Мы с Григорием Андреевичем работали долгие годы на Востоке и на Украине. И теперь, встречаясь с генералом Свербихиным, оба с удовольствием вспоминаем нашу боевую молодость. И в этом, по-моему, нет ничего удивительного. В жизни всякое бывает...
* * *
Бои в междуречье Бобера и Нейсе приняли затяжной характер. Нам так и не удалось захватить с ходу Лаубан и Герлиц. Силы наши истощились. Наступило самое время остановиться, но нельзя было терять инициативу.
Приказы по-прежнему подгоняли: "Вперед! Вперед!" И мы упорно продвигались на запад.
На подступах к Лаубану мы вышли в тыл противника и овладели большим поселком Вольдау. Нам удалось выловить здесь почти роту гитлеровцев, остальные, побросав оружие, разбежались.
На окраине Вольдау, у самого леса, наши разведчики обнаружили огромный сарай, заваленный сотнями станков и разным промышленным оборудованием. Дорожка из сарая вела в подземелье. Когда разведчики бригады пробрались туда, они услышали стоны и плач. При свете фонариков и факелов солдаты увидели страшную картину: оборванные, заросшие, изможденные, одичавшие люди и десятки разлагающихся трупов. Оказалось, это были евреи, бежавшие с помощью поляков из Варшавского гетто. Их бежало около ста человек, теперь же осталось всего двадцать три. Почти два года скитались эти люди по лесам, прятались в оврагах, подземельях, катакомбах.
Много усилий потратил наш бригадный врач Леонид Константинович Богуславский, чтобы поставить на ноги этих несчастных...
Нелегко давался тогда каждый километр пути. Враг яростно сопротивлялся. Наши потери возрастали день ото дня. Бригада недосчитывала в своих рядах многих командиров взводов, рот, батальонов. Погибли замечательные солдаты и офицеры, прошедшие длинный путь от Волги и Днепра до Вислы и Одера.
В те дни погиб мой друг и земляк полковник Александр Алексеевич Головачев.
Фамилию Головачева я услышал впервые в одну из дождливых ночей в октябре 1943 года в землянке командарма, зажатой между оврагами на берегу Днепра. Провожая меня в бригаду, П. С. Рыбалко с теплотой сказал:
- Высоко ценю я командира двадцать третьей мотобригады полковника Головачева. Это - настоящий Чапай. Хочу, чтобы вы старались не отставать от него.
К утру я уже был в 55-й бригаде. И здесь снова услышал о Головачеве. А встретились мы впервые через несколько дней. Было это 30 октября. И с тех пор всю войну мы находились вместе, в одном корпусе, а наши бригады воевали рядом, всегда помогая друг другу.
Мы даже установили сигнал - "Земляк", - понятный только мне и Александру Алексеевичу. Если кому-нибудь из нас приходилось очень трудно в бою, в эфир летел этот радиосигнал, и каждый старался помочь друг другу, хотя бы частью сил.
Однажды за Вислой радисты принесли мне радиограмму с единственным словом "Земляк", и сразу один из своих танковых батальонов я повернул на помощь бригаде Головачева. Удар этого батальона во фланг вражеской группировки помог "Земляку" разгромить полк фашистской мотопехоты под Опатувом...
Александр Головачев проявил себя не только грамотным, умелым, опытным командиром бригады, но и человеком удивительной личной отваги, мужества, силы воли. И я горжусь, что звание Героя Советского Союза было присвоено нам с ним одним и тем же Указом Президиума Верховного Совета СССР от 23 сентября 1944 года.
С первых дней Великой Отечественной войны Александр Головачев находился на фронте. Вначале командовал батальоном, затем бригадой. Боевое крещение 23-я мотобригада получила зимой 1942 года на Дону. Именно здесь на всю войну стали символом для его бойцов слова комбрига "Вперед, за мной!". Эти слова слышали они в Россоши и Чугуеве, на Днепре и Висле, на сандомирском плацдарме, в Польше, в Германии.
