Четвертый день. На рассвете 9-й танковый корпус в районе села Титовка (три километра восточное Бобруйска) попал в трудное положение: не допуская отхода противника по шоссе, он сам оказался в полуокружении - гитлеровцы наступали на него с юга и востока и обстреливали с запада, из Бобруйска. К 6 часам утра. тревожные сигналы, поступавшие из танкового корпуса, превратились в сигналы бедствия. Наши успокоительные ответы по радио не оказали нужного влияния, и сигналы поступали через каждые тридцать минут, один тревожнее другого. Мы приказали командирам 41-го и 46-го стрелковых корпусов ускорить наступление и определили им жесткие сроки для вхождения в живую связь с танковым соединением. Авиация получила задачу бомбить вражеские войска, атакующие танкистов. Но так как разрыв между стрелковыми и танковым корпусами был все же большим, мы решили использовать еще одно во многих случаях верное средство личное общение. Решено было ехать к танкистам мне, члену Военного совета Коннову и полковнику Опарину.
Мы взяли с собой адъютантов и четырех автоматчиков, сели в два "виллиса" и добрались до шоссе, в трех километрах от которого вел бой 35-й стрелковый корпус. Ознакомившись наскоро с обстановкой у командира корпуса В. Г. Жолудева, мы на большой скорости покатили по шоссе.
Мы понимали, что подвергаемся риску, но он оказался значительно большим, чем мы предполагали. Первые пять километров мы не видели ни своих, ни немцев; на шестом километре на минутку остановились у взвода с пулеметами, выставленного 35-м стрелковым корпусом как прикрытие. Не узнав ничего нового, продолжали ехать со скоростью сорок километров в час. Увидели две группы немцев, которые, боязливо оглядываясь, спешили пересечь шоссе в северо-западном направлении. Чем дальше мы ехали, тем больше видели групп противника, все более крупных, перебегавших шоссе впереди и сзади нас. Встретили и машины с пушками на прицепе, переезжавшие шоссе. В двух местах мимо нас просвистели пули, выпущенные откуда-то из кустов. Путь в тридцать километров, который мы преодолели, показался нам бесконечно длинным. Назад не вернулись только потому, что считали возвращение по той же дороге еще более опасным. Мы напряженно вглядывались в кусты, надеясь разглядеть своих, кого-нибудь из состава танкового корпуса. На дороге стояли подбитые, еще дымящиеся немецкие танки и машины, - по-видимому, результат только что закончившегося боя. И наконец мы увидели свои танки, башни которых были обращены в нашу сторону. Удивленные и обрадованные танкисты окружили нас, подъехал командир корпуса Б. С. Бахаров с начальником политотдела. Мы обняли их, поблагодарили окруживших нас танкистов за вчерашний марш-маневр и за сегодняшнюю стойкую оборону и отправились на командный пункт корпуса. Командир корпуса удивился: "Ведь мы окружены, как вы могли проехать?" Вид у него был довольно смущенный. Вероятно, раскаивался в своих тревожных сигналах.
- Ваше положение нелегкое, - сказал я ему. - Но положение противника значительно хуже.
Глядя на танкистов, мы видели, как с их лиц понемногу исчезали озабоченность и тревога. Когда на КП мы слушали доклад о сложившейся обстановке, то в тех местах, где начальник штаба несколько сгущал краски, командир корпуса его поправлял. Трудно было сказать, как оценивалась обстановка до нашего приезда, но сейчас она выглядела невыгодной только для противника, и это нас радовало. Я подумал: "Все-таки хорошо, что мы сюда приехали".
Несмотря на то что занятый танкистами район с трех сторон обстреливался вражеской артиллерией, мы слышали от офицеров:
- Не дадим немцам отойти!
- Расширим район обороны!
- Будем стрелять только на поражение!
Последняя реплика была очень уместна: боеприпасов у танкистов оставалось в обрез.
Мы рассказали, где сейчас находятся стрелковые корпуса армии, о том, что они успешно продвигаются вперед.
- Не позднее завтрашнего дня 41-й стрелковый корпус будет здесь.
