В июле прошел слух, что войско возвращается из Крыма. Стали ждать ратников, отцов и
сыновей. По вечерам бабы выходили на пригорок – глядеть на дорогу. От бродящего божьего
человека узнали, что в соседних деревнях действительно вернулись. Начали бабы плакать:
«Наших-то побили…» Наконец появился на деревне ратник Цыган, весь зарос железной бородой, глаз выбит, рубаха, портки сгнили на теле.
Бровкин с семьей ужинали на дворе, хлебали щи с солониной. В ворота постучали: «Во имя
отца и сына и святого духа…» Ивашка опустил ложку, подозрительно поглядел на ворота.
– Аминь, – ответил. И громче: – Мотри, у нас кобели злые, постерегись.
Яшка отодвинул щеколду, и вошел Цыган. Оглядел двор, семейство и, раскрыв рот с выбитыми зубами, – гаркнул хрипло:
– Здорово! – Сел на чурбан у стола. – На прохладе ужинаете? В избе мухи, что ли, надоедают?
Ивашка зашевелил бровями. Но тут Санька самовольно пододвинула Цыгану чашку со ща-ми, вытерла передником ложку, подала.
– Откушай, батюшка, с нами.
Бровкин удивился Санькиной смелости… «Ужо, – подумал, – за косы возьму!.. Эдак-то
всякому кидать наше добро…» Но спорить постеснялся. Цыган был голоден, ел, – жмурился…
– Воевали? – спросил Бровкин.
– Воевали… (И опять – за щи.)
– Ну как все-таки? – повертевшись на скамье, опять спросил Бровкин.
– Обыкновенно. Как воюют, так и воевали.
– Одолели татар-то?
– Одолели… Своих под Перекопом тысяч двадцать уложили, да столько же, когда назад
шли…
– Ах, ах. – Бровкин покачал головой. – А у нас говорят: хан покорился нашим…
Цыган открыл желтые редкие зубы.
– Ты тех, кто в Крыму гнить остался, спроси, как нам хан покорился… Жара, воды нет, слева – гнилое море, справа – Черное, пить эту воду нельзя, колодцы татары падалью забили…
Стоим за Перекопом – ни вперед, ни назад. Люди, лошади, как мухи, дохли… Повоевали…
Цыган разгреб усы, вытерся, поглядел кровяным глазом и другим, – мертвыми веками, – на
Саньку: «Спасибо, девка…» Облокотился.
– Иван… Я в поход уходил, – корова у меня оставалась…
– Да мы говорили управителю: вернешься, как же тебе без коровенки-то? Не послушал, взял.
– Так… А свиньи? Боров, две свиньи, – я мир просил за ними присмотреть…
– Глядели, голубок, глядели… Управитель столовыми кормами нас дюже притеснил… Мы
думали, – может, тебя на войне-то убьют…
– И свиней моих Волков сожрал?
– Скушал, скушал.
– Так… – Цыган залез в нечесаные железные волосы, поскреб: – Ладно… Иван!
100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Алексей Толстой: «Петр Первый»
68
– Аюшки?
– Ты помалкивай, что я к тебе заходил.
– А кому мне говорить-то? Я и так всегда помалкиваю.
Цыган встал. Покосился на Саньку. Тихо пошел к воротам. И там с угрозой:
– Смотри – помалкивай, Иван… Прощай. – И скрылся. С тех пор его и не видели на деревне.
7
Овсей Ржов, пошатываясь, стоял у ворот харчевни, что на Варварке, считал деньги в ладони. Подошли стрелецкие пятидесятники, Никита Гладкий и Кузьма Чермный.
– Здорово, Овсей.
– Брось полушки считать, пойдем с нами.
Гладкий шепнул:
– Поговорить нужно, нехорошие дела слышны…
Чермный брякнул в кармане серебром, захохотал: