Мы все же не вводили в бой свой второй эшелон - 80-й стрелковый корпус, который сосредоточился в районе Людиново и восточное, приберегая его для развития успеха. За неделю наша армия с боями продвинулась правым крылом еще на тридцать, а левым - на шестьдесят километров, вышла на всем фронте к Десне и захватила плацдармы на ее берегу. Правее нас успешно наступила 50-я, а левее - 11-я армии.
Противник, отступая от Людинова и Бытоши на юго-запад и на запад, отрезал вторгнувшийся в его глубину 2-й кавалерийский корпус от его тылов и от стрелковых соединений; живая связь с корпусом была утрачена. Но конники не только отражали атаки противника, но еще и захватили плацдарм за Десной. Через полутора суток сюда пришли наши 380-я и 308-я, стрелковые дивизии, наступавшие в полосе 50-й армии.
После того как советские войска форсировали Десну, угрожая обойти Брянск, противник оставил город.
А мы продолжали наступать. Двинулся наш второй эшелон - 80-й стрелковый корпус. Его левофланговая 342-я дивизия 20 сентября быстро вырвалась вперед. Остальные две дивизии долго не могли преодолеть сопротивление противника. Я видел, как переживает командир корпуса генерал И. Л. Рагуля.
- Два часа уже нет связи с триста сорок второй, - сказал он мне.
- Откуда она передала последнее донесение?
- Из деревни Печня Слобода.
Смотрим на карту. Печня Слобода в двенадцати километрах от линии фронта. Это там находится штаб дивизии, а наступающие полки, наверное, продвинулись еще дальше. Командир дивизии, по-видимому, не хотел отставать от частей и пошел вперед со своим штабом. Сейчас дивизия продвинулась на двадцать двадцать пять километров, поэтому с ней и нет связи. Думая о ней, надо беспокоиться главным образом за ее открытый фланг, добиться, чтобы сдвинулись с мертвой точки от ставшие 362-я и 17-я дивизии; я был уверен, что противник перед ними давно уже отошел.
Я решил сам поехать в 342-ю дивизию, а командиру корпуса и начальнику его штаба приказал отправиться в отставшие соединения, обеспечить немедленное их продвижение - пусть хотя бы один полк будет выведен по маршруту 342-й дивизии.
Я оказался прав: за передним краем наших частей противника уже не было. Мы без всяких помех доехали до деревни Печня Слобода. От оставленных там солдат я узнал, что командир дивизии выехал вперед часа четыре тому назад.
По отвратительной, покрытой глубокой грязью дороге проехали километров десять и вдруг увидели колонну немцев численностью до батальона. За ней тянулся обоз. Противник отходил в полутора-двух километрах левее нас по большаку, на который мы уже собирались выехать. Конечно, мы поехали дальше по проселочной дороге, по возможности увеличив скорость. Через три километра увидели еще два батальона немцев. Наших нигде не было видно, не слышно было и артиллерийской стрельбы впереди.
Проехали еще километров десять, пока догнали своих. Сначала встретили в деревне Полховка резервный батальон, а потом доехали и до тех подразделений, которые вели бой. Таким образом, наш левый фланг оказался открытым на расстоянии более чем тридцать километров. На высоте 205,5, у деревни, я наконец нашел командира дивизии. Полковник Червоний из небольшого окопчика руководил боем. Жаркая перестрелка шла на западе и на севере от нас. Я подумал: а ведь с востока подходят сюда еще три батальона противника, о. которых комдив пока не знает.
Мне оставалось только выразить восхищение стремительным, "суворовским" сорокакилометровым переходом 342-й дивизии, да еще по такой грязи. Я поблагодарил командира и пожелал дивизии новых успехов.
А из головы все не выходило: куда повернут три батальона противника, которые я видел в пути? Не замкнут ли они кольцо вокруг дивизии?
Червоний между тем докладывал, что в резерве у него всего два батальона один в Полховке, другой в Трусовке. Подавив пулеметный огонь на высоте 192,6, можно было бы продвинуться еще, но снарядов и мин маловато - по восемь двенадцать на ствол, не хочется расходовать последние, да и люди приустали. Поэтому он решил перейти к обороне, пока не подойдут соседи.
