Через шесть месяцев Борис Петрович снова встретился с генералом Шлиппенбахом у Гу-мельсгофа, – из семи тысяч шведы в этом кровавом бою потеряли пять с половиной тысяч убитыми. Ливонию защищать было некому – путь к приморским городам открыт. И Шереметьев
пошел разорять страну, города и мызы и древние замки рыцарей… К осени отписал Петру:
«…Всесильный бог и пресвятая богоматерь желание твое исполнили: больше того неприятельской земли разорять нечего, все разорили и запустошили, осталось целого места – Мариенбург, да Нарва, да Ревель, да Рига. С тем прибыло мне печали: куда деть взятый ясырь? Чухон-цами полны и лагеря, и тюрьмы, и по начальным людям – везде… Да и опасно оттого, что люди
какие сердитые… Вели учинить указ: чухон, выбрав лучших, которые умеют топором, овые которые художники, – отослать в Воронеж или в Азов для дела…»
2
Двенадцать дней садили бомбы в старинную крепость Мариенбург. Ниоткуда подступиться к ней было нельзя, – стояла на небольшом островке (на озере Пойп), каменные стены поднимались прямо из воды, от ворот, укрепленных осадистым замком, – деревянный мост сажен на
сто был разметан самими шведами.
В крепости находились большие запасы ржи. Русским, оголодавшим в разоренной Лифляндии, запасы эти весьма годились. Борис Петрович велел крикнуть охотников, вышел к ним и
сказал так: «В крепости вино и бабы, – постарайтесь, ребята, дам вам сутки гулять». Солдаты
живо растащили несколько бревенчатых изб в прибрежной слободе, связали плоты, и человек с
тысячу охотников, отталкиваясь шестами, поплыли к крепостным стенам. Шведские бомбы рвались посреди плотов.
Борис Петрович, выйдя на крыльцо избенки, глядел в подзорную трубу. Шведы злы, оже-сточены, – неужто отобьются? Брать осадой – ох, как не хотелось бы, – провозишься до глубокой
осени. Вдруг увидел: близ крепостных ворот из земли вырвалось большое пламя, – бревенчатая
надстройка на башне покачнулась. Рухнула часть стены. Плоты уже подходили к пролому. Тогда
в окно замка высунулось и повисло белое полотнище. Борис Петрович сложил суставчатую трубу, снял шляпу, перекрестился.
.............
По сваям разбитого моста население крепости начало кое-как перебираться на берег. Тащили детей на руках, узлы и коробья. Женщины с плачем оборачивались к покинутым жилищам, в ужасе косились на русских, присматривавших добычу. Но едва последние беглецы покинули
крепость, кованые ворота с грохотом захлопнулись, из узких бойниц вылетели дымки, – первым
был убит поручик, приплывший в челне, чтобы поднять на крепости русское знамя. В ответ с берега ударили мортиры. Люди заметались на мосту, роняя в воду узлы и коробья. Огромное пламя
подкинуло вверх крышки замка, взрыв потряс озеро, падающими камнями начало бить людей.
Крепость и склады охватило пожаром. Выяснилось, – прапорщик Вульф и штык-юнкер Готшлих
в бессильной ярости сбежали в пороховой погреб и подожгли фитиль. Вульф не успел уйти от
взрыва. Штык-юнкер, обожженный и окровавленный, появился в проломе стены, свалился к во-де, – его подобрали в челн.
.............
Комендант крепости с офицерами, войдя в избу, где важно – спиной к окошку – за накры-100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Алексей Толстой: «Петр Первый»
301
тым к обеду столом сидел генерал-фельдмаршал Шереметьев, снял шляпу, учтиво поклонился и
протянул шпагу. То же сделали и офицеры. Борис Петрович, бросив шпаги на лавку, начал зло
кричать на шведов: зачем не сдавались раньше, причинили столько несносных обид и смерти
людям, коварством взорвали крепость… В избе стояли обросшие щетиной, загорелые, отчаян-ные кавалерийские полковники, недобро поглядывали. Все же комендант мужественно ответил
генерал-фельдмаршалу:
– Между нашими – много женщин и детей, также суперинтендант, почтенный пастор
Эрнст Глюк с женой и дочерьми… Прошу их пропустить свободно, не отдавая солдатам…
Женщины и дети тебе не составят чести…
– Знать ничего не хочу! – крикнул Борис Петрович… Мягкое, привычное скорее домашнему обиходу бритое лицо его вспотело от гнева. Вжимая живот, вылез из-за стола. – Господина
коменданта и господ офицеров взять под караул! – Оправил трехцветную перевязь, воинственно
накинул малинового сукна короткий плащ, сопровождаемый полковниками – вышел к войскам.
Черный дым валил из крепости, застилая солнце. Около трехсот пленных шведов стояло, понурясь, на берегу. Русские солдаты, еще не зная – как прикажут с пленными, только похажи-вали около ливонских сердитых мужиков, – недели две тому назад бежавших в Мариенбург, в
осаду, от нашествия, – заговаривали с женщинами, сидевшими на узлах, горестно уткнув головы
в колени. Заиграла труба. Важно шел генерал-фельдмаршал, звякая длинными звездчатыми шпорами.
Из-за кучки спешившихся драгун на него взглянули чьи-то глаза, – точно два огонька –
обожгли сердце… Время военное, – иной раз женские глаза – острее клинка. Борис Петрович
кашлянул важно – «Гм!» – и обернулся… За пыльными солдатскими кафтанами – голубая юб-ка… Насупился, выпятив челюсть, и – увидел эти глаза – темные, блестевшие слезами и прось-бой и молодостью… На фельдмаршала из-за солдатских спин, поднявшись на цыпочки, глядела
девушка лет семнадцати. Усатый драгун накинул ей поверх платьишка мятый солдатский плащ
(августовский день был прохладен) и сейчас старался оттереть ее плечом от фельдмаршала. Она
молча вытягивала шею, измученное страхом свежее лицо ее силилось улыбаться, губы морщи-лись. «Гм», – в третий раз крякнул Борис Петрович, пошел мимо к пленным…
.............
В сумерки, отдохнув после обеда, Борис Петрович сидел на лавке, вздыхал… В избе при