Петр Алексеевич работал в одной рубашке, распахнутой на груди, в голландских штанах –
по колено, в туфлях на босу ногу. Время от времени он вставал из-за стола, и в углу шатра Нартов выливал ему на голову ковш ключевой воды. За эти дни нарвского похода, – как и всегда, впрочем, – накопилось великое множество неотложных дел.
Секретарь Алексей Васильевич Макаров, незаметный молодой человек, недавно взятый на
эту службу, стоя у края стола, у стопки бумаг, подавал дела, внятно шелестя губами, – настолько
громко, чтобы заглушать трещание сверчков. «Указ Алексею Сидоровичу Синявину ведать торговыми банями в Москве и других городах», – он тихо клал перед государем лист со столбцом
указа на левой стороне. Петр Алексеевич, скача зрачками по строкам, прочитывал, совал гусиное
перо в чернильницу и крупно, криво, неразборчиво, пропуская за торопливостью буквы, писал с
правой стороны листа: «Где можно при банях завести цирюльни, дабы людей приохотить к бри-тью бороды, также держать мозольных мастеров добрых».
Макаров клал перед ним новый лист: «Указ Петру Васильевичу Кикину ведать рыбные
ловли и водяные мельницы во всем государстве…» Рука Петра Алексеевича с кляксой на кончи-ке пера повисла над бумагой:
– Указ кем заготовлен?
– Указ прислан из Москвы от князя-кесаря на вашу, милостивый государь, своеручную
подпись…
– Дармоедов полна Москва, сидят по окошечкам, крыжовник кислый жрут со скуки, а для
дела людей не найти… Ладно, поиспытаем Кикина, заворуется – обдеру кнутом, – так ты и отпиши князю-кесарю, что я в сумнении…
– Из Питербурга с нарочным, от подполковника Алексея Бровкина донесение, – продолжал
Макаров. – Прибыли из Москвы от Тихона Ивановича Стрешнева для вашего, милостивый государь, огорода на Питербургской стороне шесть кустов пионов, в целости, да только садовник
Левонов, не успев их посадить, помре.
– Как – помре? – спросил Петр Алексеевич. – Что за вздор!..
– Купаясь в Неве, – утонул…
100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Алексей Толстой: «Петр Первый»
350
– Ну, пьяный, конечно… Вот ведь – добрые люди не живут… а гораздо был искусный садовник, жалко… Пиши…
Петр Алексеевич пошел в угол палатки – обливать голову и, отфыркиваясь, говорил Макарову, который, стоя, ловко писал на углу стола:
– «Стрешневу… Пионы ваши получены в исправности, только жалеем, что мало прислал.
Изволь не пропустить времени – прислать из Измайлова всяких цветов и больше таких, кои пахнут: канупера, мяты да резеды… Пришли садовника доброго, с семьей, чтобы не скучал… Да
отпиши, для бога, как здравствует в Измайлове Катерина Василефская с Анисьей Толстой и другие с ними… Не забывай об сем писать чаще… Также изволь уведомить, как у вас с набором
солдат в драгунские полки, – один полк возможно скорее набрать – из людей получше – и прислать сюда…»
Он вернулся к столу, прочел написанное Макаровым, усмехнувшись про себя – подписал.
– Еще что? Да ты мне не по порядку подкладывай, давай важнейшее…
– Письмо Григория Долгорукова из Сокаля, о благополучном прибытии наших войск.
– Читай! – Петр Алексеевич закрыл глаза, вытянул шею, большие, в царапинах, сильные
руки его легли на столе. Долгорукий писал о том, что с прибытием русских войск в Сокаль король Август опять восприял чрезмерную отвагу и хочет встречи на бранном поле с королем Карлом, дабы с божьей помощью генеральной баталией взять реванш за конфузию при Клиссове. На
это безумство особенно подговаривают его фаворитки, – их теперь у него две, и его бытие сделалось весьма беспокойное. Дмитрию Михайловичу Голицыну с великими трудами удалось от-клонить его от немедленной встречи с Карлом (который, как хищный волчец, только того и
ждет) и указать ему путь на Варшаву, оставленную Карлом с малой защитой. Что из сего может
произойти – одному богу известно…
Петр Алексеевич терпеливо слушал длинное письмо, губа его с полоской усиков поднималась, открывая зубы. Дернув шеей, пробормотал: «Союзничек!» Пододвинул чистый лист, скребнул ногтями в затылке и, едва поспевая пером за мыслями, начал писать – ответ Долгорукому:
«…Еще напоминаю вашей милости, чтобы не уставал отводить его величество короля Августа от жестокого и пагубного намерения. Он спешит искать генерального боя, надеясь на фортуну – сиречь счастье, но сие точно в ведении одного всевышнего… Нам же, человекам, разумно
на ближнее смотреть, что – суть на земле… Короче сказать, – искание генерального боя весьма
для него опасно, ибо в один час можно все потерять… Не удастся генеральный бой, – от чего, боже, боже сохрани и его, да и нас всех, – его величество Август не только от неприятеля будет
ввергнут в меланхолию, но и от бешеных поляков, лишенных добра отечеству своему, будет со
срамом выгнан и престола своего лишен… Для чего же ввергать себя в такое бедство? Что же
ваша милость пишет о фаворитках, – истинно, сию горячку лечить нечем… Одно – старайся с
сими мадамками делать симпатию и альянс…»
Дышать уже было нечем в слоях табачного дыма. Петр Алексеевич с брызгами подписал –
«Птръ» и вышел из шатра в нестерпимый зной. Отсюда, с холма, была видна в стороне Нарвы
пыльная туча, поднятая обозами и войсками, передвигавшимися из лагеря на боевые позиции
перед крепостью. Петр Алексеевич провел ладонью по груди, по белой коже, – медленно, сильно