Петр сидел у поднятого окошка, – свечей еще не зажигали, – дочитывал челобитные. В
глубине спальни, у двери, не шевелясь, белел залысым черепом Никита Демидов – кузнец из Ту-лы.
«…Истинно, государь, народы ослабевают в исполнении и чуть послабже, – думают, что
все-де станет по-старому… (Писал изыскатель доходов, прибыльщик Алексей Курбатов.) Гостиной сотни купец Матвей Шустов подал сказку о торгах и пожитках своих и в сказке писал, будто
всех пожитков у него только тысячи на две рублев и разорен всеконечно. Мне известно, – у Мат-вея на дворе в Зарядье, под полом, в нужном чулане, куда и зайти срамно, зарыто дедовских еще
пожитков тысяч сорок золотых червонных. И он, Матвей, человек непостоянный, – пьянством
истощает богатство, а не умножает, и, если его не обуздать – истребит до конца. Великий государь, укажи послать к Матвею в Зарядье подьячего да человек двадцать солдат, и он те золотые
деньги вынет…»
Петр тряхнул головой, положил челобитную на подоконник, налево, – к исполнению. Сле-дующая была от судьи Мишки Беклемишева, написана дрожащей рукой, – разобрал только:
«…служил отцу твоему и брату твоему и был на многих службах и сказано мне быть в московском Судном приказе судьей. Сижу и по сей день судьей бескорыстно… От такого бескорыстно-го сиденья одолжал и охудал вконец. Великий государь, смилуйся, – за бескорыстное сиденье
отпусти меня воеводой хоть в Полтаву…»
Петр зевнул, бросил челобитную в кучу бумаг – направо. Были еще донесения из Белгорода и Севска о том, что полковые, городовые и всяких чинов служилые люди и крепостные люди
и крестьяне не хотят служить государевой службе, не хотят быть у строения морских судов и у
лесной работы и бегут отовсюду в донецкие казачьи городки… На углу бумаги пометил: «Вы-звать белгородского и севского воевод, допросить с пристрастием».
Была слезная челобитная государственных крестьян на кун-гурского воеводу Сухотина, что он-де стал брать со всякого двора сверх всех даней по восьми алтын себе в корысть и велит
избы и бани запечатывать, – делай, что хочешь, – пора студеная, многие роженицы рожают в
хлеву, младенцы безвременно помирают, а иных женщин воевода в земской избе берет за грудь
и цыцки им жмет до крови и по-иному озорничает и увечит…
Петр скребнул в затылке. Вопль стоял по всей земле, – уберут одного воеводу, другой хуже
озорничает. Где взять людей?.. Вор на воре. Начал писать, брызгая гусиным пером: «Послать в
Кунгур…»
– Никита, – обернулся, – тебя поставить воеводой, воровать будешь?
Никита Демидов, не отходя от двери, осторожно вздохнул:
– Как обыкновенно, Петр Алексеевич, – должность такая.
– Людей нет. А?
Никита пожал плечом, – дескать, конечно, с одной стороны, людей нет…
– На дыбе его ломаешь… Жалованье большое кладешь… Воруют… (Макал, писал, хотя
было совсем темно.) Совести нет. Чести нет… Шутов из них понаделал… Отчего? (Обернулся.)
– Сытый-то хуже ворует, Петр Алексеевич, – смелее…
– Но, но, ты – смелый…
– Плакать хочется, Петр Алексеевич… Горюешь – людей нет… А у меня с горячего дела
взяли одиннадцать лучших кузнецов в солдаты…
– Кто взял?
– Твоей милости боярин Чемоданов, – прибыл в Тулу с дьяками для переписи… (Никита
замялся, всматриваясь, – лица Петра не разобрать: он весь повернулся от окна.) От тебя чего
скрывать, – такие дела были в Туле! Кто мог заплатить – все откупились… Заслал он и ко мне на
завод подьячего… Будь я в Туле тогда, – отступного пятьсот рублев не пожалел бы за таких ма-100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Алексей Толстой: «Петр Первый»
268
стеров… Сделай милость, – уж как-нибудь… Все ведь оружейники, мастера не хуже аглицких…
Петр – сквозь зубы:
– Подай челобитную…
– Слушаю… Нет, Петр Алексеевич, люди найдутся, конечно…
– Ладно… Говори дело…
Никита осторожно подошел. Дело было великое. Этой зимой он ездил на Урал, взяв с собой сына Акинфия и трех знающих мужиков-раскольников из Даниловой пустыни, промышляв-ших по рудному делу. Облазили уральские хребты от Невьянска до Чусовских городков. Нашли
железные горы, нашли медь, серебряную руду, горный лен. Богатства лежали втуне. Кругом –
пустыня. Единственный чугунолитейный завод на реке Нейве, построенный два года тому назад
по указу Петра, выплавлял едва-едва полсотни пудов, и ту малость трудно было вывозить по
бездорожью. Управитель, боярский сын Дашков, спился от скуки, невьянский воевода Протасьев