– падали навзничь на бумаги, разбросанные по столу, закружился было, задувая свечи, бражник
– величиной с полворобья (Петр Алексеевич вздрогнул, он не любил странных и бесполезных
тварей, в особенности тараканов). Макаров сорвал с себя парик, подпрыгивая, выгнал бражника
из шатра.
Близ Петра Алексеевича сидел, раздвинув короткие ляжки, Петр Павлович Шафиров, прибывший с фельдмаршалом из Москвы, – низенький, с влажными, улыбающимися глазами, гото-выми все понять на лету. Петр давно присматривался к нему – достаточно ли умен, чтобы быть
верным, по-большому ли хитер, не жаден ли чрезмерно? За последнее время Шафиров из простого переводчика при Посольском приказе стал там большой персоной, хотя и без чина.
– Опять напутал, напетлял! – сказал Петр Алексеевич, морщась. Шафиров взмахнул маленькими руками в перстнях, сорвался, наклонился и скоро, точно перевел темное место.
– А, только-то всего, а я думал – премудрость. – Петр сунул гусиное перо в чернильницу и
на полях рукописи нацарапал несколько слов. – По-нашему-то проще… А что, Петр Палыч, ты с
100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Алексей Толстой: «Петр Первый»
389
фельдмаршалом пуд соли съел, – стоящий он человек?
Сизобритое лицо Шафирова расплылось вширь, хитрое, как у дьявола. Он ничего не ответил, даже не из осторожности, но зная, что немигающие глаза Петра и без того насквозь прочтут
его мысли.
– Наши жалуются, что уж больно горд. К солдату близко не подойдет – брезгует… Не знаю
– чем у русского солдата можно брезговать, задери у любого рубаху – тело чистое, белое. А вши
– разве у обозных мужиков только… Ах, цезарцы! Зашел к нему нынче утром – он моется в маленьком тазике, – в одной воде и руки вымыл и лицо и нахаркал туда же… А нами брезгует. А в
бане с приезда из Вены не был.
– Не был, не был… – Шафиров весь трясся – смеялся, прикрывая рот кончиками пальцев. –
В Германии, – он рассказывал, – когда господину нужно вымыться – приносят чан с водой, в ко-ем он по надобности моет те или иные члены… А баня – обычай варваров… А больше всего
господин фельдмаршал возму-щается, что у нас едят много чесноку, и толченого, и рубленого, и
просто так – paвно, и холопы и бояре… В первые дни он затыкал нос платочком…
– Да ну? – удивился Петр. – Что ж ты раньше не сказал… А и верно, что много чесноку
едим, впрочем, чеснок вещь полез-ная, пускай уж привыкает…
Он бросил на стол прочитанную диспозицию, потянулся, хрустнул суставами и – вдруг –
Макарову:
– Варвар, смахни со стола эту пакость, мошкару… Вели подать вина и стул для фельдмаршала… И еще у тебя, Макаров, привычка: слушать, дыша чесноком в лицо… Дыши, отвернув-шись…
В шатер вошел фельдмаршал Огильви, в желтом парике, в белом, обшитом золотым галуном военном кафтане, в спущенных ниже колен мягких ботфортах. Подняв в одной руке шляпу, в другой трость, он поклонился и тотчас выпрямился во весь большой рост. Петр Алексеевич, не
вставая, указал ему всеми растопыренными пальцами на стул: «Садись. Как здоров?» – Шафиров, подкатившись, – со сладкой улыбкой – перевел. Фельдмаршал, исполненный достоинства, сел, несколько развалясь и выпятя живот, далеко отнес руку с тростью. Лицо у него было желтоватое, полное, но постное, с тонкими губами, взгляд – ничего не скажешь – отважный.
– Прочел я твою диспозицию, – ничего, разумно, разумно. – Петр Алексеевич вытащил из-под стола план города, развернул – тотчас на него посыпалась мошкара и караморы. – Спорю
только в одном: Нарву надо взять не в три месяца, а в три дня! (Он кивнул, поджав губы.) Желтое лицо фельдмаршала вытянулось, будто некто, стоявший сзади, помог ему в этом, –
рыжие брови полезли вверх под самый парик, углы рта опустились, глаза выказали негодование.
– Ну, ну! Про три дня сказал сгоряча… Поторгуемся, сойдемся на одной недельке… Но
больше времени тебе не отпущу. – Сердитыми щелчками Петр Алексеевич стал сбивать тварей с
карты. – Места для батарей выбрал умно… Но – прости – давеча я сам приказал: все заречные
батареи повернуть против бастионов Виктория и Гонор, ибо здесь и есть пята Ахиллесова у генерала Горна…
– Ваше величество, – вне себя воскликнул Огильви, – по диспозиции мы начинаем с бомбардировки Иван-города и штурма оного…
– Не надо… у генерала Горна как раз вся надежда, что мы провозимся до осени с Иван-городом. А он нам не помеха, – разве что постреляет маленько по нашим понтонам… Далее, –
умно, умно, что ты опасаешься сикурса, короля Карла… В семисотом году из-за его сикурса я
погубил армию на этих самых позициях… Ты готовишь контрсикурс, да он – дорог и сложен, и
времени на него много кладешь… А мой контрсикурс будет тот, чтобы скорее Нарву взять… В
быстроте искать победы, а не в осторожности… Диспозиция твоя – многомудрый плод военной
науки и Аристотелевой логики… А мне Нарва нужна сейчас, как голодному краюха хлеба… Голодный не ждет…
Огильви приложил к лицу шелковый платок. Ему трудно было гоняться мыслью за силло-гизмами молодого варвара, но достоинство не позволяло согласиться без спора. Обильный пот
смочил его платок.
– Ваше величество, фортуне было угодно даровать мне счастье при взятии одиннадцати
100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Алексей Толстой: «Петр Первый»