Есть люди, встречи с которыми оставляют в душе неизгладимый след и остаются в памяти на всю жизнь. Именно к таким людям относился генерал Кароль Сверчевский.
Я познакомился с ним в начале 1939 года в академии имени Фрунзе, когда он был назначен старшим преподавателем нашей 4-й учебной группы. Кароль Сверчевский только что прибыл из Испании, где добровольцем сражался с фашистами, командуя 14-й Интернациональной бригадой, а потом дивизией. Вскоре мы узнали, что легендарный герой республиканской Испании генерал Вальтер и Кароль Сверчевский - одно и то же лицо.
Под руководством Сверчевского мы занимались в классах и лабораториях, выезжали в лагеря, овладевали искусством ведения боя. И чем ближе мы, молодые командиры, узнавали своего наставника, тем больше восхищались этим замечательным человеком, интернационалистом, посвятившим всего себя борьбе за идеалы коммунизма.
Поздно ночью я покидал командный пункт генерала Сверчевского. Прощаясь со мной, он сказал:
- Я знаю, что до победы еще далеко. Но мы встретимся, обязательно встретимся!
И, медленно закуривая папиросу, после небольшой паузы добавил:
- Встретимся на земле поверженного нами фашизма. Кароль Сверчевский не ошибся. 8 мая 1945 года на Эльбе, недалеко от Дрездена, состоялась встреча 55-й гвардейской танковой бригады, которой я командовал, с войсками 2-й Польской армии генерала Кароля (Вальтера) Сверчевского.
..Немцы упорно готовились к наступлению и, судя по-всему, в недалеком будущем.
Где? В составе какой группировки? Когда? На эти вопросы могли ответить пленные. Два дня мы готовили поисковую группу для захвата "языка". Отобрали самых отчаянных смельчаков и в ночь на 24 сентября, когда ливень хлестал как из ведра, мы бросили в этот кромешный ад разведывательный отряд.
Мы прилипли к телефонному аппарату, связались с командиром роты, находящейся в боевом охранении. Неизвестность всегда тревожна, а в ту памятную ночь она была просто зловещей. Начальник разведотделения дивизии не отходил от телефона. Действиями по захвату пленных интересовался и штаб армии.
Прошло несколько часов с тех пор, как болото словно поглотило разведчиков. Ни единого выстрела. Тишина. Лишь изредка набухшее свинцовое небо разрывают немецкие ракеты.
Перед утром, досыта умаявшись, я уткнулся в угол землянки и уснул как убитый. Пронзительный голос вывел меня из оцепенения.
- Пленные...
Передо мной стояли два заросших рыжей щетиной верзилы, которые тряслись от страха и холода.
Сон и усталость сняло как рукой.
Немецкий язык я знал и поэтому смог тотчас получить ответы на интересующие нас вопросы. К сожалению, пленные ничего нового не показали.
Старший из них, высокий, узкоплечий и сутулый ефрейтор, оказался более словоохотливым. В манере его разговора, в жестикуляции было что-то, выдававшее в нем учителя. Сообщив хорошо известные нам данные о номере полка, о подходе танков и артиллерии, он, подумав, добавил:
- Наш офицер говорил, что зимовать будем в русской столице, в теплых московских квартирах.
Спорить с пленными я не стал, отправил их в штаб армии, а сам занялся разведчиками. Поработали они на славу. Хотелось изучить их опыт.
Вот что я услышал.
Ночью ребята перебрались через реку Осотню, переползли на четвереньках топкое непролазное болото. В этих местах никаких войск не стояло: чертово болото способно было засосать все живое. Смельчаки соорудили из досок фашины в виде перекидных мостиков и, выбрасывая их вперед, ползли, отвоевывая у болота метр за метром.