Когда бои развернулись далеко за Одером, в районе Лаубана, фашисты бросили против 23-й мотобригады Головачева свежие части. Бой принял ожесточенный характер и дошел до рукопашных стычек. Именно в этот период в очень трудном положении оказался один из батальонов 23-й мотобригады, вместе с которым находился и комбриг. Гитлеровцы ворвались в четырехэтажный дом и выбили охрану штаба. Головачев со своей радиостанцией остался на третьем этаже, А бои шли на лестничной клетке, дом начал гореть. И тут среди бела дня, на глазах у опешившего противника Александр Головачев по веревке спустился вниз, быстро собрал группу своих солдат, и положение вскоре было восстановлено.
Через несколько дней после этого случая я разговаривал с ним, но это была наша последняя встреча. 6 марта, за два месяца до нашей победы, Александр Головачев пал в бою смертью героя. Случилось это недалеко от маленькой немецкой деревушки Логау. 23-я мотобригада двигалась в направлении Наумбурга, когда наперерез колонне выскочили возле Логау немецкие танки.
Головачев быстро взобрался на башню самоходки и крикнул:
- По танкам, огонь!
Артиллеристы-самоходчики успели сделать два выстрела и подбить один танк. В это время с противоположного берега небольшой речки, рядом с которой произошла стычка, ударил из орудий второй фашистский танк. Головачев упал на дно самоходки, обливаясь кровью.
На другой день мы провожали в последний путь нашего боевого товарища. Прогремел солдатский салют, машина с телом командира 23-й Васильковской мотобригады Александра Алексеевича Головачева тронулась в далекий путь на Украину, в город Васильков...
Не так давно мне довелось прочитать письмо А. А. Головачева к родным:
"...Я могу честно смотреть в глаза народу и сказать, что начал воевать в 6 часов утра 22 июня 1941 года. Я видел горечь первых поражений, а теперь испытываю радость наших побед... Я не допустил ни одного бесчестного поступка на войне. Был всегда там, где жарко. Семь раз тяжело ранен, а ран на моем теле всего одиннадцать. Если у меня не будет рук - буду идти вперед и грызть врага зубами. Не будет ног - стану ползти и душить его. Не будет глаз - заставлю вести себя. Пока враг в России - с фронта не уйду..."
В этих строках весь он - коммунист Александр Головачев, сын старого большевика, отважный солдат, талантливый офицер.
Александру Алексеевичу Головачеву посмертно было присвоено второй раз звание Героя Советского Союза. Я верю, придет время, и о нем будет написана книга, достойная его большой прекрасной жизни...
Отдав последние почести Александру Головачеву, мы, его фронтовые друзья, пошли дальше на запад, в глубь Германии, чтобы завершить окончательный разгром фашизма.
В конце войны
Перед последним броском
На Одер пробивалась весна. Не такая, как наша русская, звонкая и дружная, не такая, как та, что запомнилась мне с детства на родной Брянщине, когда вдруг в марте разгонит ветер тучи, под горячими лучами солнца сразу сникнут сугробы, зазвенит капель и глядишь - во все стороны побежали ручейки.
Весна на Одере наступала как-то по-особому, непривычно для нас. Пришедшие с Балтики густые туманы серым саваном покрыли поля и леса, съедая остатки искромсанного, перемешанною с землей закоптелого снега. Совсем недавно здесь шли тяжелые бои.
Уходившая зима была для нас по-военному удачной - за последние два месяца боев мы шагнули далеко на запад. Зимнее наступление вывело нас на дороги, ведущие к Берлину, Дрездену, в глубь Германии. Около тысячи километров прошли мы с боями за эти шестьдесят трудных зимних дней и бессонных ночей. Позади нашего фронта, позади нашей 3-й танковой армии остались Висла и Сандомирский плацдарм, реки Нида и Варта. Была очищена от фашистской нечисти многострадальная Польша. Перешагнув Одер, советские войска захватили за ним большой, до сотни километров по фронту и в глубину, плацдарм. Началось наше вторжение на территорию врага.
Чтобы как-нибудь закрыть эту брешь, преградить нам путь, Гитлер срочно снял с Западного фронта двенадцать дивизий. Облегченно вздохнули союзники на Арденнском поле сражения. Широко раскрылись ворота для безостановочного марша американской и английской армий на восток, север и юг.
Не только для высшего командования, по и для нас, исполнителей, непосредственно ведущих боевые действия, - пехотинцев, танкистов, артиллеристов, летчиков, саперов и связистов, стали более четко вырисовываться контуры приближающейся победы. Всем своим нутром мы чувствовали: еще один удар по смертельно раненному фашистскому зверю - и ему конец.
