Алексей Толстой: «Петр Первый»
216
До нынешнего дня видели они его всего раз – у вице-адмирала. Петр был приветлив, но от
разговора уклонился. Сегодня сам позвал их сюда, к фаворитке, на тайный обед. Паткуль почтительно-холодным взором наблюдал за этим азиатом. Говорить с ним было неотложно. Посольство молодого шведского короля Карла Двенадцатого давно сидело в Москве, переговариваясь
со Львом Кирилловичем и боярами о вечном со Швецией мире, – шведы тоже еще не видали ца-ря, но на днях ожидался в Кремле прием и вручение верительных грамот.
– Господин Карлович и господин посланник подтвердят, что мои слова – в полном согла-сии с сердечным желанием его величества короля Августа. Говорю истинно от скорби сердца.
Все лифляндское рыцарство и все именитое купечество Риги молят, государь, преклонить к нам
слух.
Большой лоб Паткуля собрался морщинами. Говорил медленно, порою сдерживая гнев:
– Несчастная Лифляндия ищет покоя и мира. Некогда мы были частью Ржечи Посполитой, мы сохраняли наши вольности, и город Рига был славен на всем Балтийском море. Сердца человеческие черны завистью. Ржечь Посполита протянула руку к нашим богатствам, иезуиты воздвигли гонение на нашу веру, на наш язык и обычаи… Бог помрачил умы в ту злополучную го-дину. Лифляндское рыцарство добровольно отдалось под защиту шведского короля. Из когтей
польского орла бросились в пасть льва.
– Неосторожно было, – сказал Петр, – швед – всему миру хищник известный. – Он потащил из кармана коротенькую трубочку. Кенигсек, торопливо поднявшись, стал высекать огнивом искру. Задымившийся кусочек трута поднес Петру на тарелке. Иоганн Паткуль вежливо
ждал, когда царь закурит.
– Государь, вы изволили слышать о законе, сказанном в шведском сенате и утвержденном
покойным шведским королем Карлом Одиннадцатым: о редукции. Тому минуло двадцать лет.
Шведские сенаторы, – бюргеры, злобные торгаши, – не знаю уж чем опоили короля, внушив ему
неслыханное злодейство: отобрать у дворянства все земли, жалованные прежними королями.
Эрлы и бароны принуждены были покинуть замки, и смерд стал пахать земли высокородных.
Нам, лифляндскому рыцарству, дано было клятвенное обещание о нераспространении редукции.
Но через восемь лет король все же повелел редукционной комиссии брать в казну наши земли, жалованные прежними государями. Право на исконные земли рыцарей, гроссмейстеров ордена и
епископов нужно было доказывать древними грамотами, а буде грамот не окажется, в казну отходили и эти земли… Со времен Иоанна Грозного и Стефана Батория Лифляндия опустошается
войной, грамоты наши утеряны, мы не можем доказать исконных прав… Я написал челобитную
о злодействах редукционной комиссии и от всего лифляндского рыцарства подал ее шведскому
королю… Но добился лишь того, что сенат приговорил меня к отсечению правой руки, напи-савшей сию челобитную, и к отсечению головы (Паткуль повысил голос, уши его поджались, тонкие губы побелели)… к отсечению головы, не пожелавшей униженно склониться перед зло-деянием… Государь, лифляндское рыцарство разорено. Но не легче и нашему купечеству… (С
этой минуты Петр стал слушать весьма внимательно.) Шведы обложили высокими пошлинами
все, что привозят и увозят из рижского порта. От алчности и мздолюбия воистину не только нам, но и себе готовят разорение. Иностранные корабли сворачивают теперь мимо Риги в Кенигсберг, весь хлеб из Польши тянется к Бранденбургскому курфюрсту. Наши поля зарастают сорной травой. Порт опустел, город на кладбище похож. А в Ревеле и того хуже сделано шведами. Остается
– либо нам разорение вконец, либо война. Теперь или никогда, государь. Все рыцарство сядет на
коней. Король Август клятвенно берет нас под державную руку Польши…
Паткуль твердо взглянул на генерала Карловича, перевел желтоватые глаза на Кенигсека.
Оба важно наклонили парики. Петр, – кусая чубук:
– Не попасть бы вам опять из огня в полымя… Рука у короля Августа легка, у польских панов когти цепкие. Большой кус им отваливаете – Ригу и Ревель…
– Польша теперь не та, что при Стефане Батории. Польша не ищет нашей погибели, – сказал Паткуль. – У нас один враг на суше и море. На вольности, на веру Ржечь Посполита не поку-сится…
– Дай бог, дай бог… Нынче сейм так приговорит, завтра по-другому, – что панам в голову
100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Алексей Толстой: «Петр Первый»
217
взбредет… Был бы король Август единовластен, – тогда надежно. А то – паны!.. (Петр благо-душно рассуждал, попыхивая дымком. У Паткуля кости проступили на лице под кожей, – так
въелся зрачками в царя.) Да захотят ли еще паны воевать?
– Государь, саксонскому войску короля Августа, коим он один повелевает, приказано уже
стать на зимние квартиры в Шавльском и Бирзенском поветах близ ливонской границы…
– Сколь велико войско?
– Двенадцать тысяч отборных германцев.
– Маловато будто бы для такого дела.
– Да столько же ливонских рыцарей сойдутся под Ригу. Шведский гарнизон невелик. Ригу
возьмем с налету. А там – война начнется – паны сами возьмутся за сабли. Другой союзник сей
коалиции – датский король Христиан. Государь, вам известно, сколь он пылает ненавистью против герцога и шведов. Датский флот нам будет обороною с моря…
Паткуль добрался до трудного места. Царь, свесив руку, постукивал по столу ногтями, на
круглом лице его не выражалось ни желания, ни противности. Начинались сумерки, за окном
усиливался ветер, скрипя ставнями. Анхен хотела было зажечь свечи. Петр – сквозь зубы: «Не