Налил всем водки. Новгородцы, приняв, вскочили. Он выпил первый, хорошо крякнул, стукнул пустой чаркой:
– За почин выпили… (Засмеялся.) Ну, что ж, купцы, слышали? Побил нас маленько шведский король… Для начала – ничего… За битого двух небитых дают, так, что ли?..
Купцы молчали, – Иван Артемич, поджав губы, глядел в стол, Свешников, перекосив
страшенные брови, тоже отводил глаза. Новгородские купчики чуть вздыхали…
– Шведов ждать надо сюда на неделе. Отдадим Новгород – и Москву отдадим, – всем тогда
пропадать.
– Охо-хо… – тяжело вздохнул Бровкин. У чернобородого Свешникова лицо стало желтое, как деревянное масло.
– Задержим шведов в Новгороде, – к лету соберем, обучим войско сильнее прежнего…
Пушек вдвое нальем… Пушки под Нарвой! Пожалуйста, бери их: дрянь были пушки… Таких
пушек лить не станем… Генералы – в плену, я тому рад… Старики у меня как гири на ногах. Ге-100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Алексей Толстой: «Петр Первый»
294
нералов надо молодых, свежих. Все государство на ноги поднимем… Потерпели конфузию, –
ладно! Теперь войну и начинаем… Даешь на войну рубль, Иван Артемич, Алексей Иванович, –
через два года десять рублев верну…
Откинувшись, ударил кулаками по столу.
– Так, что ли, купцы?
– Петр Алексеевич, – сказал Свешников, – да где его, этот рубль-то, возьмешь? В сундуках
у нас – деньги? Мыши…
– Истина, охо-хох, истина, – застонали новгородские купчики.
Петр метнул на них взором. (Поджались.) Тяжело положил ладонь на короткую спину
Ивану Артемичу:
– Ты что скажешь?
– Связал нас бог одной веревочкой, Петр Алексеевич, куда ты, туда и мы.
Толстое лицо Бровкина было ясно, честно. Свешников даже обмер: ведь сговорились только что – попридержать денежки, и вдруг Ванька-ловкач сам выскочил… Петр обнял его за плечи, прижал запотевшее лицо к груди, к медным пуговицам:
– Другого ответа от тебя не ждал, Иван Артемич… Умен ты, смел, много тебе воздается за
это… Купцы, деньги нужны немедленно. В неделю должны укрепить Новгород и посадить в
осаду дивизию Аникиты Репнина…
.............
«…Рвы копали и церкви ломали… Палисады ставили с бойницами, а около палисадов
окладывали с обеих сторон дерном…
А на работе были драгуны и солдаты, и всяких чинов люди, и священники, и всякого церковного чина – мужеска и женска пола…
А башни насыпали землею, сверху дерн клали, – работа была насыпная. А верхи с башен
деревянные и со стен кровлю деревянную же всю сломали… И в то же время у приходских церквей, кроме соборной церкви, служеб не было…
В Печерском монастыре велено быть на работе полуполковнику Шеншину. И государь
пришел в монастырь и, не застав там Шеншина, велел бить его нещадно плетьми у раската и послать в полк, в солдаты…
И в Новгороде же повешен начальник Алексей Поскочин за то, что брал деньги за подводы, – по пяти рублев отступного, чтобы подводам у работы не быть…»
5
Караульный офицер на крыльце Преображенского дворца отвечал всем:
– Никого не велено пускать, проходите…
На дворе собралось много возков и карет. Декабрьский ветер забивал снежной крупой черные колеи. Шумели обледенелые деревья, скрипели флюгера на ветхих дворцовых крышах. Так, в возках и каретах, и сидели с утра весь день министры и бояре. Шестериком в золоченой карете
раскатился было Меньшиков, – и того поворотили оглоблями назад…
Вечером, в одиннадцатом часу, приехал Ромодановский. Караульный офицер затрясся, увидя князя-кесаря, – в медвежьей шубе, вперевалку вползающего по истертым кирпичным ступеням. Пустить, – нарушить царский приказ, не пустить, – князь-кесарь своею властью, не спрашивая царя, велит ободрать кнутом…
Ромодановский прошел во дворец, – стража у каждых дверей, заслыша грузные шаги, пря-талась. По пути до царской спальни три раза присаживался. Постучав ногтем, вошел, поклонился
старинным уставом.
– Ты чего, дядя, сюда забрел? – Петр ходил с трубкой, в дыму, недовольно обернулся, не
ответил на поклон. – Я сказал – никого не пускать.
– Никого и не пускают, Петр Алексеевич. А меня и родитель твой без доклада пускал.
(Петр пожал плечом, продолжал ходить, грызть чубук.) О чем, Петр Алексеевич, целые сутки