его в проводники. Яким уже лет двадцать работал покрученником у купцов Ревякиных, – бил
чернобурую лисицу, куницу, белку, в прежние времена бил и соболя, но соболь ныне извелся в
этих местах. Мягкую рухлядь сдавал в Повенце приказчику и гулял, покуда не пропивался до
шейного креста. Ревякинский приказчик снова снабжал его одеждой, пищалью и огненным при-пасом. В эту осень промысел был худой, по записи оказалось, что не только Якиму получить, но
100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Алексей Толстой: «Петр Первый»
233
в две зимы не покрыть всего долгу. Он разругался, пропился. Алексей Бровкин поднял его у кабака на снегу, разбитого и голого. Яким оказался золотым человеком, лишь бы в санях под облучком – известно ему – лежал штоф с вином.
Яким бежал на коротких лыжах впереди саней, указывая дорогу. Леса были дивные и
страшные. Сквозь стволы виднелись огромные каменные лбы, поросшие лесом. Выезжали на
берег пустынного озера, – глазам было больно от снежной глади. Иногда слышался глухой шум
падающей воды. Яким присаживался на отвод саней:
– Здесь отроду людей не считали. Есть такие лешьи места, – один я знаю, как пробраться.
Но только народ здесь жестокий, взять его будет трудно.
На ночь сворачивали в зимовище или на починок, на берег речонки, где под снегом лежал
поваленный лес, заготовленный к весенней гари. У покосившегося сруба распрягали лошадей.
Солдаты рубили еловые ветки, втаскивали в избу. На земляном полу разводили огонь. Тихий
дым валил из щели под крышей, поднимался над лесом в серое небо. Яким суетился, покуда не
получал чарку водки. Успокоясь, присаживался на ветвях поближе к огню, – широкобородый, с
большими губами, с большими дыхалами, глаза круглые, лесные: сам – чистый леший, – начинал
рассказы:
– Понимаешь, везде был, Выгу всю излазил, в Выговской обители по неделям живал, знаю
такие пустыни, куда одна тропа, и той идешь опасаясь. Не могу добиться, где старец Нектарий
скрывается. Прячут, не говорят. Любому раскольнику заикнись о нем, – замолчит, и – хоть ты
режь. А для вашего дела его полезно повидать: глядь, он и отпустил бы с вами сотни две молод-цов… Ох, сила…
– Кто ж он у них, – спросил Алексей, – патриарх, что ли, вроде?
– Старец. Его протопоп Аввакум в Пустозерске перед казнью благословил… Лет двенадцать назад сжег он в Палеостровском монастыре тысячи две с половиной раскольников. Подошли они ночью по льду, выломали монастырские ворота, монахов, настоятеля посадили в подвал, разбили кладовые, – всех он накормил, напоил. Казну взяли. В церкви иконы все вымыли
святой водой. Свечи зажгли и давай служить по-своему. Мужиков с ним было не так много, а баб
этих, ребят!.. Из Повенца идет по льду воевода со стрельцами. «Сдавайтесь!» Дня три мужики
грозили боем, но у стрельцов пушка. Натащили в церковь соломы, смолы, селитры и в ночь, как
раз под рождество, зажглись. Нектарий все-таки ушел оттуда и с ним некоторая часть мужиков.
Года через три он сжег в Пудожеском погосте тысячи полторы душ. Совсем недавно около Вол-озера в лесах опять была гарь. Говорят – он. Нынче пошли слухи про войну, про солдатский
набор, – быть скоро большой гари… Поверьте. Народ к нему так и валит.
Алексей и солдаты, слушая, дивились: «Добровольно жечь себя? Откуда такие люди берутся?»
– Очень просто, – говорил Яким. – Бегут к нему оброчные, пашенные, кабальные, покида-ют дворы и животы: из-под Новгорода и Твери, и московские, и вологодские. Здесь человечьих
костей по лесам, – боже мой… Соберутся в пустыни тысячи, – где их прокормить? Хлеба здесь
своего нет. Они начинают стонать, шататься. Чем так-то им зря грешить, Нектарий их и отправ-ляет прямым ходом в рай.
– Ну, уж врешь.
– Алексей Иваныч, никогда не вру. Люди живые в гроб ложатся, – вот есть какие… Туды, к
Белому морю, – один старичок изюминкой причащает, кому положит в рот изюминку – значит, благословил ложиться в гроб живым…
– Ну тебя – на ночь с твоими рассказами… – Алексей завернулся в тулуп у огня на ветвях.
Немного погодя сказал: – Яким, этого старца Нектария надо нам добыть…
.............
Двое на лыжах вышли из лесу на лунный свет поляны. От зимовища тянуло дымком. У саней понуро стояли лошади, прикрытые рогожами, и, привалясь к передку, спал сторожевой солдат, обхватя мушкет рукавами тулупа.
Двое на лыжах неслышно обошли вокруг зимовища. Опираясь на рогатины, стояли, слушали. Месяц обвело бледным кругом, в заиндевелом лесу – тишина. За стеной избы глухо кто-то
100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Алексей Толстой: «Петр Первый»
234
забормотал. У саней вздохнула всей утробой лошадь. Сторожевой солдат лежал, как застывший, усатым лицом в лунном свете.