5 мая, Дармоншир, Марина
Внимание, этот кусок про Марину уйдет при редактуре выше, до того, как Люк опустил облако!
Я вернулась в Вейн под утро, когда нежно-сиреневые сумерки уже сменялись розовой дымкой над штормящим морем. И мое состояние было таким же тревожно-умиротворенным.
Сейчас, когда я пребывала не в дреме, ощущать себя птицей было очень странно: с одной стороны, движение крыльев происходило так же естественно, как дыхание, с другой — мне сложно было осознавать свои размеры и скорость. И мысли в голове были легкие, короткие, будто сложным конструкциям просто не хватало места.
Мой взгляд то и дело выхватывал в травах и лесах мелкую живность, словно соколиная форма принесла мне соколиные же желания. Но человека во мне было еще достаточно, хотя Ангелина и говорила, что чем дольше ты в обороте, тем сложнее вернуться обратно. Инстинкты тянули сложить крылья и упасть вниз, но человек пока не хотел отведать суслика или скогтить голубя.
Огнедухи пригрелись под моими крыльями и, похоже, дремали, если духи вообще способны дремать. Но когда я подлетала к открытому окну, они сорвались с места и четырьмя огненными дугами метнулись к трем башням Вейна (духа из разрушенной башни я перепривязала к целой), и я досадливо крикнула им вслед. Такое сложно не заметить. В прошлые полеты они срывались из-под крыльев куда раньше, вне зоны видимости камер.
Я влетела в окно, крутанулась в воздухе через голову (еще помогало удариться оземь, но я боялась из-за детей) и встала на пол уже собой. Хотя нет, не встала — пошатнулась, схватилась за подоконник, переживая головокружение и участившийся пульс, отдающийся в висках. От брачного браслета пошли прохладные волны, словно мятой успокоив кровь и добавив бодрости.
Я постояла у окна, подставляя лицо соленому ветру — море бесилось в паре километров отсюда, но казалось, что до меня долетают брызги. На лес падала тень от башен замка, виднелись патрули на земляных валах — а я смотрела и думала о Люке. О том, как он ухитрился за эти месяцы после всего произошедшего остаться прежним и при этом так измениться, будто перешагнул через себя старого и стал сильнее, спокойнее и при этом еще азартнее.
А еще я совершенно не чувствовала вины за то, что опять рискнула, опять нарушила правила, полетела к нему и не вернулась, когда осознала себя над Нестингером.
— Сейчас все правильно, — пробормотала я, прикрывая глаза. Ветер коснулся моих губ и я вспомнила, как целовал меня Люк и как хорошо мне было там, с ним.
Мне с ним везде хорошо, что уж говорить. И если он выиграет эту войну для меня… и для всех людей, которые находятся под его рукой… и для всей Инляндии, то неважно, в каком качестве он будет со мной дальше.
Мне с ним везде будет хорошо. Но нужно не помешать ему сейчас.
— Главное — победи, Люк, — прошептала я ветру те слова, которые сказала ему на прощание. — Ты слишком хорош, чтобы не победить.
Вспомнился его смешок после этих слов, и я тоже улыбнулась.
В животе шевельнулся кто-то из будущих Дармонширов, но легонько, словно не решив еще, нужно ли просыпаться. Я погладила живот — и тут раздался звонок телефона и я, уже зная, кто это, прошла к прикроватному столику.
Звонил Леймин.
— Ваша светлость, — проговорил он, ничуть не удивившись тому, что я не сплю, — только что в ваши покои проникла птица, которая прилетела вместе с нашими огнедухами. Вы не хотите мне ничего рассказать?
— Хочу, Жак, — ответила я со вздохом, и он удивленно замолчал. — Да, меня даже не нужно уговаривать. Единственное, — я снова положила руку на живот, ибо пинались уже оба, — давайте я зайду к вам после завтрака и процедур. Поверьте, за это время я точно никуда не денусь. И мне действительно нужна ваша помощь.
Я только положила трубку, как телефон зазвонил снова.
