Алексей Толстой: «Петр Первый»
299
кожаными изделиями да резной костью.) Двадцатого июня в устье Северной Двины ворвался
шведский военный флот. Увидя новостроенную крепость, не посмел пренебречь – пройти мимо
к Архангельску, – открыл по фортам Ново-Двинки огонь со всех бортов. Во время диверсии из
четырех шведских фрегатов один сел на мель перед самой крепостью, за ним села яхта. Русские
бросились в челны и с бою захватили и фрегат и яхту, – остальные суда без чести уплыли назад в
Белое море.
Все лето шли стычки передовых отрядов Шереметьева и Шлиппенбаха. Шведы ходили под
Печерский монастырь, но только сожгли кругом села, твердыни не взяли. Шлиппенбах в тревоге
писал королю Карлу, прося еще тысяч восемь войска, – русские-де с каждым месяцем становятся
все более дерзки, видимо – от нарвского разгрома они, против ожиданий, быстро оправились и
даже преуспели в военном искусстве и вооружении, – нынче с двумя бригадами легко не разбить
русские войска… Карл в это время взял Краков и гнал Августа в Саксонию, – он был глух к голосу благоразумия.
Так шли дела до декабря тысяча семьсот первого года.
Глубокой зимой Борис Петрович Шереметьев узнал от языка, что генерал Шлиппенбах
стал на зимние квартиры на мызе Эрестфер, под Дерптом. Узнал – и сам испугался дерзостной
мысли: неожиданно войти в глубь неприятельской страны и захватить врага врасплох на отдыхе.
Случай редкий. В прежние времена, конечно, Борис Петрович счел бы за лучшее не пытать не-верного счастья, но за этот год стало очень жестко с Петром Алексеевичем: не давал никому ни
покоя, ни отдыха, ставил в вину не столько то, что ты сделал, но то, что мог бы сделать доброго, а не сделал…
Приходилось пытать счастье. Борис Петрович одел в полушубки и валенки десять тысяч
новонабранного и новообученного войска и с пятнадцатью легкими пушками на санях, – быстро, но с великой опаской, высылая вперед легкие конные полки черкас, калмыков и татар, – в три
дня подошел к Эрестферу. Шведы поздно заметили на высоком снежном берегу речонки Ая
ушастых всадников с луками и конскими хвостами на копьях. Подполковник Ливен вышел к
речке с двумя ротами и пушкой. На том берегу косоглазые варвары подняли изогнутые луки, пустили стаю стрел, раздался нарастающий, как бы волчий вой, – по крутым сугробам вниз через
речку, поднимая снежную пыль, помчались справа и слева полосатые татары с кривыми саблями, синежупанные чер-касы с пиками и арканами, в лоб налетели визжащие калмыки, – триста
эстляндских стрелков Ливена и сам подполковник были порублены, поколоты, раздеты до исподнего.
Всполошился весь шведский лагерь. Новый отряд шестью пушками оттеснил от реки конных разведчиков. Шлиппенбах с горнистами скакал по лагерю, шведы выскакивали, – кто в чем
был, – из изб и землянок, бежали по глубокому снегу к своим частям. Все войско выстроилось
перед мызой, артиллерийским огнем встретило подступавшую русскую армию. Борис Петрович
в одном суконном кафтане, с трехцветным шарфом через плечо, верхом ехал в середине кареи.
Огонь шведов привел в конфузию передние сотни драгун, еще не видевших боя. Шведы
устремились вперед. Но выскакавшие на санях пятнадцать легких пушек открыли такую скоро-стрельную пальбу картечью, – шведы изумились, ряды их остановились в замешательстве. С
флангов мчались на них оправившиеся драгунские полки Кропотова, Зыбина и Гулицы. «Братцы! – натужным голосом кричал Шереметьев посреди кареи. – Братцы! Ударьте хорошенько на
шведа!..» Русские с привинченными багинетами двинулись вперед. Быстро наступали сумерки, озарявшиеся вспышками выстрелов. Шлиппенбах приказал отходить под прикрытие построек
мызы. Но едва печальные горны запели отступление, – драгуны, татары, калмыки, черкасы с новой яростью налетели со всех сторон на пятящиеся, ощетиненные четырехугольники шведов, прорвали их, смяли. Началась резня… В темноте генерал Шлиппенбах сам-четверт едва ушел
верхом в Ревель.
В Москве по случаю первой победы жгли потешные огни и транспаранты. На Красной
площади были выставлены бочки с водкой и пивом, на кострах жарились целиком бараны, раздавали народу калачи. На Спасской башне свешивались шведские знамена. Меньшиков поскакал
в Новгород, чтобы вручить Борису Петровичу царскую парсуну, или портрет, усыпанный алма-100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Алексей Толстой: «Петр Первый»
300
зами, и еще небывалое звание генерал-фельдмаршала. Всем солдатам, – участникам победы, –
выдано было по серебряному рублю (впервые отчеканенному на московском монетном дворе
вместо прежних денежек).
Борис Петрович со слезами благодарил и с Меньшиковым послал Петру письмецо, прося
отпустить его в Москву до делам неотложным… «Жена моя по сей день живет на чужом подворье, надобно ей хоть какой домишко сыскать, где бы голову приклонить…» Петр ответил: «В
Москве быть вам, господин генерал-фельдмаршал, – без надобности… Но – полагаю то на ваше
рассуждение… А хотя бы и быть, – так, чтобы на страстной седмице приехать, а на святой – паки