Не прошло и двух часов, послышался конский топот, звяканье сабли о стремя. Не спраши-ваясь, будто в кабак, вошел в светлицу стольник Иван Иванович Бутурлин, руки в карманах, колпак заломлен.
– Где царевна?
Верка кинулась к нему, растопыря пальцы, толкая:
– Уйди, уйди, бесстыдник… Да спит она…
– А, – ну, спит, так скажи царевне, чтоб в лавру не ходила…
Софья вскинулась. Глядела на Бутурлина, покуда он не стащил шапки…
– Пойду в лавру… Скажи брату, – приду…
– Дело твое… Только государь приказал, чтобы тебе здесь ждать посла, князя Ивана Борисовича Троекурова, и – покуда он не прибудет – отсюда тебя не пускать…
Бутурлин ушел. Софья опять легла. Верка прикрыла ее шубкой, чтобы не тряслась. Меркло
слюдяное окошко в светлице. Слышалось хлопанье пастушьего кнута, мычали коровы, скрипели
ворота. И – опять тишина. Позванивали жалобно бубенчики на Игнашкином колпаке, – шутенок
уныло сидел на сундуке, свесив ноги. «Уж и этот меня хоронить собрался…» Злоба сотрясала
Софью… Достать бы его рукой – покатился бы с сундука… Но руки лежали, как свинцовые…
– Верка, – позвала она тихо, низко, – про Ваньку Бутурлина не забудь напомнить, когда бу-ду в лавре…
По руке скользнули холодные Веркины губы. В серых сумерках стала чудиться голая спина Ваньки, скручены посиневшие руки, мелькнуло лезвие, вздулись и опали у него лопатки, на
месте головы – пузырь кровавый… Не невежничай!.. Софья сдержанно передохнула.
Послом из Троицы едет Троекуров. Две недели назад его же она посылала из Кремля к
Петру, – вернулся, ни о чем не договорившись. Софья тогда же в сердцах не допустила его к ру-ке. Оскорбился или струсил? Боярин ума гораздо среднего, только что страшен видом. Софья
спустила с постели полные ноги, одернула подол над бархатными башмаками.
– Верка, подай ларец…
Верка поставила на перину окованный ларец, к углу его прилепила восковую свечечку, долго, – так что Софьины плечи опять сотряслись досадой, – чиркала огнивом… Завонял трут, зажгла бумажку, зажгла свечу, и над огоньком склонилась Софья, обирая со щеки падающие волосы. Перечитывала грамоту больного брата, царя Ивана, – писал он Петру, чтоб помирились, не
надо-де больше крови, умолял патриарха о милосердной помощи: подвинуть к любви ожесто-ченные сердца Петра и Софьи.
Читая, усмехнулась недобро. Но, все равно, – придется пройти и через это унижение. Лишь
бы выманить волчонка из Троицы… Задумалась она так крепко, что не слышала, как въехали в
ворота. Когда в сенях густой голос Троекурова спросил о ней, Софья схватила с кровати черный
плат, накинула на голову и встретила князя стоя. Он, влезши боком в узкую дверь, поклонился –
пальцами до полу, выпрямился – медный лицом, высокий до потолка, глаза в тени, только большой нос блестел от огонька свечечки… Софья спросила о здоровье царя и царицы. Троекуров
прогудел, что, слава богу, все здоровы. Провел по бороде, скребанул подбородок и так и не
спросил о Софьином здоровье. Поняв, она похолодела. И надо бы ей сесть, не унижаться еще
дальше, и не села. Сказала:
– Ночевать хочу в лавре, здесь мне голодно, неприютно. – И все силилась проглянуть
сквозь тени в его глаза. Гордость ее стонала от того, что ведь вот – боится она, правительница, этого дурака в трех шубах, и от бабьего, забытого страха голова уходит в плечи. Троекуров проговорил:
– Без охраны, без войска напрасно к нам затеяла ехать, царевна… Дороги опасны…
– Не мне бояться: войск у меня поболее, чем у вас…
– Да что в них толку-то…
– Оттого и еду без охраны, – не хочу крови, хочу мира…
100 лучших книг всех времен: www.100bestbooks.ru
Алексей Толстой: «Петр Первый»
86
– Про какую, царевна, кровь говоришь, крови не будет… Разве вор, бунтовщик Федька
Шакловитый с товарищи крови-то все еще жаждут, так мы их и разыщем за это…
– Ты зачем приехал? – сдавленно крикнула Софья… (Он потянул из кармана свиток с красной на шнуре печатью.) – Указ привез? Верка, возьми указ у боярина… А мой указ будет такой: вели лошадей впрячь, ночевать хочу в лавре…
Отстранив Веркину руку, Троекуров развернул свиток и не спеша, торжественно стал выговаривать:
– Указом царя и великого князя всея Великие и Малые и Белые России самодержца велено
тебе, не мешкав, вернуться в Москву и там ждать его государевой воли, как он, государь, насчет
тебя скажет…
– Пес! – Софья выхватила у него свиток, смяла, швырнула… Черный плат упал с ее головы. – Вернусь со всеми полками, твоя голова первая полетит…
Троекуров, кряхтя, нагнулся, поднял указ и, будто Софья и не бесновалась перед ним, окончил сурово:
– А буди настаивать станешь, рваться в лавру, – велено поступить с тобой нечестно… Так-то!..