портрет Софьи. Французские – шпалерные и итальянские – парчовые кресла, пестрые ковры, несколько стенных часов, персидское оружие, медный глобус, термометр аглицкой работы, литого
серебра подсвечники и паникадила, переплеты книг и на сводчатом потолке – расписанная золотом, серебром и лазурью небесная сфера – отражались многократно в зеркалах, в простенках и
над дверями.
Гость с одобрительным любопытством поглядывал на сие наполовину азиатское, наполовину европейское убранство. Василий Васильевич, играя гусиным пером, положив ногу на ногу
и великодушно улыбаясь, говорил (лишь иногда запинаясь в латинских словах и выговаривая их
несколько на московский лад):
– Поясню вам, господин де Невилль. Нашего государства основа суть два сословия: кор-мящее и служилое, сиречь – крестьянство и дворянство. Оба сии сословия в великой скудости
обретаются, и оттого государству никакой пользы от них нет, ниже одно разорение. Великим
было бы счастьем оторвать помещиков от крестьян, ибо помещик ныне, одной лишь корысти ра-ди, без пощады пожирает крепостного мужика, и крестьянин оттого худ, и помещик худ, и государство худо…
– Высокомысленные и мудрые слова, господин канцлер, – проговорил де Невилль. – Но как
вы мечтаете выполнить сию трудную задачу?
Василий Васильевич, загораясь улыбкой, взял со стола тетрадь в сафьяне, писанную его
рукой: «О гражданском житии или поправлении всех дел, яже надлежит обще народу…»
– Великое и многотрудное дело, ежели бы народ весь обогатить, – проговорил он и стал
читать из тетради: – «Многие миллионы десятин лежат в пустошах. Те земли надлежало бы
вспахать и засеять. Скот умножить. Русскую худую овцу вывести и вместо нее обязать заводить
аглицкую тонкорунную овцу. Ко всяким промыслам и рудному делу людей приохотить, давая от
того им справедливую пользу. Множество непосильных оброков, барщин, податей и повинностей уничтожить и обложить всех единым поголовным, умеренным налогом. Сие возможно
лишь в том размышлении, если всю землю у помещиков взять и посадить на ней крестьян вольных. Все прежде бывшие крепостные кабалы разрушить, чтобы впредь весь народ ни у кого ни в
какой кабале не состоял, разве – небольшое число дворовых холопей…»
– Господин канцлер, – воскликнул де Невилль, – история не знает примеров, чтобы правитель замышлял столь великие и решительные планы. (Василий Васильевич сейчас же опустил
глаза, и матовые щеки его порозовели.) Но разве дворянство согласится безропотно отдать кре-стьянам землю и раскабалить рабов?
– Взамен земли помещики получат жалованье. Войска будут набираться из одних дворян.
Даточных рекрутов из холопов и тяглых людей мы устраняем. Крестьянин пусть занимается
своим делом. Дворяне же за службу получат не земельную разверстку и души, а увеличенное
жалованье, кое царская казна возьмет из общей земельной подати. Более чем вдвое должен подняться доход государства…
– Мнится – слышу философа древности, – прошептал де Невилль.
– Дворянских детей, недорослей, дабы изучали воинское дело, надобно посылать в Польшу, во Францию и Швецию. Надобно завести академии и науки. Мы украсим себя искусствами.
Населим трудолюбивым крестьянством пустыни наши. Дикий народ превратим в грамотеев, грязные шалаши – в каменные палаты. Трусы сделаются храбрецами. Мы обогатим нищих. (Василий Васильевич покосился на окно, где по улице брел пыльный столб, поднимая пух и солому.) Камнями замостим улицы. Москву выстроим из камня и кирпича… Мудрость воссияет над
бедной страной.
Не расставаясь с гусиным перышком, он покинул кресло, и ходил по коврам, и много еще
необыкновенных мыслей высказал гостю:
100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Алексей Толстой: «Петр Первый»
36
– Английский народ сам сокрушил несправедливые порядки, но в злобстве дошел до великих преступлений – коснулся главы помазанника… Боясь сих ужасов, мы жаждем блага равно
всем сословиям. Ежели дворянство будет упираться нашим начинаниям, мы силой переломим их
древнее упрямство…
Беседа была прервана. Ливрейный слуга, испуганно округлив глаза, подошел на цыпочках
и шепнул что-то князю. Лицо Василия Васильевича стало напряженно серьезным. Де Невилль, заметив это, взял шляпу и начал откланиваться, пятясь к двери. За ним, так же кланяясь и округло, от сердца вниз, помахивая рукою в перстнях и кружевах, шел Василий Васильевич.
– Я весьма огорчен и в сильнейшем отчаянии, господин де Невилль, что вы изволите так
скоро покидать меня.
Оставшись один, он оглянул себя в зеркало и, торопливо стуча каблучками, прошел в опочивальню. Там на двуспальной кровати под алого шелка пологом, украшенным наверху страусовыми перьями, сидела, прислонясь виском к витому столбику, правительница Софья. Как всегда, она подъехала тайно в закрытой карете с черного хода.
6
– Сонюшка, здравствуй, свет мой…
Она, не отвечая, подняла хмурое лицо, пристально зелеными мужичьими глазами глядела
на Василия Васильевича. Он в недоумении остановился, не дойдя до кровати.
– Беда какая-нибудь? – государыня…
Этой зимой Софья тайно вытравила плод. Пополневшее лицо ее, с сильными мускулами с