81
Петр остановил лошадь, обернулся, оскалился… Шагом въехал в монастырские ворота. Царя
сняли с седла, внесли, полуживого от стыда и утомления, в келью архимандрита.
17
Случилось то, чего не ждали ни в Москве, ни в Преображенском: Софья не смогла собрать
стрельцов, набат на Спасской башне так и не ударили, Москва равнодушно спала в ту ночь. Преображенское было покинуто… Все – Наталья Кирилловна с беременной невесткой, ближние бояре, стольники, домочадцы и челядь и оба потешные полка с пушками, мортирами и боевыми
снарядами ушли к Троице.
Когда на другой день Софья стояла обедню в домовой церкви, – сквозь бояр протолкнулся
Шакловитый. Был он страшен лицом. Софья изумленно подняла брови. Он с кривой усмешкой
наклонился к ней:
– Царя Петра из Преображенского согнали, ушел, бес, в одной сорочке неведомо куда…
Софья подобрала губы, проговорила постно:
– Вольно ж ему, взбесяся, бегать…
Важного будто бы ничего не случилось. Но в тот же день стало известно, что стрелецкий
полк Лаврентия Сухарева весь целиком ушел в Троицу, – непонятно, когда его успели сманить и
кто, – должно быть, Борис Голицын, давнишний собутыльник Лаврентия. В Москве началось
великое шептание. По ночам скрипели ворота, то там, то там выезжала боярская колымага и, громыхая по бревенчатой мостовой, мчалась во весь дух на ярославскую дорогу…
Василий Васильевич Голицын ночи проводил с Медведевым, пытаясь волшебством угадать
судьбу свою. А днем бродил во дворце сонный, на все соглашался. Шакловитый метался по полкам. Софья, затаив бешенство, ожидала…
Неожиданно ушел в Троицу с пятисотенниками, сотенниками и частью стрельцов полковник Иван Цыклер, семь лет тому назад вытащивший из церковного тайника под алтарем брата
царицы Ивана Кирилловича. Он был в доверенности у Софьи. И уже, конечно, моля Петра о
прощении, раскрыл все царевнины замыслы.
Узнав про Цыклера, Софья растерялась. На кого же положиться теперь, когда такие верные
псы уходят? А из Троицы стали прибывать гонцы во все девятнадцать стрелецких полков с грамотами (написанные рукою Бориса Голицына и подписанные наискось, с чернильными брызгами – «Птр»), где приказывалось полковникам и урядникам, не мешкая, ехать к царю Петру для
великого государственного дела…
Гонцов били на заставах и грамоты отнимали, но некоторые успели проскочить в полки и
прочесть указ. Тогда Софья велела объявить: «Кто осмелится идти к Троице, – тому рубить голову». Полковники сказали на это: «Ладно, не пойдем». Василий Васильевич надумал послать
надежных людей к тем стрельчихам, коих мужья перекинулись к Петру, и, пугая, уговорить
стрельчих написать мужьям, чтобы вернулись. Так и сделали, но толку от этого вышло мало.
Послали в Троицу патриарха Иоакима – уговорить мириться. Патриарх охотно поехал, но
там и остался, даже не отписал Софье. Прибыли новые грамоты от Петра в полки, в гостиные и
черные сотни, в слободы и посады… «Без оплошки явиться в Троицкую лавру, если же кто не
явится, – тому быть в смертной казни…» Выходило: и тут голова прочь, и там голова прочь летит. Полковники Нечаев, Спиридонов, Норматский, Дуров, Сергеев, пятьсот урядников, множество рядовых стрельцов, выборные от купечества и посадов в великом страхе ушли в Троицу.
Царь Петр, стоя на крыльце, одетый в русское платье, – с ним Борис Голицын, обе царицы и патриарх, – жаловал чаркой водки приходящих, и они вопили слезным воплем, прося кончить сму-ту. В тот же день в Сухаревом полку закричали: «Идемте в Москву ловить злодеев…»
Василий Васильевич сказался больным. Шакловитый, боясь теперь показываться, пребы-вал в тайных дворцовых покоях. Гладкий с товарищами прятался на подворье у Медведева. В
Кремле закрыли все ворота. Выкатили пушки на стены. Софья, не находя места, бродила по опу-стевшим палатам, – шаги ее были тяжелы, руки сжаты под грудью. Лучше открытый бой, восстание, резня, чем эта умирающая тишина во дворце. Как сон из памяти – уходила власть, ухо-100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Алексей Толстой: «Петр Первый»
82
дила жизнь.
Но в городе как будто все было покойно. Шумели, как всегда, площади и базары. По ночам
слышались колотушки сторожей, да кричали петухи. Воевать никому не хотелось. Все, казалось, забыли про Софью, одиноко сидевшую за кремлевскими стенами.
Тогда она решилась, и двадцать девятого августа одна с девкой Веркой в карете и с небольшой охраной сама поехала в Троицу.
18
День и ночь пыль стояла над ярославской дорогой, – шли из Москвы пешие и конные, катили колымаги. Перед стенами Троицкой лавры, в посадах и в поле теснились обозы, дымили
костры, – шум и драки ежечасно из-за места, из-за хлеба, из-за конского корма. В лавре не ждали
такого нашествия, и житницы скоро опустели, стога в полях были растащены. А стрельцов и
служилых людей кормить надо было сытно. За кормом посылали отряды в близлежащие села, и
там скоро не осталось ни цыпленка. И все же у Троицы тесно было и голодно. Многие высокие
бояре жили в палатках, кто на дворе, кто прямо на улице. Царских выходов ждали, сидя прямо на