Правда, когда я назвал этот срок, лица у некоторых вытянулись. Но я добавил, что введенная сегодня в бой 129-я стрелковая дивизия уже подходит к северной окраине Бобруйска. Вслед за ней идет 169-я стрелковая дивизия. А 65-я армия Батова обходит Бобруйск с юго-запада, и город завтра будет окружен. В результате положение танкистов уже сейчас становится значительно легче.
Связались мы по радио с командным пунктом армии, сообщили генералу Ивашечкину о своем благополучном прибытии к танкистам и о намерении сегодня же вернуться к нему. Выполнить это намерение было совсем не просто: если утром на шоссе мы видели столько групп отходящих немцев, то что же там делается теперь, когда натиск наших частей усилился? Но оставаться у танкистов мы не могли.
За завтраком генерал Коннов рассказал обо всем виденном нами на шоссе и о том, что два раза по нас стреляли из кустов. Командир танкового корпуса и его офицеры пришли в ужас. Сначала нас просили остаться до соединения с 41-м стрелковым корпусом, но, когда я решительно отказался, нам предложили прикрытие из трех танков и двух машин пехоты. Мы согласились на три танка. Распрощавшись с хозяевами, пожелав им стойкости и успеха, не без тревоги и ринулись в обратный путь. Два танка на большой скорости шли впереди нас с открытыми люками, из которых танкисты наблюдали за местностью и за нами, а один шел сзади.
На обратном пути мы видели еще больше немцев, группами и в одиночку перебегающих шоссе; некоторые из них, добежав до середины шоссе, возвращались обратно и залегали в кустах, ожидая, пока мы проедем. Иногда наши танки открывали по ним огонь. Мы немало удивлялись тому, что за весь путь нас обстреляли только в трех местах, да и то неорганизованным огнем; по-видимому, отход противника на этом участке происходил стихийно. Однако вряд ли наше возвращение было бы таким благополучным, если бы нам не дали прикрытия.
Проводив нас до КП 35-го корпуса, танкисты вернулись к своим не задерживаясь.
Пятый день наступления был замечателен тем, что 129-я стрелковая дивизия, снятая с обороны во второй день операции, совершила за три дня марш в сто десять километров, вышла к реке Березина, форсировала ее, вошла в связь с частями 65-й армии и тем завершила окружение города Бобруйск. Только в этот день она захватила в плен более пяти. тысяч немцев из числа тех, которые просачивались в промежуток между 9-м танковым и 46-м стрелковым корпусами.
35-й стрелковый корпус форсировал реку Ольса (на которую мы должны были выйти лишь на девятый день операции по директиве фронта) и далеко перешагнул нашу правую армейскую границу, чтобы отрезать пути отхода противнику, дерущемуся перед 50-й армией. Кроме того, корпус освободил районный центр Кричев.
46-й стрелковый корпус вышел к Березине у города Свислочь, овладел исправным железнодорожным мостом и захватил плацдарм.
80-му стрелковому корпусу было приказано свернуться и следовать за 46-м стрелковым корпусом во втором эшелоне армии. 41-й стрелковый корпус вместе с 9-я танковым сжимал кольцо вокруг противника и уничтожал его.
В течение шестого дня было захвачено еще более пяти тысяч пленных и громадное количество техники. Попадая в безвыходное положение, гитлеровцы шли на любое коварство; кое-кто забывал об этом и дорого расплачивался за свою беспечность. К одному из батальонов 41-го стрелкового корпуса в сумерках подошла большая группа фашистов. В поднятых руках белые платки. Идущие впереди были без оружия и кричали: "Плен, плен!" Наши встретили их со смехом и подпустили шагов на пятьдесят. Вдруг первые ряды гитлеровцев расступились, а идущие за ними автоматчики открыли огонь. У нас были убитые и много раненых, в их числе подполковник Матвеев (умер от ран). Немцы прорвались к лесу.
Об этом случае мы немедленно оповестили все войска. Когда на следующий день группа немцев вышла на один из полков 129-й стрелковой дивизии, командир батальона, приказав подчиненным быть готовыми к открытию огня, велел гитлеровцам остановиться в трехстах метрах и переходить к батальону по десять человек. Они этого приказа не выполнили, бросились в разные стороны, но батальон открыл огонь. Из четырехсот человек никто не ушел. От захваченных в плен узнали, что это была та самая часть, которая накануне воспользовалась доверчивостью подполковника Матвеева.
В этот же день командир немецкого 35-го армейского корпуса фон Лютвиц прорвался из окружения во главе группы в шесть тысяч человек с танками и артиллерией, выбил наш полк из поселка Октябрьское и двинулся к северу, но был снова окружен. В решительной схватке половина его отряда была уничтожена, а другая половина вместе с генералом попала к нам в плен.
На другой день я проезжал по железнодорожному мосту через Березину, приспособленному противником для автотранспорта, и был поражен увиденной картиной: все поле около моста усеяно телами гитлеровцев - не меньше трех тысяч. Здесь группа фашистов пыталась вырваться из окружения. Больше всего мертвых поблизости от моста, который прикрывали зенитчики майора Панченко. Противник много раз атаковал мост, но взять его не смог.
Я изменил маршрут двум дивизиям, которые шли на переправу севернее, я приказал им идти через этот мост. Я считал, что пройденные пехотинцами лишние пять километров сторицей окупятся моральным эффектом: пусть люди своими глазами увидят тысячи убитых врагов и сами оценят подвиг товарищей, дравшихся на этом направлении.
К исходу седьмого дня наступления 35-й стрелковый корпус, форсировав реку Березина и обойдя город Березино с юга, продолжал продвигаться на север и в двух местах перехватил шоссе Могилев - Минск (хотя оно было в двадцати километрах за нашей правой границей), отрезав основной путь отхода противника, дерущегося перед 50-й армией и 2-м Белорусским фронтом.
40-й стрелковый и 9-й танковый корпуса успешно продвигались на запад, отрезая большие группы противника.
80-й стрелковый корпус очищал лесные массивы от оказавшегося в нашем тылу противника и захватил много пленных, вооружения, техники.
В этот день Верховным Главнокомандующим была объявлена благодарность войскам за освобождение Бобруйска.
Через неделю был получен приказ о присвоении наименования Бобруйских нашим 108, 250, 348-й стрелковым дивизиям, 9-му танковому корпусу (всем его бригадам) и 313-му гвардейскому минометному полку.
Наступление 3-й армии завершилось захватом юго-восточной части Минска. Остальную часть белорусской столицы освободили войска 3-го Белорусского фронта.
За десять дней наступления мы прошли с тяжелыми боями двести километров.
Мы продолжали теснить противника на запад. Теперь он оказывал упорное сопротивление лишь на выгодных ему рубежах и у важных объектов, поэтому мы продвигались вперед со скоростью двадцать пять - тридцать километров в сутки, выделив от каждой дивизии по усиленному полку в передовые отряды, и вели параллельное преследование.
На следующей неделе директивой Ставки 3-я армия была передана из 1-го Белорусского фронта во 2-й Белорусский. Нашим правым соседом стали войска 3-го Белорусского фронта.
2-й Белорусский фронт был в последние дни целиком занят ликвидацией окруженной орша-могилевской группировки, и для того чтобы он участвовал в дальнейшем наступлении, ему и передали нашу армию. Это было тем более оправданным решением, что к моменту передачи наша армия наступала между 3-м и 1-м Белорусскими фронтами, а своим вторым эшелоном или резервными дивизиями вела бои с противником, который оказался в нашем тылу и теснился войсками 2-го Белорусского фронта.
Распоряжением 1-го Белорусского фронта в тот же день были выведены из состава нашей армии 9-й танковый корпус, 46-й стрелковый корпус (трехдивизионного состава) и управление 80-го стрелкового корпуса с одной дивизией.
Первым следствием передачи нашей армии другому фронту был острый недостаток во всем необходимом, начиная от боеприпасов, горючего и смазочных материалов и кончая продовольствием, так как наступательные бои продолжались, а подвоз на время перебазирования прекратился. Если от нерегулярности подвоза нередко случались большие трудности и в обычных условиях, то они не могли не стать много ощутимее в это время; надо к тому же принять во внимание, что еще не были ликвидированы группы противника в нашем глубоком тылу.
