молодой и не особенно жирный… Когда они напьются крови, их вместе с гусем всовывают в ду-ховую печь, они отваливаются от гусиной грудки и кладутся на сковородку…
– Бедный гусь, – говорил король, беря двумя пальцами пиявку и с хрустом укусывая ее. –
Чего только не придумают хорошенькие женщины, чтобы полакомиться.
Пани Анна смеялась, перо на ее шапочке с высокой тульей, надетой набок, задорно вздра-гивало. Король видел, что дело идет на лад. Он ждал лишь начала танцев, чтобы объясниться без
помехи. В это время, расталкивая в дверях пьяных шляхтичей, ворвался черный от пыли, потный, перепуганный человек в изодранном кунтуше.
– Пан, пан, беда! – закричал он, бросаясь на колени перед панским стулом. – Ты послал ме-ня в монастырь за бочкой старого меда… Я все достал исправно… Да черт меня понес обратно
околицей – по большому шляху… Все я потерял – и бочку с медом, и лошадь, и саблю, и шапку… Едва душу свою спас… Разбили меня! Неисчислимое войско подходит к Сокалю.
Король Август нахмурился. Пани Анна впилась ногтями в его руку. Какое иное войско
могло сейчас входить в Сокаль, – только король Карл в упрямой погоне… Шляхта закричала дикими голосами: «Шведы! Ратуйте!» Пан Собещанский ударил по столу кулаком так, что подскочили кубки:
– Тихо, паны, ваша милость! Каждому – у кого хмель сейчас же не выскочит из башки –
прикажу отпустить пятьдесят плетей, разложа на ковре… Слушать меня, собачьи дети… Король
мой гость, – я не покрою вечным позором свою седую голову… Пусть шведы приходят сюда
хоть всем войском, – моего гостя им не отдадим…
– Не отдадим! – закричала шляхта, с лязгом выхватывая сабли из ножен.
– Седлайте коней… Зарядите пистоли… Умрем, не посрамим польской славы…
– Не посрамим… Виват!..
Королю Августу было ясно, что единственное благоразумное решение – немедля вскочить
в седло и бежать, благо ночь темна… Но бежать ему, Августу Великолепному, как жалкому тру-су, покинув веселый ужин и прелестную женщину, все еще не отпускающую его руки? К такому
унижению Карл его не принудит!.. К черту благоразумие!
– Велю вам, милостивые государи, вернуться к столу. Продолжим пир, – сказал он и сел, откинув от разгоряченных щек букли парика. В конце концов, если сюда явятся шведы – его ку-да-нибудь спрячут, увезут, – с королями плохого не случается… Он налил вина, поднял кубок, –
большая, красивая рука его была тверда… Пани Анна взглянула на него с восхищением – за такой взгляд действительно можно было отдать королевство…
– Добро! Король нам велит пировать! – Пан Собещанский хлопнул в ладоши и приказал
тому шляхтичу, что разрубил блюдо с колбасой, ехать с товарищами к большому шляху и стать
там дозором; всему столу – вплоть до «серого» конца – наливать лучшего венгерского и пить, покуда в последней бочке не высохнет дно, из погребов и чуланов нести все, что есть еще доброго в доме, да звать музыкантов…
Пир загремел с новым воодушевлением. Пани Анна пошла танцевать с королем. Она тан-100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Алексей Толстой: «Петр Первый»
345
цевала так, будто соблазняла самого апостола Петра, чтобы отворил ей двери в райский сад. Шапочка ее сбилась набок, в кудрях вились звуки мазурки, короткая юбка крутилась и ластилась
вокруг стройных ног, башмачки с красными каблучками то притоптывали, то летели, будто не
касаясь пола… Великолепен был и король, танцевавший с нею, – огромный, пышный, бледный
от вина и желания.
– Я теряю голову, пани Анна, я теряю голову, ради всех святых – пощадите, – говорил он
ей сквозь зубы, и она взглядом отвечала, что пощады нет и двери рая уже раскрыты…
…За окнами в темноте послышались испуганные голоса челядинцев, захрапели лошади…
Музыка оборвалась… Никто даже не успел схватиться за саблю или взвести курок пистолета…
Только король, у которого в глазах все плыло кругом, крепко обхватил пани Анну и потянул
шпагу…
В пиршественную залу вошли двое: один – огромный, кривой на один глаз, в высокой бараньей шапке с золотой кистью, с висящими светлыми усами под большим носом, другой – пониже его – барственный, с приятной мягкостью лица, одетый в запыленный мундир с генераль-ским шарфом через плечо.
– Здесь ли находится его королевское величество король Август? – спросил он и, увидев
Августа, стоящего со шпагой в угрожающей позиции, снял шляпу, низко поклонился: – Всемилостивейший король, примите рапорт: повелением государя Петра Алексеевича я прибыл в ваше
распоряжение, с одиннадцатью полками пехоты и пятью конными казачьими полками.
Это был киевский губернатор, командующий вспомогательным войском, Дмитрий Михайлович Голицын, старший брат шлиссельбургского героя Михайлы Михайловича. Другой – высокий, в клюквенном кафтане и в епанче до пят – был наказной казачий атаман Данила Апостол. У
шляхты угрожающе зашевелились усы при виде этого казака. Он стоял на пороге, небрежно
подбоченясь, играя булавой, на красивых губах – усмешка, брови как стрелы, в едином глазу –
ночь, озаряемая пожарами гайдамацких набегов.
Король Август рассмеялся, бросил шпагу в ножны, обнял Голицына и атаману протянул
руку для целования. В третий раз был накрыт стол. По рукам пошел кубок, вмещавший полквар-ты венгерского. Пили за царя Петра, сдержавшего обещание – прислать из Украины помощь, пи-ли за все пришедшие полки и за погибель шведов. Задорным шляхтичам в особенности хотелось
напоить допьяна атамана Данилу Апостола, но он спокойно вытягивал кубок за кубком, только
поднимал брови, – увалить его было невозможно.