Невестина родня вскочила. Ларион выбежал из-за стола, упал на колени посреди палаты.
Свадебный тысяцкий, Борис Алексеевич Голицын, вел под руку Петра. На царе были бармы и
отцовские, – ему едва не по колена, – золотые ризы. Мономахов венец Софья приказала не давать. Петр был непокрыт, темные кудри расчесаны на пробор, бледный, глаза стеклянные, немигающие, выпячены желваки с боков рта. Сваха крепче подхватила Евдокию, – почуяла под рукой, как у нее задрожали ребрышки.
За женихом шел ясельничий, Никита Зотов, кому было поручено охранять свадьбу от пор-чи колдовства и держать чин. Был он трезв, чист и светел. Лопухины, те, что постарше, переглянулись: князь-папа, кутилка, бесстыдник, – не такого ждали ясельничим… Лев Кириллыч и старый Стрешнев вели царицу. Для этого дня вынули из сундуков старые ее наряды – милого
100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Алексей Толстой: «Петр Первый»
62
персикового цвета летник, заморским бисером шитый нежными травами опашень… Когда надевала, – плакала Наталья Кирилловна о невозвратной молодости. И шла сейчас красивая, статная, как в былые года…
Борис Голицын, подойдя к тому из Лопухиных, кто сидел рядом с невестой, и зазвенев в
шапке червонцами, сказал громко:
– Хотим князю откупить место.
– Дешево не продадим, – ответил Лопухин и, как полагалось, загородил рукой невесту.
– Железо, серебро или золото?
– Золото.
Борис Алексеевич высыпал в тарелку червонцы и, взяв Лопухина за руку, свел с места.
Петр, стоявший среди бояр, усмехнулся, его легонько стали подталкивать. Голицын взял его под
локти и посадил рядом с невестой. Петр ощутил горячую округлость ее бедра, отодвинул ногу.
Слуги внесли и поставили первую перемену кушаний. Митрополит, закатывая глаза, прочел молитвы и благословил еду и питье. Но никто не дотронулся до блюд. Сваха поклонилась в
пояс Лариону и Евстигнее Аникитовне:
– Благословите невесту чесать и крутить.
– Благословит бог, – ответил Ларион. Евстигнея только про-шевелила губами. Два свечника протянули непрозрачный плат между женихом и невестой. Сенные девки в дверях, боярыни и
боярышни за столом запели подблюдные песни – невеселые, протяжные. Петр, косясь, видел, как за шевелящимся покровом суетятся сваха и подсваха, шепчут: «Уберите ленты-то… Клади
косу, закручивай… Кику, кику давайте…» Детским тихим голосом заплакала Евдокия… У него
жарко застучало сердце: запретное, женское, сырое – плакало подле него, таинственно готови-лось к чему-то, чего нет слаще на свете… Он вплоть приблизился к покрывалу, почувствовал ее
дыханпе… Сверху выскакнуло размалеванное лицо свахи с веселым ртом до ушей.
– Потерпи, государь, недолго томиться-то…
Покрывало упало, невеста сидела опять с закрытым лицом, но уже в бабьем уборе. Обеими
руками сваха взяла из миски хмель и осыпала Петра и Евдокию. Осыпав, омахала их соболями.
Платки и червонцы, что лежали в миске, стала разбрасывать гостям. Женщины запели веселую.
Закружились плясицы. За дверями ударили бубны и литавры. Борис Голицын резал караваи и
сыр и вместе с ширинками раздавал по чину сидящим.
Тогда слуги внесли вторую перемену. Никто из Лопухиных, чтобы не показать, что голодны, ничего не ел, – отодвигали блюда. Сейчас же внесли третью перемену, и сваха громко сказала:
– Благословите молодых вести к венцу.
Наталья Кирилловна и Ромодановский, Ларион и Евстигнея подняли образа. Петр и Евдокия, стоя рядом, кланялись до полу. Благословив, Ларион Лопухин отстегнул от пояса плеть и
ударил дочь по спине три раза – больно.
– Ты, дочь моя, знала отцовскую плеть, передаю тебя мужу, ныне не я за ослушанье – бить
тебя будет муж сей плетью…
И, поклонясь, передал плеть Петру. Свечники подняли фонари, тысяцкий подхватил жениха под локти, свахи – невесту. Лопухины хранили путь: девку одну, впопыхах за нуждой хотев-шую перебежать дорогу, так пхнули – слуги уволокли едва живую. Вся свадьба переходами и
лестницами медленно двинулась в дворцовую церковь. Был уже восьмой час.
Митрополит не спешил, служа. В церкви было холодно, дуло сквозь бревенчатые стены, за
решетками морозных окошек – мрак. Жалобно скрипел флюгер на крыше. Петр видел одну
только руку неведомой ему женщины под покрывалом – слабую, с двумя серебряными колечка-ми, с крашеными ногтями. Держа капающую свечу, она дрожала, – синие жилки, коротенький
мизинец… Дрожит, как овечий хвост… Он отвел глаза, прищурился на огоньки низенького иконостаса…
…Вчера так и не удалось проститься с Анхен. Вдова Матильда, увидев подъезжавшего в
простых санях Петра, кинулась, целовала руку, рыдала, что-де погибают от бедности, нету дров
да того-сего, а бедная Анхен третьи сутки лежит в бреду, в горячке… Он отстранил вдову и по-100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Алексей Толстой: «Петр Первый»
63
бежал по лестнице к девушке… В спаленке – огонек масляной светильни, на полу – медный таз, сброшенные туфельки, душно. Под кисейным пологом на подушке раскинуты волосы жаркими