Козельская, в надежде, что вы окажете ей милость – принять ее…
– Граф Пипер знает об ее приезде?
Барон ответил утвердительно. Король Карл, окончив печальный завтрак, отважно испил
воды из кубка, скомкал салфетку и вышел из шатра, нахлобучивая на затылок маленькую треугольную шляпу без галунов. Он спросил, где карета графини, и зашагал в направлении орехо-вых кустов; там, между ветвями, поблескивали на солнце золоченый купидон и голубки, укра-шавшие верх экипажа…
Графиня Козельская спала в карете среди груды подушек и кружев. Это была пышная, еще
свежая женщина, с очень белой кожей и русыми кудрями, выбившимися из-за помятого чепца.
Пробудившись от визга собачонки, попавшей королю под ботфорт, она раскрыла большие изу-100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Алексей Толстой: «Петр Первый»
340
мрудные славянские глаза, которые король Карл презирал у мужчин и ненавидел у женщин. Она
увидела придвинувшееся к стеклу каретной дверцы землистое худощавое лицо с презрительным
мальчишеским ртом и большим мясистым носом, – графиня вскрикнула и закрылась руками.
– Зачем вы приехали? – спросил король. – Прикажите немедленно запрячь ваших лошадей
и отправляйтесь обратно со всей скоростью, иначе вас примут за шпионку грязного бесстыдника
короля Августа… Вы слышите меня?
Графиня была полькой, – напугать ее было не легко. К тому же король сразу повернул дело
не в свою пользу: начал с невежливости и угроз… Графиня отняла от лица пухленькие руки, голые по локоть, приподнялась в подушках и улыбнулась ему с очаровательным простодушием.
– Bonjour, sir, – сказала она грациозно, – примите тысячу извинений, что я испугала вас
моим криком… Виновата Бижу, моя собачка, она доставляет мне столько тревог, неуклюже попадая под ноги… Я выпустила ее из кареты, чтобы она поискала какую-нибудь корочку или куриную косточку… Сир, мы обе умираем от голоду… Весь вчерашний день мы мчались по пустыне мимо разоренных деревень и сожженных замков, – мы не могли достать крошки хлеба, я
предлагала по червонцу за куриное яйцо… Добрые поляки, которые вылезли из каких-то нор, только воздевали руки к богу… Сир, я хочу завтракать… Я хочу вознаградить себя за все ужасы
путешествия, взываю к вашей доброте, вашему великодушию – позвольте мне завтракать в вашем присутствии.
Говоря без умолку на таком изысканном французском языке, будто она всю жизнь провела
в Версале, графиня успела в это время поправить волосы, подкрасить губы, припудриться, наду-шиться и переменить ночной чепец на испанские кружева… Король Карл тщетно пытался вста-вить слово, – графиня выпорхнула из кареты и взяла его под руку:
– О мой король, от вас – без ума вся Европа, больше не говорят о принце Евгении Савой-ском, о герцоге Мальборо, – Евгений и Мальбрук принуждены уступить венок славы королю
шведов… Можно извинить мое волнение, – за минуту видеть вас, героя наших сновидений, я
безрассудно готова отдать жизнь… Обвиняйте меня в чем хотите, сир, я наконец слышу ваш голос, я счастлива…
Графиня подхватила вертевшуюся под ногами курносую, косматую собачонку и так крепко
вцепилась королю под локоть, что ему пришлось бы оказаться смешным, отдирая от себя эту да-му.
– Я ем овощи и пью только воду, – отрывисто сказал он, – сомневаюсь, что этим вы могли
бы удовлетвориться после излишеств короля Августа… Идите в мою палатку…
Весь шведский лагерь немало был удивлен, увидя своего короля, вытаскивающего из
орешника пышную красавицу в разлетающихся на утреннем ветерке легких юбках и кружевах.
Король вел ее, зло подняв нос. У палатки ожидали – барон Беркенгельм в изящной позиции, с
золотым лорнетом, в преогромном парике, и мужиковатый, громоздкий, спокойно-насмешливый
граф Пипер.
Пропустив графиню в палатку, король Карл сказал ему сквозь зубы:
– Этого я вам долго не прощу. – И Беркенгельму: – Найдите, черт возьми, какой-нибудь го-вядины для этой особы…
Король сел на барабан напротив графини, она – на подушки, подсунутые ей бароном. Завтрак, накрытый на пороховой бочке, превзошел все ожидания, – здесь был паштет, гусиные по-троха, холодная дичь, и в кубке работы Бенвенуто Челлини оказалось вино. Король отметил, поджав губы: «Отлично! Я знаю теперь, чем питается этот негодяй Беркенгельм у себя в палатке…» Графиня со вкусом уписывала завтрак, бросая косточки собачонке и продолжая щебетать:
– Ах, Иезус-Мария, зачем ненужное притворство!.. Сир, вы читаете мои мысли… Я приехала сюда с одной надеждой – спасти Речь Посполитую… Это моя миссия, внушенная сердцем… Я хочу вернуть Польше ее беспечность, ее веселье, ее славные пиры, ее роскошные охоты… Польша – в развалинах. Сир, не хмурьте брови, – во всем виновато легкомыслие короля
Августа. О, как он раскаивается теперь, что в злой час послушал этого демона, Иоганна Паткуля, и стал вашим врагом… Не злая воля Августа, верьте мне, но лишь Паткуль, достойный четвер-тования, начал несчастную войну за Ливонию. Паткуль, только Паткуль создал противоесте-100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Алексей Толстой: «Петр Первый»
341
ственный союз короля Августа с датским королем и диким чудовищем – царем Петром… Но
разве ошибки неисправимы? Разве не выше всех добродетелей – великодушие… О сир, вы – великий человек, вы – великодушны…
Славянские глаза графини сделались похожими на влажные изумруды. Но аппетита она не
потеряла. Ее мысли мчались таким галопом, что король Карл с трудом догонял их, и едва только
намеревался произнести ответную резкость, как нужно было возражать на новую фразу. Беркенгельм сдерживал вздохи. Пипер, расставя в углу палатки тяжелые ноги, с портфелем, прижатым
к животу, тонко улыбался.
– Мира, только мира хочет король Август, готовый с облегчением разорвать позорный договор с царем Петром. Но громче всех молим вас о мире мы – женщины… Три года войны и