тяжелым нравом, три сутулые жидковолосые девочки с длинными, как у отца, носами и надутый
маленький мальчик – любимец матери.
Генерал сел, и все сели, сложив руки, молча прочли молитву. Когда с оловянной миски
сняли крышку, повалил пар, но соблазнительного в ней, кроме пара, ничего не было, – та же ов-сяная каша без молока и соли. Унылые девочки с трудом ее глотали, надутый мальчик, отталкивая тарелку, шептал матери: «Не буду и не буду…» На вторую перемену подали вчерашние кости старого барана и немного гороху. Вместо пива пили воду. Генерал, не возмущаясь, жевал
100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Алексей Толстой: «Петр Первый»
386
мясо большими желтыми зубами.
Графиня Шперлинг заговорила быстро-быстро, кроша над тарелкой корочку хлеба:
– Сколько я ни пыталась за четырнадцать лет моего замужества, я никогда не могла вас понять, Карл… Есть ли в вас капля живой крови? Есть ли у вас сердце мужа и отца? Король посылает вам из Ревеля караван кораблей с ветчиной, сахаром, рыбой, копчениями и печениями… На
вашем месте как должен поступить отец четырех детей? Со шпагой в руке пробиться к кораблям
и привести их в город… Вы же предпочли невозмутимо поглядывать с башни, как русские солдаты пожирают ревельскую ветчину… А мои дети принуждены давиться овсянкой… Я не устану повторять: у вас камень вместо сердца! Вы – изверг! А злосчастный случай с фальшивой баталией!.. Теперь мне нельзя показаться в Европе… «Ах, вы супруга того самого генерала Горна, кого русские провели за нос, как дурачка на ярмарке?» – «Увы, увы», – отвечу я. Вы даже не знаете, что в городе каждая торговка называет вас старым журавлем на башне… Наконец, наша
единственная надежда – генерал Шлиппенбах, желая нам помочь, гибнет под Венденом, – а вы, как ни в чем не бывало, сидите и невозмутимо жуете бараньи жилы, будто сегодня самый счастливый день в вашей жизни… Нет – довольно! Вы должны отпустить меня с детьми в Стокгольм
к королевскому двору…
– Поздно, сударыня, слишком поздно, – сказал Горн, и его белесые глаза, устремленные на
окно, казалось, пропускали так же мало света, как эти пузырчатые стекла. – Мы прочно заперты
в Нарве, как в мышеловке.
Графиня Шперлинг обеими руками схватилась за кружевной чепец и низко надвинула его.
– Теперь я понимаю – чего вы добиваетесь: чтобы я с моими несчастными детьми ела траву
и крыс!
Надутый мальчик неожиданно засмеялся и посмотрел на мать; девочки слезливо опустили
носы в тарелки. Генерал Горн несколько удивился: это несправедливо – он не добивается, чтобы
его дети ели траву и крыс! Но он столь же невозмутимо окончил завтрак…
За дверью давно уже позвякивали шпоры его адъютанта Бистрема. Видимо, что-то случилось. Горн взял с полки очага глиняную трубку, набил ее, высек огонь, от фитиля зажег бумажку, закурил и только тогда покинул столовую.
Бистрем держал в руках его шпагу и шлем и несколько задыхался:
– Ваше превосходительство, в русском лагере внезапно началось движение, смысл которого мы не можем понять…
Генерал Горн опять пошел через площадь, полную встревоженного народа. Он высоко
поднимал голову, не желая глядеть в глаза горожанам, которые называют его старым журавлем.
По источенным ступеням он поднялся на башню. Действительно – в русском лагере происходило необыкновенное: по всей полудуге осадных укреплений, тесно сжимавших город, строились
войска в две линии. С востока быстро приближалось пыльное облако. Вначале можно было разглядеть только скачущих на низкорослых лошадях драгун. На некотором расстоянии от них ехали царь Петр и Меньшиков. Желтоватая пыль, поднятая копытами эскадрона, была столь густа, что генерал Горн болезненно сморщился… За царем и Меньшиковым скакали солдаты, высоко
поднимая на древках восемнадцать желтых атласных знамен. На их складках извивались, в него-довании простирая лапы, восемнадцать королевских львов…
Эскадроны, царь, Меньшиков, шведские знамена промчались вдоль всего осадного войска, оравшего: «Уррра! Виктория!» – во все варварские глотки…
5
В русском лагере веселились. С бастиона Глориа было хорошо видно, как вкруг царского
шатра стреляли пушки, по их залпам можно было сосчитать, сколько выпито виватов. Генерал
Горн, зная хвастовство русских, поджидал оттуда посланника с заносчивыми словами. Так и
случилось. Из царского шатра вдруг высыпало человек сорок, размахивающих кубками и кружками, один из них вскочил на коня и поскакал в сторону бастиона Глориа и за ним, догоняя, трубач. Увертываясь с конем от выстрелов, этот посланник вынул платок, поднял его на конце вы-100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Алексей Толстой: «Петр Первый»
387
хваченной шпаги и остановился у подножия башни; трубач, завалившись в седле, изо всей силы
затрубил, пугая летящих ворон.
– Пароль, пароль! – закричал посланник. – Говорит Преображенского полка подполковник
Карпов! – Был он пьян, румян, с кудрями, растрепанными ветром. Генерал Горн, нагнувшись с
башни, ответил:
– Говори, я слушаю. Убить тебя успеем.
– Извещаю! – задрав веселую голову, кричал подполковник. – В пятницу на прошлой неделе город Юрьев с божьей помощью фельдмаршалом Шереметьевым взят на шпагу. Снисходя на
слезное прошение коменданта, ради мужественного сопротивления, офицерам оставлены шпаги, а трети солдат – ружья без зарядов… Знамен же и музыки лишены…
Громким голосом Бистрем переводил, офицеры, стоявшие позади Горна, негодующе переглядывались, один – вне себя – крикнул: «Врет, русская собака!» Подполковник Карпов широко размахнулся, указывая на далекий шатер, где еще стояли люди с кружками:
– Господа шведы, не лучше ли сей мир, чем Шлиссельбурга, Ниеншанца и Юрьева конфу-зные баталии?.. В разумении этого главнокомандующий фельдмаршал Огильви предлагает вам