— Да, капитан, — сказала я в трубку. Послушала его, снова вздохнула. — Да, Андрей Юрьевич, я только что говорила с Леймином. По этому же вопросу. Да, вы правы, а я неправа. Предлагаю нам всем вместе это обсудить.
— Вы, уж простите старика, в своем уме, ваша светлость? — осведомился Леймин, выслушав меня. Я безмятежно смотрела на него, затем оглядела аккуратнейший светлый кабинет: в соседнем кресле расположился командир моих гвардейцев, капитан Осокин. снова перевела взгляд на начальника безопасности.
— Предложите другой выход, Жак. Может, вы успеете за это время подготовить большую клетку, в которую поставите кровать? Или запрете в кладовке? Я могу потерпеть, но не хотелось бы — мне сейчас сложно в помещениях, в которых нет притока свежего воздуха. В покоях меня оставлять бесполезно, даже если закрыть ставни — что мне помешает их открыть руками, не приходя в сознание? Или выломать — я своей силы не знаю, к сожалению. Сокровищницу я просто открою изнутри. А вот железные решетки и двери я вряд ли смогу выломать.
— Но камеры в подвале, леди Марина! — он так негодующе хмурил брови, что лицо его стало похоже на сморщенный лимон. — Там холодно, сыро, каменные лежаки, кандалы… рукомойник и сортир там же. Раньше бы я вас сам туда отвел, но сейчас… — он глянул на мой живот и деликатно кашлянул. Посмотрел на Осокина в поисках поддержки. — Капитан, что вы скажете?
Старик как обычно упрямился, но если раньше меня это раздражало, то сейчас я была на удивление спокойна.
— Нужно выбирать из имеющихся вариантов, — ответил Осокин, — и пока что Марина Михайловна права: камера подходит лучше всего.
— Жак, давайте так, — примирительно сказала я. — Если до вечера вы найдете другой вариант удержать меня, я его приму. А на случай, если нет — попрошу слуг подготовить мне камеру. Это всего на несколько ночей, как я надеюсь. Буду считать это приключением. Тем более, что я буду там не одна. Андрей Юрьевич не оставит меня без охраны.
— Нет, конечно, — Осокин склонил голову.
Леймин пожевал губами и буркнул:
— Все сделаю, моя госпожа. Но… нужно было рассказать нам раньше.
— Нужно было, — согласилась я. — Но я не хотела. Однако признайте, что со мной становится проще, правда, Жак, капитан?
Они не ответили, скрестив на мне взгляды — но я не смутилась.
— У меня прогулка с леди Шарлоттой, — сообщила я Осокину, вставая уже с некоторым трудом — он подскочил, подал мне руку.
— Гвардейцы будут ждать у выхода, — понятливо кивнул он и открыл мне дверь. Я вышла — пусть все обсудят наедине.
День, несмотря на утренний небольшой шторм, выдался жарким и прошел в хлопотах. Во время утренней прогулки я рассказала свекрови о своих полетах и ночной встрече с Люком, но она ни слова упрека не произнесла.
— Я уже привыкла, что ты очень необычная невестка, Марина, — сказала она, покачав головой. — Но я знаю своего сына. Именно ты и нужна ему.
Мы привычно прятали тревогу в делах и следили за новостями из Нестингера — их было немного, потому что все силы были брошены на битву, и никто не стал бы слать радиограммы круглые сутки. Ани прислала птицу с добрым известием, что на помощь Люку полетел Нории и несколько десятков бойцов, и что Энтери с драконами вернется в Вейн через пару-тройку дней.
Ко второй половине дня море успокоилось, а вот из Рудлога пошли тревожные новости — о том, что началось наступление на Иоаннесбург, и меня накрыло такой тревогой, что я бросила письма от просителей и дела герцогства, посидела, купая руки в камине, а затем в кои-то веки напросилась на плановую операцию к доктору Кастеру, потому что это был единственный способ сделать себе эмоциональную анестезию.