А пока, в те туманные мартовские дни и в слякотные ночи, фронтовая жизнь шла своим чередом: совершались марши, производились перегруппировки, засылалась в расположение врага разведка, по графику вела огонь артиллерия, ловила летную погоду для штурмовки врага авиация.
И в то же время продолжались упорные бои на нашем 1-м Украинском фронте. Пехота генерала Курочкина брала опорные пункты на юге, войска генералов Пухова, Гордова, Коротеева, Жадова продолжали наступать, атаковать, отражать контратаки врага и с упорными боями приближались к реке Нейсе, отвоевывая выгодные рубежи.
Война есть война. Горели деревни и города. Дым от пожаров окутывал приодерские равнины и вечнозеленые сосновые леса. Возмездие пришло в гитлеровскую Германию.
Казалось, все идет, как изо дня в день, как месяц или два назад. Но это только казалось. На самом деле шла напряженная подготовка к решающему этапу войны. Ставка Верховного Главнокомандования, штабь1 фронтов приступили к разработке планов заключительного этапа войны. Подтягивались резервы, проводилась переброска войск, подходили все новые маршевые роты.
Когда готовились большие наступательные операции, мы, танкисты, постоянно чувствовали особое внимание со стороны командующего фронтом. Я уже говорил об этом, но не считаю лишним повториться.
Например, в начале июля 1944 года перед броском на Львов маршал И. С. Конев сам участвовал в подготовке командиров бригад. Заставляя нас "воевать" на ящике с песком, "брать" города, "форсировать" реки, он со свойственной ему высокой требовательностью и суровостью добивался правильного понимания будущих действий.
А когда начиналось наступление, мы часто видели И. С. Конева в боевых порядках наших войск на направлении главного удара. Казалось, он выжимал из танков и из нас, танкистов, все, на что способны. Его смелые перегруппировки и решительные маневры танковыми корпусами, целыми армиями в ходе сражений удивляли многих, а порой казались даже неожиданными не только для противника, но и для самих исполнителей этих маневров. Стремительное движение танковых соединений на запад, поворот армии Лелюшенко на северо-запад, а танкистов Рыбалко - на юг, в тыл Силезскому промышленному району, захват городов в глубоком тылу противника, овладение с ходу вражескими оборонительными рубежами, рейды по тылам неприятеля - все это было характерным для его руководства танковыми и механизированными войсками.
Так же было и тогда, накануне действий, которым предстояло завершить войну. И. С. Конев вывел из боя две танковые армии, не дал им увязнуть в мелких боевых стычках, сосредоточил их в междуречье Одера и Нейсе и, несмотря на повседневную потребность в них, стал готовить к будущей операции.
Иван Степанович хорошо понимал роль танковых и механизированных войск в предстоящей операции, четко представлял развитие дальнейших событий и характер грядущих боев. Как опытный военачальник, он не без оснований предвидел, что эта танковая армада скажет свое слово на завершающем этапе войны.
* * *
Наша 55-я гвардейская танковая бригада была выведена в резерв в районе Гайнау и стала готовиться к предстоящим боям. Прибыло новое пополнение, с армейских складов подвозили в цистернах горючее, на машинах доставляли боеприпасы. Получили и долгожданное летнее обмундирование: сколько ни сопротивлялся серый, липкий туман, застилавший одерскую равнину, сквозь него все настойчивее пробивалось солнце. В теплых комбинезонах, в полушубках и телогрейках становилось жарко.
В те дни мы жили одной мыслью, одним желанием - участвовать в боях за Берлин, быть в Берлине. Солдаты мечтали об этом вслух, офицеры не меньше солдат хотели наступать на Берлин. Об этом думал и я, хотя понимал, что от моего желания в данном случае ничего не зависит.
Начальник политотдела бригады Александр Павлович Дмитриев, готовя личный состав к выполнению заданий, частенько говорил:
- Какая разница, где бить фашистов? Важно - скорее разгромить их.
В подкрепление этой мысли он разъяснял, как важно разгромить дрезденскую группировку противника, отсекая этим от Германии Чехословакию, Австрию, Венгрию. Но когда мы оставались вдвоем, Дмитриев вздыхал: