Алексей Толстой: «Петр Первый»
393
руки, полез по крутому откосу. Это был адъютант Бистрем, без шпаги, без пистолета, без шляпы, с оторванной полой мундира…
– Генерал! – Он поднял к нему безумное лицо. – Генерал! О боже, боже мой!
– Я слушаю вас, поручик Бистрем, говорите спокойнее…
– Генерал, наши войска окружены. Русские свирепствуют… Я не видал такой резни… Генерал, бегите в замок…
Генерал Горн растерялся. Теперь он понял – что это были за человечки, перебегавшие вдали через улицы. Медленные мысли его, всегда приводившие к твердому решению, – смешались… Он не мог ничего решить. Ноги его вылезли из стремян и повисли ниже брюха лошади.
Он не очнулся даже от клекчущих, тревожных восклицаний его кирасир… С двух сторон по широкому валу во весь конский мах, с настигающим визгом, мчались бородатые казаки в устраша-ющих высоких, сбитых на ухо бараньих шапках. Они размахивали кривыми саблями и целились
из длинных самопалов. Бистрем, чтобы не видеть этого ужаса, припал лицом к лошади генерала.
Кирасиры, оглядываясь друг на друга, стали вынимать шпаги, бросали их на землю и слезали с
коней.
Первым подскакал разгоряченный полковник Рен и схватил за узду лошадь генерала:
– Генерал Горн, вы мой пленник!
Тогда он, как сонный, приподнял руку со шпагой, и полковнику Рену, чтобы взять у него
шпагу, пришлось с силой разжать пальцы генерала, вцепившиеся в рукоять…
Не будь здесь фельдмаршала Огильви, давно бы Петр Алексеевич поскакал к войскам, – за
три четверти часа они сделали то, к чему он готовился четыре года, что томило и заботило его, как незаживаемая язва… Но – черт с ним! – приходилось вести себя, как прилично государю, согласно европейскому обычаю. Петр Алексеевич важно сидел на белой лошади, – был в преображенском кафтане, в шарфе, в новой мохнатой треугольной шляпе с кокардой, правую руку с подзорной трубой упер в бок, – смотреть отсюда, с холма, было уже не на что, на лице выражал
грозное величие… Дело было европейское: шутка ли – штурмом взять одну из неприступнейших
крепостей в свете.
Подскакивали офицеры, – Петр Алексеевич кивком подбородка указывал на Огильви, – и
рапортовали фельдмаршалу о ходе сражения… Занято столько-то улиц и площадей… Наши ломят стеной, враг повсюду в беспорядке отступает… Наконец из разбитых ворот Глориа выскочили и понеслись во весь лошадиный прыск три офицера… Огильви поднял палец и сказал:
– О! Хорошие вести, я догадываюсь…
Доскакавший первым казачий хорунжий с ходу слетел с седла и, задрав черную бороду к
царю Петру, гаркнул:
– Комендант Нарвы генерал Горн отдал шпагу…
– Превосходно! – воскликнул Огильви и рукой в белой лосиной перчатке изящно указал
Петру Алексеевичу: – Ваше величество, извольте проследовать, город ваш…
Петр стремительно вошел в сводчатую рыцарскую залу в замке… Он казался выше ростом, спина была вытянута, грудь шумно дышала… В руке – обнаженная шпага… Взглянул бешено на
Александра Даниловича, – у него на железной кирасе были вмятины от пуль, узкое лицо осуну-лось, волосы потные, губы запеклись; взглянул на маленького Репнина, сладко улыбающегося
глазами-щелками; взглянул на румяного, уже успевшего хватить чарку вина полковника Рена; взглянул на генерала Чамберса, довольного собой, как именинник.
– Я хочу знать, – крикнул им Петр Алексеевич, – почему в старом городе до сих пор не
остановлено побоище? Почему в городе идет грабеж? – Он вытянул руку со шпагой. – Я ударил
нашего солдата… Был пьян и волок девку… – Он швырнул шпагу на стол. – Господин бомбардир поручик Меньшиков, тебя назначаю губернатором города… Времени даю час – остановить
кровопролитие и грабеж… Ответишь не спиной, головой…
Меньшиков побледнел и тотчас вышел, волоча порванный плащ. Аникита Репнин мягким
голосом сказал:
– Неприятель-то пардон весьма поздно закричал, того для наших солдат унять трудно, так
100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Алексей Толстой: «Петр Первый»
394
рассердились – беда… Посланные мной офицеры их за волосы хватают, растаскивают… А грабят в городе свои жители…
– Хватать и вешать для страха!
Петр Алексеевич сел у стола, но тотчас поднялся. Вошел Огильви, за ним двое солдат с
офицерами вели генерала Горна. Стало тихо, только медленно звякали звездчатки на шпорах
Горна. Он подошел к царю Петру, поднял голову, глядя мимо мутными глазами, и губы его ис-кривились усмешкой… Все видели, как сорвалась со стола, с красного сукна, сжалась в кулак
рука Петра (Огильви испуганно шагнул к нему), как отвращением передернулись его плечи, он
молчал столь долго, что все устали не дышать…
– Не будет тебе чести от меня, – негромко проговорил Петр. – Глупец! Старый волк! Упря-мец хищный… – И метнул взор на полковника Рена. – Отведи его в тюрьму, пешим, через весь
город, дабы увидел печальное дело рук своих…