что он живо представлял себе, как должны любить женщины этот очерченный, как у античной
статуи, несколько чувственный рот с крепкими зубами, большой породистый нос, веселый блеск
красивых глаз – фонарей души… Король приподнял парик, – так и есть, – седина! От глаза к
виску бегут морщинки… Проклятый Карл!
– Позвольте напомнить, ваше величество, – сказал ротмистр, стоявший у дверей, – пан Собещанский в третий раз присылает шляхтича – сказать, что пан и пани не садятся за стол в ожидании вашего величества… У них блюда такие, что могут перепреть…
Из кармана шелкового камзола, крепко пахнущего мускусом, король вынул пудреницу, ле-100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Алексей Толстой: «Петр Первый»
343
бяжьей пуховкой провел по лицу, отряхнул с груди, с кружев пудру и табак, – спросил небрежно:
– Что же у них будет особенное к ужину?
– Я допросил шляхтича, – он говорит, что со вчерашнего дня на панском дворе колют поросят, режут птицу, набивают колбасы и фарш. Зная утонченный вкус вашего величества, сама
пани приготовила жареные пиявки с гусиной кровью…
– Очень мило… Дай шпагу, я еду…
Именье пана Собещанского было невдалеке от города. Грозовая туча прикрыла тускнею-щую полосу заката, сильно пахло дорожной пылью и еще не начавшимся дождем, когда Август в
кожаной карете, изрядно потрепанной за все невзгоды, подъезжал к усадьбе. О его прибытии
оповестил прискакавший вперед него шляхтич. Под темными ветвями вековой аллеи навстречу
карете бежали люди с факелами… Карета обогнула куртину и под завыванье собак остановилась
у длинного одноэтажного дома, прикрытого камышовой крышей. Здесь тоже метались с факелами босые, в рваных рубахах панские холопы, с дико растрепанными волосами. У самого крыльца
толпилось с полсотни загоновой шляхты, кормившейся при дворе пана Собещанского, – седые
ветераны панских драк с ужасающими сабельными рубцами на лице; толстобрюхие обжоры, гордившиеся напомаженными жесткими, как шипы, усами – без малого по четверти в длину; юнцы в потрепанных кафтанах с чужого плеча, но от того не менее задорные. Все они стояли
подбоченясь, положив руки на рукоятки сабель, – в доказательство своей шляхетской вольности, – когда же король Август, нагнувшись большим телом, полез из кареты, они разом – по-латыни – закричали ему приветствие. С крыльца сходил, разводя руками, пожилой пан Собещанский, готовый в эту минуту – от широкого польского гостеприимства – подарить гостю все, чего
бы он ни пожелал: гончих собак, коней из конюшни, всю челядь свою, если она ему нужна, ва-силькового сукна, отороченный мехом кунтуш с самого себя. Пожалуй, не отдал бы только молодую пани Собещанскую… Пани Анна стояла позади супруга, такая хорошенькая, беленькая, с
приподнятым носиком, удивленными глазами, в испанской шапочке с высокой тульей и пером, –
у короля Августа отхлынула от сердца вся меланхолия.
С низким поклоном он взял пани Анну за кончики пальцев и, несколько приподняв ее ру-ку, – как бы в фигуре полонеза, – повел в столовую. За ними шел пан с увлажненными от умиления глазами, за паном – духовник, – пахнущий козлом сизовыбритый босоногий монах, подпоясанный веревкой; далее – по чину – вся шляхта.
Стол, на котором под скатертью расстелено было сено, а поверху разбросаны цветы, вызвал крики восхищения; один длинный шляхтич, в кунтуше, надетом на голое тело, даже схватился за голову, мыча и раскачиваясь, чем вызвал общий смех. На серебряных, оловянных, рас-писных блюдах были навалены груды колбас, жареной птицы, телячьи и свиные окорока, копченые полотки, языки, соленья, моченья, варенья, хлебцы, бублики, пышки, лепешки, стояли
украинские – зеленого стекла – медведи с водками, бочонки с венгерским, кувшины с пивом…
Горели свечи, и помимо них в окна светили дымящими факелами дворовые холопы, глядевшие
сквозь мутноватые стекла, как славно пирует их пан. Король Август надеялся, что его присут-ствие заставит хозяина отказаться от обычая напаивать гостей так, чтобы ни один не мог уйти на
своих ногах. Но пан Собещанский твердо стоял за старинный польский чин. Сколько сидело за
столом гостей – столько раз он поднимался, расправя горстью седые усы, громко произносил
имя, начиная от короля, кончая последним на конце – тем длинным шляхтичем, оказавшимся
также и без сапог, – и пил во здравие кубок венгерского. Весь стол вставал, кричал «виват!». Хозяин протягивал полный кубок гостю, и тот пил ответный за здравие пана и пани… Когда же за
всех было выпито, пан Собещанский снова пошел по кругу, провозглашая здравицу сначала Ре-чи Посполитой, затем всемилостивейшему королю Польши Августу, – «единственному, кому
отдадим наши сабли и нашу кровь»… «Виват! Долой Станислава Лещинского!» – в исступлении
кричала шляхта… Затем была витиеватая здравица нерушимой шляхетской вольности. Тут уже
разгоряченные головы совсем потеряли разум, – гости выхватили сабли, стол зашатался, свечи
повалились. Один плотный одноглазый шляхтич, вскрикнув: «Так погибнут наши враги – схиз-матики и москали!» – лихо разрубил саблей огромное блюдо с колбасами.
100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Алексей Толстой: «Петр Первый»
344
По левую руку короля Августа, со стороны сердца, сидела раскрасневшаяся, как роза, пани
Собещанская. Она дивно успевала расспрашивать короля об увлекательных обычаях Версаля, о
его там похождениях, мелко-мелко смеясь, касалась его то локтем, то плечом и в то же время
следила за гостями, особенно за «серым» концом, где иной шляхтич, придя в изумление от вы-питого, засовывал копченый язык или гусиный полоток в карман своих холщовых шаровар, – и
быстрыми, колючими взглядами подзывала слуг, отдавая приказания.
Король уже не один раз пытался обхватить нежную талию хозяйки, но каждый раз пан Собещанский протягивал ему для вивата полный кубок: «Вам в руки, всемилостивейший король».
Август пытался недопивать или незаметно выплескивал под стол, – ничто не помогало, – кубок
тотчас доливался холопом, стоявшим за стулом, либо другим холопом, который сидел с бутылкой под столом. Наконец дорогому гостю было подано знаменитое блюдо поджаренных пия-вок, – хозяйка своими руками положила их полную тарелку.