На танк, который служил и трибуной, поднялся Петр Москалев с перевязанной рукой. Ветерок слегка шевелил светлую шевелюру лейтенанта. Он помолчал минуту-другую, прежде чем заговорил:
- Вчера мы на нашей, на моей родной земле смоленской подбили несколько фашистских танков. Я верю: настанет такое время, когда фашистские танки будут пылать в самой Германии, в самом Берлине. Жертвы нас не остановят, трудности не испугают. Мы будем в Берлине, ты слышишь, Андрей? Клянемся перед твоим прахом, что отомстим за тебя, за горе наших матерей и сестер. Оглядев бойцов горящими глазами, Москалев обратился к строю: - Ребята, комсомольцы, дадим клятву?!
- Клянемся!.. - загремело в ответ.
- И еще скажу... - продолжал Москалев. - Когда кончится война, я приеду в Батурино, приглашу с собой молодежь, поведу в этот лес, к этому столетнему дубу и скажу: будьте такими, каким был этот славный рязанский парень. Он просто жил и героически погиб за нашу Родину.
Гроб бережно опустили в могилу. Прогремел троекратный ружейный салют...
* * *
К нам в батальон прибыл Глебов, привез целую кучу новостей, и не только приятных. Тяжело ранен командир дивизии Коваленко. Контужен комиссар дивизии Кабичкин. Убит начальник артиллерии дивизии Николай Иванович Козлов.
- Ну и задал ты нам хлопот с этой высотой! Два дня не прекращаются там бои. Но Максимов молодец, крепко огрызается. Вот бы вы там пригодились.
- Так в чем дело? Используй нас в пешем строю. Как-никак, а на котловом довольствии у нас сто тридцать один человек. Увидишь, Виктор Сергеевич, не подкачаем. Мы уже привыкли воевать в качестве пехотинцев.
- Теперь поздно. Распоряжаться вами не имею права. Глебов отозвал меня в сторону и показал телеграмму.
"Батальон выходит из вашего подчинения. Отправить на Урал, в учебный центр", - прочитал я.
- Понял?
Я был ошарашен. Хотя до нас и доходили слухи о существовании приказа, который требовал беречь танковые кадры, непрерывные бои, которые мы вели, не давали возможности применить его.
- И когда же нам трогаться?
- Завтра с утра. Сегодня получите аттестаты на все виды довольствия. Я постараюсь перед отправкой еще раз заглянуть к вам.
Глебов уехал, заставив нас призадуматься над будущим.
В этот день появились у нас представители штаба дивизии и армии. Пригнали пять машин, выдали десятидневный паек и по лишней паре белья, заменили обмундирование. Начальник тыла дивизии Григорий Яковлевич Гуревич проявил особую активность.
- Ты, комбат, обеспечься всем. Расскажи уральцам, что у нас на фронте есть все, только не хватает танков.
Лес ожил. Взад и вперед сновали старшины, суетились кладовщики, к машинам подтаскивали белые сухари, консервы, мыло, махорку.
Снова превратилась в штаб-квартиру наша санитарная машина.
Меня донимал Москалев:
- Можно обратиться к подполковнику Глебову?
- По какому вопросу?
- Хочу остаться в дивизии. Не могу покинуть свою землю, колхоз, родную мать и сестренку. Ведь поеду на Урал - и больше на Смоленщину не попаду.
- А как же оставишь своих комсомольцев? Ты же знаешь, у нас впереди еще немало боев.
Понурив голову, Москалев побрел в свою роту.
Ночь перед отъездом была бурная. Слегка прихватывал мороз. В ротах развели костры, не спали, вспоминали события двух последних месяцев. Прибыв на фронт необстрелянными юнцами, комсомольцы стали мужественными, закаленными в боях солдатами, которые сами могут уже командовать танками и взводами.
Только перед рассветом ребята уснули, прижавшись друг к другу. А утром в полном парадном блеске выстроились танкисты на широкой поляне. Солнечным и погожим выдалось то сентябрьское утро. Взоры парней были устремлены вдаль.
Прибыл исполнявший обязанности командира дивизии подполковник Глебов. Прочитал приказ командующего армией о вынесении благодарностей личному составу батальона за успешные бои в течение двух месяцев.
Учащенно бились наши сердца, когда читали фамилии тех, кто представлен к правительственным наградам. Среди них с грустью услышали имена погибших друзей.
- Танкисты, - сказал Глебов, - передайте уральцам, что мы не пожалеем себя, чтобы отстоять Родину, и мы ее отстоим. Поезжайте, ребята, получите танки - и опять к нам, на фронт. Война только начинается, а кончим ее в Берлине. - Глебов сделал небольшую паузу, отдышался и продолжал: - В такой день не хотелось вас огорчать, но приходится, ничего не поделаешь: у вас будет другой комбат. Драгунскому присвоено звание капитана, и по решению Военного совета армии он сегодня вступает в исполнение должности начальника штаба дивизии. Командиром вашего батальона назначен старший лейтенант Коханюк.
По строю прошел легкий шумок. Все обернулись в мою сторону - я стоял на правом фланге батальона.
- Мне понятно ваше удивление, - продолжал Глебов. - Но вы отлично знаете, какие потери понесла дивизия за последние дни...
Коханюк подал команду: "Вольно! Разойдись!"
Я подошел к Глебову.
- Виктор Сергеевич, я же согласия не давал. Нет у тебя таких прав, чтобы оставить меня в пехоте. Не отрывай меня от батальона. Я его формировал, с ним два месяца воевал и хочу в дальнейшем вести его в бой.
Подошли командиры взводов и рот. Раздались голоса: "Пусть капитан останется с нами".
Глебов приблизился ко мне вплотную и сказал:
- Мне не дано права отменять приказ старшего. И вообще не нужно кичиться тем, что ты танкист. Для меня не менее почетно звучат слова "пехотинец", "летчик", "артиллерист". При одном условии, конечно: если люди, о которых идет речь, умело бьют врага.
Глебов уехал к себе на КП. Простились мы с ним холодно.
Было далеко за полдень, когда мои боевые друзья уселись в машины.
Я обошел всех, простился.
Коханюк поднял сигнальные флажки, подал команду "Внимание! Заводи!", и колонна тронулась по тому самому Ржевскому тракту, по которому в июле мы шли на фронт.
На пригорке у дороги остались три человека: Федорова, Лаптев и я.
Машины уходили все дальше на восток. Они постепенно превращались в маленькие черные точки, но еще долго в ушах у нас отдавались звонкие голоса ребят, звучали их слова: "До встречи в Берлине!"
Здравствуй, юность!
Я забегаю далеко вперед, потому что не люблю книг "без конца". В своих воспоминаниях, конечно, постараюсь рассказать о судьбе всех друзей и однополчан. Но жизнь иногда не ждет окончания книги и сама дописывает за нас судьбы героев.
Так случилось однажды со мной. Было это в октябре 1961 года. Мне выпала тогда честь быть делегатом XXII съезда КПСС. Жил я в гостинице "Украина" и ив окон номера с удовольствием смотрел на Москву в вечерних огнях. В тот вечер рядом со мной стоял, прижавшись ко мне плечом, человек, дружба с которым прошла через всю мою юность и зрелые годы. И он, словно читая мои мысли, спросил:
- Дима, а помнишь наше дежурство на крыше? Помнишь ночную Москву сорок первого?