Пушкин умел отказывать и наказывать (что я плохо умею).
195-й номер “Вестника РХД”. Хороший номер. Статья (доклад) Струве о А. И. и Шмемане, хотя и замазывает расщелину их конфликта, в целом правильная, хорошая. И я еще раз порадовался: какие бывают (бывали?) люди, как с ходу и точно и объемно почувствовал отец Александр христанский дух книг Солженицына: “Нигде, никогда, ни разу во всем его творчестве не находим мы и даже не можем „подслушать” той — именно „онтологической” — хулы на мир, на человека и на жизнь, которая давно уже зловещим шипением исходит из столь многих произведений „современного искусства””.
Это как раз тот дух, который, смею надеяться, роднит и мой творческий мир — с его. Творчество А. И. — в первую очередь христианское; вот почему столь смехотворны, гротескны нынешние солж. исследователи. А Шмеман — в суть.
Но самое в номере замечательное: письма А. И. — Никите начала 70-х...
2000. Гуляли с Наташей у Notre-Dame — там на набережной однодневный региональный рынок “страны басков”. Свесив ноги над Сеной, пили вино и ели сыр с клубничным вареньем. Потом — совсем в сумерки — на острова. Saint-Gervais, я прежде там не бывал. Полутьма, свечи, темновато-яркие витражи (от XVI века и до XX). Редкие фигуры на лавках; перед алтарем прямо на полу — “медитируют” (или молятся?), кажется, молодые. Завораживающая обстановка. На такси вернулись домой.
Солженицын — Струве (20.4.71). “Всю эту поездку (к адвокату в Цюрих) Вы и можете совершить именно до опубликования Вами моей книги (т. е. “Августа 14”), после я уже не решился бы об этом Вас просить: за Вами безусловно появится надзор”. Очевидно, С. убежден, что после выхода в YMCA “Августа Четырнадцатого” КГБ установит за Струве в Париже плотную слежку!
P. S. Спросить у него об этом. Во-первых, как он отнесся к такому предположению — утверждению А. И., а во-вторых, имело ли и впрямь место что-то такое, ладно, не после “Августа”, но хотя бы после “ГУЛАГа”?
19 сентября, 530 утра.
Сейчас провожал семью друзей (Ира Антонова — художник моих книг) на такси (на аэродром). Половина пятого утра, а на Клиши работают кафе, бары и притом — на всю катушку. Я и не знал, что в Париже столь много желающих плотно пожрать в половине пятого, еще до рассвета. Старик с косичкой ел луковый суп из фарфоровой чашки, компания — жареное мясо с картошкой; в соседней пиццерии — ели большие пиццы. На улицах немало народу. Столько еды в такое время. И это при том, что все худые, поджарые. Такая уж у галлов генетика.
Какое национальное (но и советско-антисоветское) понимание А. И. литературной задачи. Из письма 12.2.72.: “Ах, Боже мой, как же можно в эмиграции так отчуждаться от России, её быта и напряженных задач, чтобы спрашивать — куда мы торопимся? Да если бы они (современники и наблюдатели) описали бы, как было, вместо „Темных аллей”, — да я б, конечно, не торопился, сидел бы около моря и камешки бросал”. Замечательно.
В этом же номере и мое “Слово о Пушкине”. Никита дал ему свой подзаголовок: “К 210-летию с года рождения” — разве это по-русски?
Снял с полки и предыдущий “худощавый” “Вестник” № 194, а там — мой некролог Саше Богословскому, датированный “15.09.2008. Париж”. Всё “вечности жерлом пожрётся”. Позабыт и Саша... (†11.08.2008; а родился в 37-м).
21 сентября, Рождество Богородицы.
На Дарю. Владыка Гавриил. Очень большого европейско-православного, я бы так сказал, обаяния человек. Мне всегда любо подходить к его кресту и руке.
Квентин Тарантино — “культовый” голливудский персонаж, снявший лет 15 — 16 назад действительно удачное и остроумное — на одном дыхании — “Криминальное чтиво”. Все остальное: кровища — “клюквенный сок”, безобразие и иронические потуги на черный юмор. Сегодня Васька потащил меня на “Бесславных ублюдков”. Группа американских евреев заброшена в оккупированный немцами европейский мир (в Париж и проч.), и там натурально снимает с них скальпы, а Брэд Питт только посмеивается и сам орудует тесаком. Такой дряни про войну я еще не видел. Подобное кино у нас снимали при Сталине, нет, здесь примитивнее (с натуралистической патологией).