К вечеру мы знали, что в Нестингере идут затяжные воздушные бои, но наши войска уже вошли в центр Норбиджа. Знали от агентов Леймина и то, что на окраинах Иоаннесбурга уже появились инсектоиды и идет их зачистка. Что моя сестра Василина лично принимает участие в битве.
Я поужинала, не чувствуя вкуса еды. Позвонила Мариану, хотя ему сейчас точно было не до меня — но он не взял трубку, набрала Катю — она оказалась вне зоны действия сети.
К тому моменту, когда пришло время ложиться спать, я не знала, куда себя деть. Выпила успокоительное, спустилась с Осокиным и Марией, которая с невозмутимым лицом несла поднос с молоком и печеньем, в подвал — там было свежо и меня эта свежесть отрезвила.
Завтра с утра уже будет новая информация. А сейчас нужно уснуть, чтобы не навредить ни себе, ни детям.
В камере сделали чуть ли не гостиничный номер — постелили ковер, поставили торшер и небольшой обогреватель, застелили кровать. Осокин поклонился, пожелал спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — рассеянно откликнулась я, глядя на маленькое застекленное окошко под потолком, закрытое железной решеткой снаружи. Посмотрела на закрывшуюся тяжелую металлическую дверь. Побродила по камере, налила себе горячего молока из кувшина, выпила. Выключила торшер и легла спать. И заснула, на удивление, почти сразу.
Во сне мне виделось, как я мечусь по камере, врезаясь в стены, вопя от ужаса и тревоги, как бьюсь в дверь, оставляя черные подпалины. Как раскрывается дверь, и мужчина со знакомым лицом кричит мне, расставив руки:
Марина Михайловна, успокойтесь! Нельзя улетать! Успокойтесь, успокойтесь… вы сожжете тут все!
Я кидаюсь к нему, но почему-то не пролетаю в дверь — возможно, потому что помню, что там дальше много камня и нет свободы. Я снова кричу от ярости — и поворачиваю к окну, туда, где стекло и толстые прутья, сквозь которые мне не пробиться.
— Марина Михайловна!
В какой-то момент я осознаю себя, опускаясь ниже — и мне становится очень горячо, и я засыпаю, полная тревоги, страха и желания куда-то лететь.
Вечер 5 мая, Нестингер, Нории Валлерудиан
Почти у щита Нории мелькнул хвост Таммингтона, который, отвлекая на себя внимание раньяров, заложил большой круг над долиной. Хвост хлестнул туда-обратно, и сверху полетели несколько изломанных стрекоз.
Сейчас в большинстве своем они атаковали без всадников, самоубийственно и бесстрашно, и Нории то и дело проносился сквозь стаи раньяров в надежде найти того, кто ими управляет на расстоянии. Он уже заметил, что одного всадника может сопровождать до десяти привязанных стрекоз, которые тот отправляет в атаку, как боевых псов.
Сейчас лорд Роберт отбивался почти от сотенной стаи, и это было действительно опасно.
На поле боя опускались сумерки, судя по вспышкам выстрелов, наземные отряды уже дошли до центра убеленного города и там перемалывали ожесточенное сопротивление идут.
«Где Дармоншшшир? — прошипел припыленный герцог. Он так и не успел за прошедшие часы смыть мел, двигался замедленно, словно сонно, и щит его потускнел — так много раньяров шло на таран. Смерчи его уже иссякли и на новые не было сил. — Он давно долженссс былссс вернутьссся!»
«С полчаса назад видел у дальних холмов», — ответил Нории, качнув головой на север.
«Яссс только что слетал туда, — сообщил убеленный Тамми, — его нигдессс нет. И… я плохоссс еще вижуссс ауры, но егоссс аурусс не увидел ссссовсем. Поссслал тамсс мысссленный зов — не отвечаетссс. И артиллерияссс врагассс еще работает в тех холмахсс. Он бы никогда не оставил нассс под ударомсссс. Неужели выдохсссся и усссснул где-то в лессссу?»
«Он был полон энергии», — возразил Нории, оглядывая холмы. Таммингтон был прав: мощная аура Дармоншира должна была кружиться медленным вихрем выше вершин даже если он скрылся где-то за ними, но ее не было видно. Последний раз Нории заметил Люка у холма, от которого сверкали всполохи огненных орудий, затем — ныряющим за другой. Но вновь собравшиеся в массовую атаку стрекозы заставили Владыку переключить внимание на них: нужно было не только прикрывать Таммингтона, но и приглядывать за драконами крыла Четери, ибо потерять тех, кто только вчера воскрес, было бы несправедливо и больно. Хотя все они понимали, на что идут.
Он еще раз покрутился, осматривая горизонт в поисках знакомой ауры. Пустота — и это дракону очень не понравилось.
«Я сам слетаю к холмам, посмотрю ближе, — сказал он Таммингтону, который в окружении десятка драконов отчаянно и устало дробил клювом стрекозу за стрекозой. — Мне нужно минут пятнадцать, продержишься? Не уснешь?»
«Нельзяссс ссспать», — коротко ответил лорд Роберт, и эта краткость больше всего показала, насколько он измотан.
Раздался выстрел гранатомета, ударивший змея в щит. Таммингтон зашипел — и Нории, уже отдавший своим драконам приказ прикрывать змея и отлетевший на полкилометра к холмам, развернулся, зависнув в стороне между обозленным змеем и расступившимися раньярами. В этом коридоре словно нарочно вился раньяр, показывая спину всадника, только что выстрелившего из гранатомета. А за спиной была привязана девочка лет семи, обмякшая от ужаса.
Лорд Роберт предсказуемо рванул туда, в коридор из раньяров. Драконы отстали — а навстречу ему, огибая всадника с девочкой, вырвалась целая стая стрекоз, которые на полной скорости понеслись к змею, разбиваясь о его щит в лепешки, затормаживая, отвлекая. А за этой стаей на крупном раньяре летел всадник в белых доспехах — и он как пращу раскручивал над головой что-то резанувшее Нории невероятной и чуждой мощью.
«Стой!» — рявкнул Нории, ускоряясь так, как это умели делать только владыки драконов. Он на ходу выстраивал огромный, мощный щит, многослойный щит, вливая в него максимум своей силы, он ударил вперед страхом — но в стороны разлетелись только раньяры со всадниками, а тот, кто раскручивал что-то невидимое, даже не дрогнул.
Таммингтон затормозил, ошарашенно тряся башкой, и Нории успел скользнуть вперед него: развернулся мордой к всаднику, ударил воздушным Тараном, за ним — тысячами ледяных лезвий — но то, что швырнул всадник, прорезало заклинания дракона как горячий нож масло, лишь на секунду задержалось на его щите, облепляя его сетью по кругу — и начало сминать его как яичную скорлупу.
«Норииссс!» — испуганно зашипел Таммингтон, дергаясь к нему. Со всех сторон с тревожными криками летели к Владыке драконы — спасти, убить врага, пробиться к человеку в белом доспехе, который, как невод за длинный канат, двумя руками держал сеть и подтягивал ее к себе, словно не чувствуя тяжести и сопротивления дракона. Пробивались несколько крошек тер-сели, но что они могли сделать? Раньяры словно взбесились — сотни их налетели и на драконов, и на змея, не пуская, заслоняя, отдавливая прочь.
«Улетайте, — едва сумел проговорить Нории, чувствуя, как чудовищная мощь продавливает его щит, в который он вливал все свои силы — и воздух нагревался, искрил от противостояния двух таких чуждых энергий. — Это… оружие… неподвластно вам… улетайте!»
Он выдохнул и расправил крылья, выплескивая в щит всю силу, что оставалась у него… Щит отыграл полкрыла, еще треть… и тут по сети пробежал металлический отблеск, она словно набрала силы в ответ на усиление щита, стала жестче, остреее…
Раздался взрыв такой мощи, что его услышали и эмиратские корабли в море. Раскидало драконов, стрекоз, Таммингтон, который сумел подобраться почти вплотную, оглушенный почти до потери сознания, полетел вниз, на дома. Это лопнул щит Нории.
И только всадник, державший сеть, остался невредим — словно она защищала его. Впились в белую плоть дракона страшные крючья, раздирая кожу, ломая крылья, но оставляя в живых, и он закричал от боли, заклекотал, завыл — а сознание само бросило тело в анабиоз, потому что вынести эту боль было невозможно.
Ренх-сат, подтягивая к себе Лесидию, которая любую попавшую в нее жертву делала легче тюка с тряпьем, испытывал одновременно и торжество и досаду. Не та добыча — но и этот зверь мощен, и он будет неплохой жертвой богам. Сеть его не убьет, пока Ренх-сат не захочет. Обездвижить болью, лишить воли и заставить жаждать милосердной смерти вполне достаточно.
Много раньяров пришлось погубить, чтобы его поймать — но зачем те раньяры, если в воздухе их превращают в труху? А теперь и один из драконов пойман, такой мощный, что какое-то время смог сопротивляться Лесидии, и змея в воздухе нет. А остальных зверей его норы перещелкают по одиночке. Все выдыхаются, и эти бойцы тоже.
Дракона стянуло сетью так, что голова была прижата к боку, ноги и хвост — к брюху, красный гребень торчал из ячеек, как и перья из сломанных крыльев, по белоснежным перьям которых текла кровь. Не подох бы от потери крови до жертвоприношения!
Вокруг звенели крики ярости, отчаяния, гнева — то бились, пытаясь прорваться к собрату, другие драконы — но раньяры стояли стеной, давая время тиодхару закончить дело. Били гранатометы — и вот уже у кого-то из драконов треснул щит, на крыльях повисли стрекозы, дракон полетел вниз, покатился по крышам, пытаясь стряхнуть с себя груз. Рухнул второй — и часть драконов отвлеклись помочь, часть по-прежнему рвалась к Ренх-сату.
Рядом с генералом остановился раньяр с почтительно склонившим голову Арвехши и побледневшим жрецом Имити-Ша, и Ренх-сат, сделав петлю над ними так, чтобы толстая нить легла в руки Имити-Ша, отпустил Лесидию.
— Отнесите зверя нашим господам, — крикнул он весело. — Эта кровь им придется по нраву!
Стрекоза с большим грузом под брюхом уже скрылась за холмами, и крики драконов переросли в вой и рев — но их по-прежнему не пускали следом, и приходилось биться, чтобы сохранить уже свои жизни.
Ренх-сат спустился ниже, сделал глоток из бурдюка, оглядывая центр города, куда упал змей и где сейчас отбивался от стрекоз дракон с ранеными крыльями.
— Где же ты, колдун? — проговорил тиодхар задумчиво.
Сейчас его не было видно — видимо, обернулся человеком, чтобы спастись. Ну что же, Ренх-сат лично спустится на землю. Человека поймать куда легче, даже если он избежал сразу двух ловушек.
Двух — потому что тиодхару докладывали, что одна из шахт-ловушек сработала, и он уже было полетел туда с норами, проверять, раскрывать выход и ловить колдуна на вылете, когда змей обнаружился над холмами, направляющимся к городку. И на выстрелы орудий не реагировавшим. Значит, сумел выбраться сам. Удачливая тварь.
Но всякая удача когда-либо закончится.
Он подозвал к себе жестом нескольких сопровождающих тха-норов и отдал распоряжения, как держать воздух, как работать оставшимся огненным орудиям.
— Пусть треть всадников спускаются туда, куда упал колдун и ищут его. Найдут мертвым — хорошо, живым — пусть сразу убивают. Я подойду с подкреплением.
Он развернул раньяра и полетел к холмам со стороны моря — там, где ждало несколько больших наземных отрядов на охонгах и тха-охонгах, которые поведет сам Ренх-сат, чтобы найти колдуна.