выражением. Одевалась она пышно, все еще по-девичьи, но повадка ее была женская, дородная, уверенная. Ее мучила нужда скрывать любовь к Василию Васильевичу. Хотя об этом знали все
до черной девки-судомойки и за последнее время вместо грешного и стыдного названия – любовник – нашлось иноземное приличное слово – галант, – все же отравно, нехорошо было, – без
закона, не венчанной, не крученной, – отдавать возлюбленному свое уже немолодое тело. Вот по
этой бы весне со всей женской силой и сладкой мукой родила бы она… Люди заставили травить
плод… Да и любовь ее к Василию Васильевичу была непокойная, не в меру лет: хорошо так любить семнадцатилетней девчонке, – с вечной тревогой, прячась, думая неотстанно, горя по ночам
в постели. А иной раз и ненависть клубком подпирала горло, – ведь от него была вся мука, от
него был затравленный плод… А ему – хоть бы что: утерся, да и в сторону…
Сидя в кровати, – широкая, с недостающими до полу ногами, горячо влажная под тяжелым
платьем, – Софья неприветливо оглянула Василия Васильевича.
– Смешно вырядился, – проговорила она, – что же это на тебе – французское? Кабы не
штаны, так совсем бабье платье… Смеяться будут… (Она отвернулась, подавила вздох.) Да, бе-да, беда, батюшка мой… Радоваться нам мало чему…
За последнее время Софья все чаще приезжала к нему мрачная, с недоговоренными мыслями. Василий Васильевич знал, что близкие к ней две бабы-шутихи, весь день шныряя по зако-улкам дворца, выслушивают боярские речи и шепоты и, как Софье отходить ко сну, докладыва-ют ей обо всем.
– Пустое, государыня, – сказал Василий Васильевич, – мало ли о чем люди болтают, не го-рюй, брось…
– Бросить? – Она ногтями застучала по столбику кровати, зубы у нее понемногу зло открылись. – А знаешь – о чем в Москве говорят! Править, мол, царством мы слабы… Великих делов
от нас не видно…
Василий Васильевич потрогал пальцем усы, пожал плечом. Софья покосилась на него: ох, красив, ох, мука моя… Да – слаб, жилы – женские… В кружева вырядился…
– Так-то, батюшка мой… Книги ты читать горазд и писать горазд, мысли светлые, – знаю
сама… А вчера после вечерни дядюшка Иван Михайлович про тебя говорил: «Читал, мол, мне
Василий Васильевич из тетради про смердов, про мужиков, – подивился я: уж здоров ли голов-100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Алексей Толстой: «Петр Первый»
37
кой князюшка-то?» И бояре смеялись.
Как девушка, вспыхнул Василий Васильевич, из-под длинных ресниц метнул лазоревыми
глазами.
– Не для их ума писано!
– Да уж какие ни на есть, – умнее слуг нам не дадено… Сама терплю: мне бы вот охота
плясать, как польская королева пляшет, или на соколиную охоту выезжать на коне, сидя бочком
в длинной юбке. Молчу же… Ничего не могу, – скажут: еретичка. Патриарх и так уж мне руку
сует как лопату.
– Живем среди монстров, – пошептал Василий Васильевич.
– Вот что тебе скажу, батюшка… Сними-ка ты кружева, чулочки, да надень епанчу поход-ную, возьми в руки сабельку… Покажи великие дела…
– Что?.. Опять разве были разговоры про хана?
– У всех одно сейчас на уме – воевать Крым… Этого не минуть, голубчик мой. Вернешься
с победой, тогда делай что хочешь. Тогда ты сильнее сильных.
– Пойми, Софья Алексеевна, – нельзя нам воевать… На иное нужны деньги…
– Иное будет после Крыма, – твердо проговорила Софья. – Я уж и грамоту заготовила: быть тебе большим воеводой. День и ночь буду тебя поминать в молитвах, все колени простою, все монастыри обойду пешая, сударь мой… Вернешься победителем, – кто тогда слово скажет?
Перестанем скрываться от стыда… Верю, верю – бог нам поможет против хана. – Софья слезла с
постели и глядела снизу вверх в его отвернутые глаза. – Вася, я тебе боялась сказать… Знаешь, что еще шепчут? «В Преображенском, мол, сильный царь подрастает… А царевна, мол, только
зря трет спиной горностай…» Ты мои думы пожалей… Я нехорошее думаю. – Она схватила в
горячие ладони его задрожавшую руку. – Ему уж пятнадцатый годок пошел. Вытянулся с коло-менскую версту. Прислал указ – вербовать всех конюхов и сокольничих в потешные. А сабли да
мушкеты у них ведь из железа… Вася, спаси меня от греха… В уши мне бормочут, бормочут про
Димитрия, про Углич… Чай, грех ведь это? (Василий Васильевич выдернул руку из ее рук. Софья медленно, жалобно улыбнулась.) И то, я говорю, грех и думать о таких делах… То в старину
было… Вся Европа узнает про твои подвиги. Тогда его бояться уж нечего, пусть балуется…
– Нельзя нам воевать! – с горечью воскликнул Василий Васильевич. – Войска доброго нет, денег нет… Великие прожекты! – эх, все попусту! Кому их оценить, кому понять? Господи, хоть
бы три, хоть бы два только года без войны…
Он безнадежно махнул кружевной манжетой… Говорить, убеждать, сопротивляться – все
равно – было без пользы.
7
Наталья Кирилловна ругала Никиту Зотова: «Да беги же ты за ним, да найди ты его, – со