флангах конницу, обрушиться на короля Карла. Сочельник будем встречать в Ревеле, мое чест-ное слово.
Петр поднялся от стола, пошагал, нагибаясь, чтобы не задевать головой за полотнище шатра, поднял с пола соломинку, прилег на герцогскую кровать (принесенную с ближней мызы).
Поковырял соломиной в зубах.
– Галларт дал мне роспись, – сказал, и все обернулись к нему, оставили еду. – Будь у нас
все, что сказано в росписи, Нарву мы возьмем. Нужно шестьдесят ломовых орудий… (Сев на
кровати, вытащил из-за пазухи смятый листок, бросил на стол – Головину.) Прочти… У нас пока
что ни одной доброй пушки на редутах. Репнин с осадными орудиями бьется в грязях под Тве-рью… Мортиры, – сегодня узнал, – застряли на Валдае… Пороховой обоз по сю пору на Ильмень-озере… Что вы думаете о сем, господа генералы?..
Генералы, придвинув свечу, склонились головами над росписью. Один Меньшиков сидел
поодаль со злой усмешкой перед полным кубком.
– Не лагерь – табор, – помолчав, опять сурово, не торопясь, заговорил Петр. – Два года готовились… И ничего не готово… Хуже, чем под Азовом. Хуже, чем было у Васьки Голицына…
(Алексашка зазвенел шпорой, до ушей оскалился – зловредный.) Лагерь! Солдаты шатаются по
обозам… Баб, чухонок, полон обоз… Гвалт… Беспорядок… Работают лениво, – плюнуть хочется, как работают… Хлеб – гнилой… Солонины в некоторых полках – только на два дня… Где
вся солонина? В Новгороде? Почему не здесь? Пойдут дожди – где землянки для солдат?
В шатре только потрескивали свечи. Герцог, плохо понимая, о чем речь, с любопытством
переводил глаза с Петра на генералов.
– Два месяца идем от Москвы, не можем дойти. Поход! Известно вам, – король Карл принудил Христиана к позорному миру, принудил уплатить двести пятьдесят тысяч золотых дублонов контрибуции. Ныне Карл со всем войском высадился в Пернове и маршем идет на Ригу…
Если теперь же он разобьет под Ригой короля Августа, – в ноябре надо его ждать сюда, к нам…
Как будем встречать?
Старший по чину Артамон Головин, встав, поклонился, навесил седые брови:
– Петр Алексеевич, с божьей помощью…
– Пушки нужны! – перебил Петр, жила вздулась у него на лбу. – Бомбы! Сто двадцать тысяч ломовых ядер! Солонины, старый дурак…
.............
Снова недели на две зарядили дожди, потянули с моря непросветные туманы. Солдатские
землянки заливало, шатры протекали, от сырости, от ночной стужи некуда было укрыться. Весь
лагерь стоял по пояс в болоте. Люди начали болеть поносами, открывалась горячка, – каждую
ночь на десятках телег увозили мертвых в поле.
С крепости по осаждающим, не переставая, били из пушек и мелкого ружья. На рассвете
чаще всего бывали вылазки, – шведы снимали сторожевых, подползали к землянкам, забрасыва-ли спящих ручными гранатами. Петр ежедневно объезжал всю линию укреплений. В мокром
плаще, в шляпе с отвисшими полями, молчаливый, суровый, появлялся на серой кобыле из дождевой завесы, – остановится, поглядит стеклянным взором и шагом дальше по изрытому полю –
в туман.
100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Алексей Толстой: «Петр Первый»
282
Обозы подходили медленно. С пути доносили, что вся беда с подводами: у мужиков все
взято, приходится брать у помещиков и в монастырях. Лошаденки худые, корма потравлены, и
что ни день тяжелее от превеликих дождей и разбитых дорог. Был слух, что Петр у себя в рыбачьей избе на острову собственноручно избил до беспамяти генерал-провиантмейстера, помощника его велел повесить. С пищей будто бы стало немного лучше. И порядка в лагере прибави-лось. Плохи были командиры: русские – медлительны, приучены жить по старинке, многоречивы и бестолковы. Иностранцы только и знали – пить водку от сырости да хлестать по
зубам за дело и не за дело.
Подлинно стало известно: король Карл, высадившись в Пер-нове, повернул к Риге, одним
появлением своим привел в смирение ливонских рыцарей и оттеснил войска короля Августа в
Курляндию. Сам Август сидел в Варшаве среди взбудораженного раздорами панства и оттуда
гнал гонцов к Петру – просил денег, казаков, пушек, пехоты… Под Нарвой понимали – шведов
надо ждать с первыми заморозками.
Шереметьев с четырьмя иррегулярными конными полками, посланный для промысла над
неприятелем, дошел до Везенберга и счастливо побил было шведский заградительный отряд, но
внезапно отступил к приморским теснинам Пигаиоки – верстах в сорока от Нарвы – и оттуда писал Петру:
«…Отступил не для боязни, но для лучшей целости… Под Визенбергом – топи несказанные и леса превеликие. Кормы, которые были не токмо тут, но и около, все потравили. А паче
того я был опасен, чтобы нас не обошли к Нарве… А что ты гневен, что я селения всякие жгу и
чухонцев разбиваю, то будь без сомнения: селений выжжено немного и то для того только, чтобы неприятелю не было пристанища. А ныне приказал, отнюдь без указу, чтобы край не разоряли… Где я стал под Пигаиоками – неприятелю безвестно мимо пройти нельзя, далее отступать
не буду, здесь и положим животы свои, о том не сомневайся…»