки делают
свои корабли весьма прилежно и крепко и сшивают зело плотно, – ростом они пониже наших, но
воду не черпают.
Один грек мне говорил: турки боятся, – если твое царское величество Черное море за-прешь, – в Цареграде будет голодно, потому что хлеб, масло, лес, дрова привозят сюда из-под
дунайских городов. Здесь слух, что ты со всем флотом уж ходил под Тра-пезунд и Синоп. Меня