Анхен вдруг отступила от окна, бегающие зрачки ее растерянно остановились на Кенигсе-ке:
– Царь!..
Посланник поднял шляпу и перчатки, поправил кружевное белье на груди. За изгородью
палисадника остановилась одноколка, жмурясь от пыли, вылез Петр. Вслед подъехала крытая
кожаная колымага. Он что-то крикнул туда и пошел к дому. Из колымаги вылезли двое, прикрываясь от летящей пыли плащами, торопливо перебежали палисадник. Одноколка и колымага
сейчас же отъехали.
.............
Этих двоих Анна Ивановна видела в первый раз. Они с достоинством поклонились. Петр
сам взял у них шляпы из рук. Одного, – рослого, со злым и надменным лицом, – взяв за плечи, тряхнул, похлопал:
– Здесь вы у меня дома, герр Иоганн Паткуль… Будем обедать…
Петр был трезв и очень весел. Вытащил из-за красного обшлага парик:
– Возьми гребень, расчеши, Аннушка. За столом буду в волосах, как ты велишь… Нарочно
100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Алексей Толстой: «Петр Первый»
215
за ним солдата посылал. – И – другому гостю – генералу Карловичу (с лилово-багровыми, нали-тыми щеками): – Какой ни надень парик, – за королем Августом не угнаться: зело пышен и пре-великолепен… А мы – в кузнице да на конюшне…
Ботфорты у него были в пыли, от кафтана несло конским потом. Идя умываться, подмигнул Кенигсеку:
– Смотри, к бабочке моей что-то зачастил, господин посланник…
– Ваше величество, – Кенигсек повел шляпой, пятясь и садясь на колено, – смертных не
судят, цветы и голубей приносящих на алтарь Венус…
.............
Покуда Петр мылся и чистился, Анна Ивановна делала политес: взяла с подноса по рюмке
тминной водки, поднесла гостям, спросила каждого о здоровье и – «давно ли изволили прибыть
в Москву и не терпите ли какой нужды?». Вспоминая, что ей говорил Кенигсек, выставила тупой
кончик туфельки, раскинула юбки по сторонам стула:
– Приезжим из Европы у нас первое время скучно бывает. Но вот скоро, бог даст, с турками замиримся – велим всем носить венгерское и немецкое платье, улицы будем мостить камнем, разбойников из Москвы выведем.
Иоганн Паткуль отвечал ей ледяным голосом, не разжимая тонких губ. В Москву он приехал с неделю, из Риги. Остановился не на посольском дворе, а в доме вице-адмирала Корнелия
Крейса, вместе с генерал-майором Карловичем, прибывшим несколько ранее из Варшавы от короля Августа. Нужды они покуда никакой не терпят. Москва действительно не мощена и пыльна, и народ одет худо.
– Я успел заметить, – Паткуль с усмешкой взглянул на Карловича, слегка свистевшего горлом от полнокровия и тесноты военного кафтана, перепоясанного по тучному животу широким
шарфом, – я заметил особенный способ, каким московская чернь наживает несколько копеек се-бе на водку. Когда что-нибудь купишь у него и требуешь сдачи, он намеренно обсчитывает в
свою пользу и просит проверить. Пересчитав, говоришь ему, что счет не верен. Он божится, будто именно я обсчитался, снова начинает считать сдачу и крестится на церковные главы, что счет
верен. Я второй и третий раз пересчитываю, и он спорит и опять считает сам. И так он проделы-вает раз десять сряду, покуда тебе не надоест и ты не отойдешь, махнув рукой на пропажу.
– Нужно приказывать своему холопу брать такого человека и тащить в земскую избу, там
его хорошенько отколотят батогами, – с твердостью сказала Анна Ивановна.
Паткуль презрительно пожал плечом.
Вошел Петр, свежий, в расчесанном паричке. Анхен торопливо поднесла ему тминной…
Выпив, он потянулся губами, чмокнул ее в щеку. Мажордом отворил дверь, стукнул булавой.
Пошли в столовую, где на сводчатом потолке резвились меж облачков купидоны, штукатурен-ные стены прикрыты фламандскими шпалерами, над глазуревым камином – картина славного
Снайдерса, – изобилие битой птицы и плодов земли.
Петр сел спиной к пылающим дровам, Паткуль – по правую его руку, Карлович и Кенигсек
– по левую, озабоченная Анхен – напротив. На пестрой полотняной скатерти в хрустальных кубках было уже налито венгерское, грудой посреди стола лежали кровяные, свиные и ливерные
колбасы. От холодных блюд пахло пряностями. За окошком несло колючую пыль, мотались голые ветви. Здесь было тепло. Убранство стола, довольные лица гостей, огоньки камина уютно
отражались в зерцалах стенных подсвечников.
Петр поднял чарку за любезного друга сердца польского короля Августа. Гости откинули
букли париков на плечи и принялись кушать.
– Государь, мы просим тайны, ибо дело весьма тайное, – сказал Иоганн Паткуль после четвертой перемены кушаний: молодых гусят с грецкими орехами.
– Ладно. – Петр кивнул. Раздвинув локтями оловянные блюда, морщась улыбкой, поглядывал на щечки подвыпившей Анхен. Весь обед он шутил, подсмеивался над хозяйской скупостью
Анны Ивановны, подмигивал ей на Кенигсека: «Не из его ли голубей соус на столе, коих на ваш
Венеркин алтарь приносит?..» Нельзя было разобрать, точно ли он хочет слушать крайней важности сообщения, ради которых Иоганн Паткуль и Карлович спешно прибыли в Москву.