Я одобрил его решение и рассказал, что час тому назад видел в тылу у него две колонны противника, которые спешили на запад. Рекомендовал на всякий случай нацелить на дороги часть артиллерийских батарей. Заметно было, что мое сообщение сильно встревожило командира дивизии. Ничего, лучше пусть понервничает при мне, чем получит внезапный удар от противника, когда я уеду.
Но как мне теперь возвращаться в штаб армии? Ведь немцы могли занять дорогу, по которой я проехал. Всю дорогу ругал себя за ненужный риск. Ну зачем сюда примчался? Ведь знал же, что полковник Червоний - смелый, инициативный командир и в няньках вовсе не нуждается...
На счастье, никто нам на дороге не попался. Вскоре я встретил части 362-й дивизии, спешившие наверстать упущенное. За судьбу полковника Червония и его подчиненных можно было больше не беспокоиться.
Следующий этап наступления - выход на реку Беседь и захват плацдарма на ней - был завершен за шесть суток. За это время 41-й корпус прошел семьдесят, a 80-й корпус - сто километров по чрезвычайно труднопроходимой местности, преодолевая болота и реки под непрерывным дождем. Мы освободили города Мглин и Сураж.
1 октября 1943 года наши войска вышли к реке Сож и овладели городами Самотичи и Костюковичи. Костюковичи - первый освобожденный нами город на белорусской земле. А первыми в Белоруссию вступили 269, 283 и 120-я гвардейская стрелковые дивизии.
О Брянской операции и нашем походе от Кирова и Людиново до реки Сож через леса, реки и болота, в осеннюю распутицу и бездорожье можно рассказывать много.
Легко сказать: "Двести восемьдесят километров прошли за двадцать двое суток". Но ведь не просто шли, а вели бои, иногда ожесточенные, и ведь у солдат нет крыльев, они ходят не напрямик, а по кривым дорогам, а то и совсем без дорог, обходят, отступают и снова наступают... Ох, каким длинным бывает порой солдатский километр!
Легко сказать: "Преодолевали реки". Но даже безвестная заболоченная речка Ветьма оказалась настоящей "Ведьмой", как назвали ее солдаты. На ней шли жаркие бои в течение трех суток, деревни и села на ее берегу по нескольку раз переходили из рук в руки. А таких речек было множество на нашем пути, и за каждую цеплялся противник...
В этой операции особо отличились части полковника Крылова и подполковника Подольского, саперы майора Белухи. Эти соединения и части за стойкость, мужество, боевое мастерство их воинов были переименованы в гвардейские.
Хочется сказать большое спасибо отважным брянским партизанам. Огромную помощь оказали они нашим на ступающим войскам, дезорганизуя силы противника, сея в них панику. В том, что мы так быстро двигались, великую роль сыграл моральный фактор. Солдаты видели, с какой радостью встречают их люди, освобожденные от фашистского ига. И каждому воину хотелось все быстрее идти вперед, скорее освободить от врага родную землю.
О стремительности нашего продвижения можно судить хотя бы по тому, что город Людиново был сплошь заминирован, но немцы успели взорвать лишь четвертую его часть. А дивизия полковника Червония, по бездорожью прошедшая за день более сорока километров, атаковала противника с такой энергией, что он не успел подорвать заранее заминированный мост на Десне.
В воззвании, с которым в те дни обратился к личному составу Военный совет армии, были такие слова:
"Славные пехотинцы, артиллеристы, танкисты, саперы и связисты! Сегодня у нас памятный день. Войска нашей армии вступили на белорусскую землю. Свыше двух лет гитлеровские мерзавцы терзали многострадальную Беларусь. Немецко-фашистские изверги за это время замучили и умертвили сотни тысяч белорусов, не взирая на пол и возраст. Два года кровавыми слезами плачут белорусские города и села. Истосковались отцы и матери, жены и дети, весь белорусский народ, ожидая победоносную Красную Армию, свою освободительницу от немецкого ига.
Хватит! Пора фашистскому зверю в могилу. Надо быстрее кончать с ним. Настала пора освободить Советскую Беларусь от иноземного ига и вернуть ее в великую семью нашей любимой матери-Родины.
Мы открываем ворота в Белоруссию, срывая все запоры и замки, которые соорудили фашисты, чтобы задержать нас. Нет такой силы, чтобы остановить сокрушающее наступление Красной Армии!"
Наступательный порыв в наших войсках был так силен, что ни одна дивизия не хотела оставаться в резерве, ни один полк не хотел оставаться во втором эшелоне своей дивизии. Все хотели быть впереди, и мы согласились на такое построение боевых порядков, ибо исключали на левом берегу Сожа возможность не только контрудара, но и крупных контратак.
Правда, наши дивизии имели большой некомплект в личном составе, еще более возросший после Орловской и Брянской операций. Централизованное пополнение поступало слабо. Мы пополнялись главным образом за счет партизан, и выздоровевших от ран и болезней в госпиталях нашей армии. Однако мы не думали останавливаться на Соже, а рассчитывали на передышку лишь по выходе на Днепр. Вот почему, когда наши передовые дивизии 1 октября вышли к Сожу, на другой день рано утром я был уже на берегу реки и проводил рекогносцировку на предмет ее форсирования.
Эту реку я видел впервые. Ширина ее была до полутораста метров, глубина три - восемь метров, долина шириной в два километра со множеством проток, а за ней - высокий правый берег, занятый противником, отошедшим на заранее подготовленные позиции.
Форсирование мы начали 2 октября. Находясь на командном пункте, на опушке леса у реки, я и мой штаб прислушивались к трескотне вражеских пулеметов и разрывам снарядов, по которым определяли силу сопротивления противника. Он наращивал огонь. В воздухе появились немецкие разведчики, потом бомбардировщики нанесли удар по нашим войскам в долине реки; начались и пехотные контратаки с танками при сильной артподдержке. Наблюдая эту картину, мы слышали разговоры об огневом превосходстве врага. Что можно было сказать в ответ? Доставка боеприпасов у нас действительно задерживалась... И мы говорили подчиненным: "Да, возможно, сегодня и не удастся выбраться на высокий берег, занимаемый противником, но ничего - удастся позднее, когда подвезем боеприпасы. Сегодня берегите силы".
Видя большое преимущество противника на этих участках, мы прекратили форсирование, но закрепили за собой три небольших плацдарма в долине реки: это было в то время очень важно.
Мы теперь входили в Белорусский фронт. Ему было приказано армиями левого крыла нанести удар в направлении Жлобин, Бобруйск, Минск и овладеть столицей Белоруссии. Начало наступления было назначено на 15 октября. Армиям правого крыла, в том числе и нашей, предстояло вести бои местного значения, чтобы не допустить переброски войск противника в районы начавшегося наступления.
Задача, поставленная армиям левого крыла фронта, оказалась для них непосильной: вместо выхода на линию Минска и Слуцка войска продвинулись лишь до города Речица.
Мы вели бои местного значения. В частности, нашей армии рекомендовалось расширить до шестнадцати квадратных километров один из захваченных плацдармов. Мы оставили в обороне три дивизии, а четыре вывели во второй эшелон и приступили к регулярным занятиям: стоящие в обороне изучали противника, его цели, поведение, отрабатывали варианты оборонительных боев и совершенствовали оборону, а дивизии второго эшелона отрабатывали варианты наступления для расширения плацдарма, изучали противника и местность в глубине его обороны.
С офицерами мы разобрали Брянскую операцию, извлекли из нее уроки для будущего. Несмотря на успех операции в целом, внимание офицеров главным образом обращалось на недостатки в действиях войск. А недостатков оказалось много.
Мы уже убедились, что противник стал очень бояться окружения, обхода и охвата флангов. А мы по-прежнему нередко атакуем его опорные пункты в лоб, несем при этом лишние потери. Происходит это потому, что мы плохо ведем разведку, не знаем слабых мест во вражеской обороне.
Когда противник отходит, мы почему-то стараемся преследовать его по пятам, из-за этого подолгу задерживаемся перед огнем его прикрывающих подразделений. Надо чаще прибегать к параллельному проследованию. Встретил батальон огонь вражеского прикрытия, пусть оставит против него взвод с пулеметами и минометами, а остальными силами обходит противника и отрезает ему пути отхода. При таких действиях можно продвигаться значительно быстрее и потери будут меньше.