Последние фильмы Спилберга, Полянского на “ту же тему” — выглядят вполне пристойно по сравнению с этой поделкой Тарантино. Тут весь джентльменский набор: и герой-негр, и трогательно-комичные и одновременно справедливо-жестокие в амплитуде от брутальных до хлипких евреи-мстители, и бесноватый фюрер, словно с карикатур сталинского агитпропа, и проч. Всю головку Рейха “народные мстители” расстреливают в парижском (!) кинотеатре, куда она во главе с Гитлером съехалась смотреть какой-то документальный фильм о героизме нем. солдат. Голливудский маразм тут вконец зашкалило: самый хилый и ушастый мститель расстреливает Гитлера из автомата в упор. Убежден, что 90% американцев отныне будут уверены, что так и было на самом деле.
22 сентября.
Вчера документалист Мирошниченко о Солж.: “Это был настоящий мачо; больше всего он не хотел, чтобы я снимал его немощным, старым...”
Политический playboy — оппозиционер Борис Немцов “презентует” свое исследование, обличающее Лужкова (видео в Интернете). “Я писал эту книгу не один, а — (называет фамилию какой-то дамы) — кстати, ты где? — Находит ее в зале глазами. — Ты чего там стоишь, иди сюда, садись. — Куда, на пол? — спрашивает его соавтор. — Ну зачем на пол, найди какую-нибудь там табуретку и иди сюда”.
(Сам-то сидит в кожаном кресле с подушечкой под затылком. Какое натуральное обезоруживающее хамство. И никто не свистнул.)
Снилось: нескольким людям поручено письменно разработать “концепт” новой монархии. И почему-то для начала мы совершаем заплыв в достаточно холодной воде. Но задыхаюсь от холода и ничего выговорить вслух не могу. А окрест небольшие волны, рябь, свет.
Солженицын есть Солженицын; какая точность и лапидарность характеристики — не в бровь, а в глаз (о Панине — Сологдине): “Да, Дмитрий Михайлович, к сожалению, не понимает реального соотношения между миром и собой, преувеличивает силу и верность своих мыслей и податливость мира”. Исчерпывающая характеристика.
27 сентября.
Литургия в Clamart у о. Михаила Осоргина (только после больницы). Руки у него в синяках от уколов, благородного красно-потертого цвета мантия. Добрый, но самодур. В реальности (нашей) о. Михаил разбирается худо, людей — не видит; а все равно — славный, славный, еще той породы, какая в наши дни уже повывелась. Рассказывал, как тут они — после войны — не раскланивались с жившим за углом Бердяевым за его просоветские настроения. Настоящие монархисты за патриотическую копейку сталинистам не продавались.
О Боратынском: его снобизм и ранимость; все воспринимал через призму отношения к себе, ранимому и любимому. И как-то считал, что умнее всех (даже Пушкина). Язык, сверх меры засоренный галлицизмами: “Чаадаев у Гоголя стал со мною експликоваться”; “я накомерил Вяземскому” и т. п. Все, что читал, — читал под знаком своих комплексов; он, видимо, так и прожил, считая Гоголя веселым (а тот-то был совсем не веселый, и Пушкин, например, это хорошо понимал).
1 октября, четверг.
Вдохновение — торжество от вдруг, наконец найденного образа, когда понимаешь, что именно его-то ты и искал. А еще лучше — от образа даже не найденного, а вдруг обретенного, когда он тебя нашел и тебе открылся. Это то торжество — та радость, о которой говорил Гете (когда утверждал, что не надо писать то, что потом “никакой радости тебе не доставит”). И чем непроизвольнее вдруг открываются тебе образы — тем интенсивней радость после зафиксированного тобой на бумаге “откровения”.
Бедность, ежели не по лености, — доблесть, а не порок.
2 октября, 17 часов.
Сегодня небеса под Парижем как раз того же цвета, что и дома: серо-свинцовые с желтовато-топазовыми, насыщенными внутренним светом подпалинами.
Днем доехал по своим надобностям до Монпарнаса, шел потом сквозь Люксембургский сад (и, как всегда, у Марии Стюарт встретил тень Бродского в застиранной вафельно-темноватой рубашке). Уже можно загребать ногами сухие листья. В YMCA за 6 (!) евро купил сразу 3 (!) книги (дешево и сердито): “Малая библиотека поэта”. Ф. Глинка, “Стихотворения” (Ленинград, 1951) (за 1 евро). На развороте полувыцветший штамп: Profesour Wladimir ILINE (Влад. Ильин!) 26, av. deTourville, Paris VIIe; в той же серии Козьма Прутков, Ленинград, 1953; наконец, Анна Ахматова, М., 1961.
Много-много лет назад (для “Посева”) я редактировал какую-то (по-своему интересную) рукопись этого завирально-оригинального Вл. Ильина, где Белинский выглядит попросту исчадием ада. И много цитировался Кузьма Прутков — через у.
После магазина, листая книжки, пил зеленый чай под красным навесом у китайцев, а выше — клубились тучи. Но вот обнадеживающее единство культуры: читаю (плохие) стихи Глинки 1854 года, изданные в 1951-м, — в 2009 году от Рождества Христова в китайском шалмане Латинского квартала в Париже. И кто? когда? где? — вновь откроет этот вот томик и прочитает:
В стране, где грозд янтарно-золотой,
Я узнаю себя над Рейном, —
и проч.
3 октября, суббота.
150 лет назад (!) — 16 октября 1860 г. — двадцатитрехлетний Иван Забелин записывает в зап. книжку: “Воскресенье. Санкт-Петербург. С Солдатенковым (Козьмой Терентьевичем) ели устрицы у Елисеева. Он признался, что при мне он связан, ему неловко говорить о блядях и борделях. <…> Вот какое мнение образовалось о моей персоне…”
Мужской разговор, и устрицы — у Елисеева, видно, не такие уж дорогие.
14 октября, Покров день.
“Кто видел <…> Рим, тот никогда не будет совсем несчастным” (Гете). Что ж, проверим.
В Вечный город выехали на поезде 9-го, в пятницу. Спальные вагоны в Европе не то что наши: ни полочек, ни крючочков для тряпок, наконец, нету даже и хорошего столика. Тут не разложишься с бутылкой, яичками-помидорчиками, не посидишь по душам. (С нами — пара, подсевшая в Дижоне, типичные французы за 50 — 60, с кипой проспектов, путеводителей.)
Целые дни на ногах; славный городской организм, зонтичные пинии, цветные, благородно пожухлые жалюзи и фасады.
Это что же за самонадеянные тупоголовые люди населяли Рим в конце XIX столетия — что решились внедрить свой гигантский патриотический арх. бред в самое сердце Рима! Это похлеще, чем посохинский Дворец съездов в Кремле. “Алтарь Отечества” — имена его авторов стесняются даже указывать сегодня путеводители. Задавили ничтожества душу Рима! Тупицы, способные на такое (а они, верно, правили бал не в одной Италии) милитаристско-патриотическое чудовище, неудивительно, что в XX веке войнами перемолотили Европу.
Гуманизм, милитаризм, патриотизм и цивилизация — все смешалось тогда в европейском “доме Облонских”.
Чтобы в малолюдную пору попасть в Св. Петра, поднялись в 6 утра, луна еще, звездочки; прошли мимо табачной лавки, где крашеная итальянка-продавщица с… массивной трубкой в зубах — глазам своим не поверили. Потом час в очереди — к ватиканским сокровищам.
Нет, не представляю, чтобы на древнерусского мастера в течение жизни налипло столько порока. Микеланджело божественной Пиеты — целомудренный молодой католик. Микеланджело Сикстинского потолка — второй Челлини, порочный и штукарствующий титан. Его (и других его современников — “титанов”) уже об эту пору молящимся никак не представишь.
Как и когда грязнотца начала примешиваться к дученто, треченто? Рост искусства сопровождался ростом порока.
Но и сколько же всего заложил Микеланджело в свое… супертворение! Из желто-янтарных и имбирно-оранжевых складок одежд его сивилл — вырос Пуссен. Из телес — Рубенс. Из шокирующих ракурсов — Сальвадор Дали.