толстой кирпичной стене, – Карпов не ускорил шага, только плечи его стали подниматься. Видя
это, – солдаты, сбивая шаг, нажимали – задние на передних. «Ррррра та, рррра та», – рокотали
барабаны. В проломе медленно поднялись железные каски, ружейные дула… Карпов закричал:
«Бросай оружие, сволочи, сдавайся!..» И со шпагой и пистолетом побежал навстречу залпу…
Блеснуло, грохнуло, ударило в лицо пороховым дымом… «Неужто – жив?» – обрадовался… И
отвалил преодоляемый страх, от которого у него поднимались плечи… Душа захотела драки…
Но солдаты перегнали его, и он напрасно искал – на кого наскочить со шпагой… Видел только
широкие спины преображенцев, работающих штыками, как вилами – по-мужицки…
Третья колонна – Аникиты Иваныча Репнина – с осадными лестницами бросилась на
штурм полуразбитого бастиона Гло-риа. Со стен бегло стреляли, бросали камни и бревна, зажгли
бочки со смолой, чтобы лить ее на осаждающих. Аникита Иваныч в горячке топтался на низенькой лошади у подножья воротной башни, подсучив огромные обшлага – потрясал кулачками и
кричал тонким голосом, подбадривал – из опасения, чтобы солдаты его не оплошали на лестни-100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Алексей Толстой: «Петр Первый»
392
цах. Один и другой и еще несколько, подшибленные и поколотые, сорвались с самого верха…
Но – бог миловал – солдаты лезли на лестницы густо и зло. Шведы не успели опрокинуть огненные бочки – наши были уже на стенах…
Графиня Шперлинг хватала за руки детей, будто каждый раз пересчитывала их. Вскочив –
прислушивалась, – все ближе раздавались выстрелы, бешеные крики дерущихся… Она вытягивала вывернутые руки, жарко шептала перекошенным ртом: «Ты этого хотел, изверг, ты, ты, упрямый, бессердечный человек…» Девочки с плачем кричали: «Мама, замолчи, не надо…»
Мальчик засовывал в рот кулак, глядел, как сестры плачут…
Близко загромыхали колеса, графиня кинулась к окошку, – ковыляющая лощадь со сло-манной ногой тащила груженную всяким добром телегу, за ней бежали женщины с узлами… «В
замок, в замок! Спасайтесь!» – кричали они… Четверо солдат пронесли носилки с восковыми
лицами раненых… Потом она увидела сутулого старика, с мешком, – известного богача, давав-шего деньги под заклад, – торопливо шаркая туфлями, он нес под мышкой визжащего поросенка… Вдруг бросил и поросенка и мешок и побежал… Совсем близко зазвенело разбитое стекло… «О-ой», – затянул мучающийся голос… На дальнем конце площади она увидела генерала
Горна… Он махал рукой и куда-то указывал… Мимо него тяжело проскакали кирасиры… Горн
ударил шпагой несколько раз по ребрам шатающуюся лошадь, – на его почерневшем лице были
видны все зубы, как у волка, – и, высоко подпрыгивая, вскачь скрылся в переулке… «Карл!
Карл! – Графиня выбежала в сени, отворила дверь на улицу: – Карл! Карл!..» И тогда она увидела русских, – они пробирались вдоль домов по опустевшей площади и поглядывали на окна… У
них были широкие лица, длинные волосы, на шапочках – медные орлы…
* * *
Графиня так испугалась, что стояла и глядела, как они подходят, указывая на нее и на ко-мендантский флаг над дверью. Солдаты окружили ее, тыча пальцами – заговорили возбужденно
и сердито… Один – плосколицый идол – толкнул ее и пошел в дом… Когда он толкнул ее, будто
простую бабу на базаре, в ней взорвалась вся ненависть, столь долго душившая ее, – и к старому
мужу, заевшему ее век, и к этим русским варварам, доставлявшим столько страданий и страха…
Она вцепилась в плосколицего солдата, вытащила его из сеней, шипя и захлебываясь обрывками
слов, царапала ему щеки, глаза, кусала его,„била коленками… Солдат ошалело отбивался от
взбесившейся бабы… Повалился вместе с ней на камни… Его товарищи, дивясь такой бабьей
лютости, взялись ее оттаскивать, рассердились, навалились, разняли, а когда расступились –
графиня лежала ничком, свернув голову, с дурным, синим лицом… Один солдат одернул юбку
на ее заголившихся ногах, другой сердито обернулся к трем девочкам и мальчику в дверях…
Мальчик, перебирая ногами, кричал без голоса, без плача… Солдат сказал: «Ну их к черту, выблядков, идем отсюда, ребята!..»
В три четверти часа все было кончено. Как ураган, ворвались русские на площади и улицы
старой Нарвы. Остановить, отбросить их было уже невозможно. Генерал Горн приказал войскам
отступать к земляному валу, отделявшему старый город от нового. Вал был высок и широк, здесь он надеялся, что полкам царя Петра придется обильно смочить своей кровью крутые раскаты.
Генерал сидел на лошади, опустившей голову до самых копыт. Поднявшийся свежий ветер
щелкал его личным – желто-черным – значком на высоком древке. Полсотни кирасир угрюмо и
неподвижно стояли полукругом за его спиной. С высокого вала генералу видны были пролеты
нескольких улиц. По ним должны отступать войска, но улицы продолжали быть безлюдными.
Генерал глядел и ждал, жуя сморщенными губами. Вот на дальнем конце одной, потом и другой
улицы стали перебегать человечки. Он не мог понять – что это за человечки и зачем они перебе-гают? Кирасиры за спиной его начали глухо ворчать. Появился отчаянно скачущий верховой, он
спрыгнул с лошади у подножья вала и, придерживая правой рукой окровавленную кисть левой