Некоторые офицеры все еще болезненно реагируют на контратаки противника. С этим пора кончать. Если нечем поразить танки - пропускай их, уничтожай идущую за танками пехоту, а танки будут уничтожены артиллерией в тылу. Самое лучшее оставлять перед контратакующим противником часть сил, а остальными ускорять движение вперед в целях выхода ему в тыл. А у нас еще бывают такие случаи: немцы контратакуют один наш батальон, а другой прекращает наступление и выжидает, что получится у соседа, вместо того чтобы помочь ему своими действиями.
Беда наша - из-за плохих дорог отстают тылы, затруднен подвоз боеприпасов. Между тем каждая из наших дивизий в бою захватывает исправные орудия, минометы, пулеметы и автоматы противника, десятки тысяч снарядов и мин, миллионы патронов. Почему не используются трофейные оружие и боеприпасы? Я обошел передний край каждой дивизии. На определенную точку вызывал командира дивизии с группой офицеров. Выслушивал сначала разведчиков: что они знают о стоящем перед ними противнике, о его группировке, численности, намерениях. Потом спрашивал начальника оперативного отделения о частях дивизии и о соседях. Требовал от заместителя командира дивизии оценить обстановку и высказать предложения о подготовке активных действий, а также о том, где отрывать первую и вторую траншеи для обороны. После этого давал слово командующему артиллерией, инженеру и, наконец, командиру дивизии.
Лишь выслушав все ответы на вопросы - мои и прибывших со мною генералов и офицеров, я давал указания. Если ответы казались мне неудачными, помогал наводящими вопросами, добиваясь, чтобы подчиненные сами приходили к правильной мысли. После этого я одобрял их решение и утверждал его, не подчеркивая, что оно в большей или меньшей части было подсказано. Я хорошо запомнил, как нас учили когда-то Якир, Тухачевский и Великанов, как они оберегали авторитет командира и его веру в себя. Мне всегда казалось вредным для дела, когда начальник с руганью обрушивается на подчиненного за предложенное неверное решение. Нет, не ругать, не наказывать нужно в таких случаях, а поправлять, помогать, учить. От этого куда больше пользы!
Учитывая, что границы армии могут измениться в ту или другую сторону, я детально изучил положение не только в своей полосе, но и побывал у правого и левого соседей, ознакомился с местностью, прилегающей к нашим границам, и с обстановкой, которая там сложилась.
Срок решительных действий по расширению нашего южного плацдарма, намеченный на 12 октября, приближался. Но, несмотря на старание службы тыла, боеприпасы прибывали медленно, их едва хватало на покрытие текущей потребности. Причин этому было много: отставание фронтовых складов, подвоз конным транспортом, ибо шоссейных дорог не было, а проселочные из-за дождей стали непроходимыми для машин, да и большая часть машин была неисправной, и один рейс занимал 14 суток.
Что же получалось? С одной стороны, нельзя проводить активных действий с таким количеством боеприпасов, которого и для обороны мало; с другой стороны, при каждом докладе командующему фронтом мы слышали требование - вести активные действия. Мы были вынуждены отбирать боеприпасы у одних соединений, прибавлять их другим - тем, которые готовились к наступлению.
На рассвете 12 октября после десятиминутного артналета мы пошли в наступление. Используя внезапность, в течение первых трех часов мы захватили на высоком берегу реки деревни Костюковка, Салабута и Студенец, а в последующие два часа, ломая сильное сопротивление, продвинулись еще на два километра. К этому времени противник подтянул свои резервы с танками, начал контратаки при поддержке мощной артиллерии и бомбежки с десяти самолетов. Наши дивизии, поддержанные лишь слабым артогнем, были вынуждены отойти к деревням, что на берегу реки, в немецкие траншеи и оказались в невыгодном положении, так как траншеи имели хороший обзор и обстрел к востоку, а к западу местами всего на пятьдесят метров.
Мы превосходили противника на этом участке численностью войск и количеством пулеметов и орудий, но значительно уступали ему в боеприпасах и не имели танков. Учитывая также, что мы у противника ничего не видим, а он с высокого правого берега просматривает на всю глубину наши боевые порядки, мы сделали вывод, что дальнейшая активность будет безрезультатной и лишь увеличит наши потери. Решили продержаться дотемна и отойти в исходное положение.