...В землянке было тихо. Печурка излучала приятное тепло. Ребята прикорнули. Командир разведчиков, молоденький лейтенант, возбужденно докладывал:
- На каждом шагу спотыкались, проваливались в грязь, а темень жуткая. Только поздно ночью зацепились за клочок земли, юркнули в кустарник, залегли. Посветили тусклым лучиком кругом - видим, провода. Перерезали связь и притихли... Проходит час, другой... Холод собачий, зуб на зуб не попадает. Вдруг что-то зашевелилось, послышался оживленный говор. Около нас остановились немецкие солдаты, осветили фонариком провода. В тот же миг мы набросились на них, воткнули им в рот кляпы и потащили в наше болото...
После выпитого горячего чая лейтенант раскраснелся, вошел в раж и продолжал возбужденно вспоминать все перипетии тяжкой ночи и утра, заставшего смельчаков далеко от переднего края.
Колька - наш самый молодой разведчик, лучше всех знавший немецкий, завел разговор с пленными. "Почему у вас сапоги короткие, а голенища широкие? Видите, как в них булькает вода?" - спросил он. Пленные стали удивленно разглядывать свою обувку. А один из них на полном серьезе пояснил: "Мы не собирались воевать и болоте. Сапоги предназначены для ходьбы по асфальту". "Уж не по Москве ли вы мечтали ходить? Не по Красной ли площади? - с ехидством спросил Колька. - А смоленскую грязь домесить не желаете?"
Рассказ лейтенанта развеял усталость. Я с удовлетворением доложил начальнику штаба армии о выполнении его приказа и получил согласие представить разведчиков к правительственным наградам.
* * *
В начале сентября мы подготовили и провели частное наступление левофлангового полка на деревню Жидки я взяли ее.
В те дни и захват какой-нибудь безымянной высоты считался успехом, а тут целая деревня оказалась в наших руках. Это ли не победа! К тому же в бою мы уничтожили до сотни вражеских солдат. По этому случаю незамедлительно посыпались наши реляции во все вышестоящие инстанции.
С тех пор минуло более двух недель, появились другие заботы. И вдруг узнаю: к нам едет комиссия из армии в составе нескольких командиров и представителя прокуратуры.
Командира дивизии и меня это, естественно, взволновало, но причины столь необычного визита выяснились довольно скоро.
В схеме обороны нашей дивизии, которую мы представили в штаб армии, деревня Жидки значилась в нейтральной полосе и никем не занятой. В штабе армии, конечно, удивились. Столько было разговоров о деревне Жидки, столько реляций - и вдруг не занята! Не прошло сие обстоятельство незамеченным и в штабе фронта.
Посыпались вопросы: почему? кто виноват? Наш ответ никого не удовлетворил, а все доводы о том, что в схему обороны дивизии вкралась ошибка, не возымели никакого действия. Тогда я с ведома командира дивизии вызвался проводить членов комиссии на передовую, чтобы разобраться во всем на месте.
Первые километры шли лесом. Никто нас не тревожил. Миновали КП полка. К нам присоединился его командир майор Самойлович. Перед вечером добрались до овражка, где в глубоком окопе обосновался штаб батальона.
До 1-й роты надо было ползти не менее километра. Ползли долго и, окончательно выбившиеся из сил, плюхнулись в узкую глубокую траншею. В ней располагалась нужная нам рота.
Лейтенант, единственный из командиров, уцелевший в роте, доложил о противнике и об отделении, расположенном впереди деревни Жидки.
- Почему же вы сами не находитесь в деревне? - допытывался я у лейтенанта.
- А зачем она нужна? Отсюда мы все видим, держим под огнем выходы из села Чуркино, а Жидки расположены в овраге, оттуда ничего не видно и не слышно.
- Кто давал команду оставить деревню?
- Никто не давал. Ротный отвел нас. А впереди у нас отделение.
- Так чья же все-таки эта деревня? - включился в разговор молчавший до этого представитель штаба армии.
- Деревня наша.
- Но там никого нет.
- А зачем сидеть в яме?
Я спросил:
- Далеко деревня расположена от нас?
- Не больше километра, а вот до кладбища еще ближе.
- Когда лучше осмотреть ее?
- Лучше всего часика в четыре утра. К этому времени фрицы угомонятся, а встают они поздненько, вот тогда можно на часок-другой забраться туда.