Погоня кончилась. От коней валил пар. Впереди показался хвост большого обоза. Волков
пустил коней шагом. Оглядывался, ища в возке шапку. Увидел Санькины круглые глаза, раздутые ноздри.
– Что, довольна? Не поверила в Есмень Сокола. Эх ты, дура стоеросовая. Курья голова…
Что же мы без кучера-то будем делать. Да как жалко-то, – мужик хороший… И все через твою
дурость бабью, чертовка…
Санька и не заметила, что ругают. Aх, это была жизнь – не дрема да скука…
7
Каждый день большие обозы со всех застав въезжали в Москву: везли людей для регулярного войска, – иных связанных, как воров, но многие прибывали добровольно, от скудного жития. На московских площадях на столбах прибиты были писанные на жести грамоты о наборе
охотников в прямое регулярное войско. Солдату обещали одиннадцать рублев в год, хлебные и
кормовые запасы и винную порцию. Холопы, кабальная челядь, жившая впроголодь на много-людных боярских дворах, поругавшись с домоправителем, а то и самому боярину кинув шапку
под ноги, уходили в Преображенское. Туда ежедневно сгонялось до тысячи душ.
Люди иной раз до сумерек ожидали на морозе, покуда офицеры с крыльца не выкрикнут
всех по именным спискам. Людей вели в дворцовые подклети. Усатые преображенцы сурово
100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Алексей Толстой: «Петр Первый»
232
приказывали раздеться донага. Человек робел, разматывая онучи, оголяясь, – прикрыв горстью
срам, – шел в палату. Между горящими свечами сидели в поярковых шляпах длинноволосые
офицеры, как ястреба, глядели на вошедшего: «Имя? Прозвище? Какой год от роду?» А кто ты
таков, – хоть беглый или вор, – не спрашивали. Меряли рост, задирали губы, приказывали показать срам. «Годен. В такой-то полк».
За дворцовым двором в снежные поля тянулись нововыстроенные солдатские слободы.
Толпами годных разводили по избам. В них было тесно набито народу. При каждой – начальником – младший унтер-офицер с тростью. Новоприбывшим он говорил: «Слушать меня, как бога, два раза повторять не стану, спущу шкуру. Я вам и бог, и царь, и отец». Кормили сытно, но воли
не давали – не то что в прежние времена в стрелецких полках. Солдатчина!.. Будили барабаном.
Гнали натощак на истоптанное поле. Ставили в ряд по черте. Первое учили – разбирать руки: какая левая, какая правая. Иной мужик сроду и не задумывался – какие у него такие руки. Память вгоняли тростью. Появлялся офицер, по большей части не русский и часто – сполупьяну.
Став перед рядом, пучил мутные глаза на армяки, полушубки, лапти, валеные бараньи шапки.
Надув щеки, начинал орать по-иноземному. Требовал, чтобы понимали, замахивался тростью. От
горя мало-помалу начинали понимать: «Марширен» – иди. «Хальт» – остановись. «Швейна» или
«русиш швейна» – значит, ругает… После завтрака – опять на поле. Пообедали – в третий раз
шагать с палками или мушкетами. Учили неразрывному строю, как в войсках у принца Савой-ского, ровному шагу, дружной стрельбе, натиску с примкнутыми багинетами. Виновных тут же
перед строем, заголив штаны на снегу, секли без пощады.
Трудны были воинские артикулы: «Мушкет к заряду!» Помнить надо было по порядку:
«Открой полку. Сыпь порох на полку. Закрой полку. Вынимай патрон. Скуси патрон. Клади в
дуло. Вынь шонпол. Набивай мушкет. Взводи курки. Прикладывайся…» Стреляли плутонгами, –
один ряд с колена заряжал, другой, стоя, давал огонь; стреляли нидерфалами, когда все ряды, кроме одного, поочередно падали ничком.
Военным обучением руководил цезарец – бригадир Адам Иванович Вейде. Ему, генералу
Артамону Михайловичу Головину и князю Аниките Ивановичу Репнину указано было устроить
три дивизии по девяти полков в каждой.
.............
8
Поручик Алексей Бровкин набрал на Севере душ пятьсот годных в полки людей и сдал их
– где воеводам, где ландратам (постарому – губным головам) – для отсылки в Москву. Теперь он
шел дальше за Повенец, в лесную глушь. Там – рассказывали – по скитам таилось много беглых
и праздных. Знающие люди отговаривали его забираться далеко:
«По скитам пошла молва, раскольники насторожились. Их много, а вас – десятеро на трех
санях. Пропадете безвестно».
Народ в этом краю был суровый – охотники, лесовики. Жили в кондовых огромных избах, где под одною кровлей был и скотный двор и рига. Села звались погостами. От жилья до жилья –
дни пути по лесному бездорожью. Алексей понимал, что затея трудная. Но без страха не прожить. А вот когда Петру Алексеевичу станешь докладывать, что-де добрался до Севера да забо-ялся, – взглянет он, как журавель, сверху вниз пожирающим взором, дернет плечом, – отвернет-ся: это – страх, и – конец твоему счастью, хоть лоб расшиби. Алексей был молод, горяч, упрям.
Во сне не забывал, как пришел когда-то в Москву с денежкой за щекой, – белый офицерский
шарф выдрал у судьбы зубами.