Мы послали командованию 2-го Белорусского фронта полное тревоги донесение и одновременно дали строгие указания командирам корпусов и дивизий, - не надеясь на улучшение подвоза в ближайшие четыре дня, шире использовать трофейные боеприпасы (исправных захваченных орудий, минометов и стрелкового оружия было болите чем достаточно), горючее и смазочные материалы отпускать только для машин, перевозящих орудия, минометы и боеприпасы, взять под строгий контроль продовольствие, чтобы каждый грамм положенного солдату попадал только в его желудок.
В эти дни были захвачены пленные из подошедших новых соединений противника, в том числе из 12-й танковой дивизии; они сказали, что 28 июня их дивизия выгрузилась в двадцати километрах северо-западнее Осиповичей с задачей обороняться на Березине, но, не успев туда дойти, вступила в бой и понесла большие потери. Пленные показывали, что на реку Сервич прибыли новые подкрепления и дальше этой реки отступать не приказано.
Штаб армии предупредил командиров соединений, что на ближайших рубежах противник постарается нас задержать, попытается контратаковать на марше, ночевке или привале. Беспечность поэтому недопустима. Между тем в последнее время (вследствие того что противник сопротивлялся слабо и наши войска быстро продвигались) маршевая дисциплина понизилась: артиллерия, минометы и даже пулеметы иногда перемещались отдельно от пехоты, а некоторые батальоны шли просто толпой; бывали случаи, когда разведка и охранение на марше и на месте остановок не высылались, причем командиры это объясняли усталостью людей, а также надеждой на то, что противник не нападет, тем более что впереди шли армейские передовые отряды. К рекам и выгодным для обороны рубежам соединения и части подходили, зачастую не задумываясь о том, как обеспечить их захват. Командование армии напомнило, что это может привести к печальным последствиям: враг еще не добит, он крайне озлоблен и от него можно ждать любого коварства.
Я приказал командирам на марше находиться в голове своих колонн, систематически проверять дисциплину. В хвосте батальонов иметь наблюдающего за порядком дежурного офицера. На повозках везти только больных или раненых. Разведку и охранение должны инструктировать сами командиры, указывая способы и варианты действий. Начальникам штабов осуществлять контроль за службой обеспечения. На ночевках и привалах кроме разведки и охранения иметь дежурное подразделения в полной боевой готовности и назначать сборные места. На внезапные нападения отвечать только активными действиями. Рекомендовалось делать на марше регулярные малые привалы и один большой, особенно при суточных переходах на двадцать пять - тридцать километров. Усиленное внимание обращать на личную гигиену солдат, особенно на регулярное мытье ног и стирку портянок, правильное обертывание ног портянками.
Пусть этот приказ не покажется современному читателю преувеличением, к которому я считал тогда нужным прибегнуть, чтобы резче обрисовать недостатки и не допустить ни малейшего ослабления дисциплины. Нет, в различные периоды войны и в различных видах боя возникают свои опасности и трудности. В это время нам приходилось считаться с теми недостатками, которые порождены были огромными успехами после долгих боев, потребовавших от всего личного состава невероятного напряжения воли и всех душевных сил. "Размагничивание" могло очень плохо сказаться на дальнейшем ведении войны.
Предупреждая командиров о соблюдении осторожности, мы не ошиблись: на реке Сервич противник оказал упорное сопротивление. Правда, и здесь оборона его была вскоре прорвана. Первыми форсировали реку гвардейцы 120-й дивизии в ночном ожесточенном бою, вынудив противника на рассвете к общему отходу. В этом бою командир дивизии Ян Янович Фогель был, как всегда, впереди. Всегда ему сопутствовало военное счастье, а в этот раз он получил тяжелое ранение и скончался. Это была большая утрата. Мы потеряли старого большевика, прекрасного, всеми уважаемого командира. Товарищ Фогель был похоронен с подобающими почестями в районном центре Дятлово.
При занятии населенного пункта Дворец 8 июля особенно отличилась 269-я стрелковая дивизия под командованием генерала А. Ф. Кубасова, которая в этот день, совершив марш в шестьдесят пять километров, захватила мост через реку целым и, несмотря на яростные контратаки противника, удержала его.
Отряд 1901-го самоходного артполка, состоявший из семи самоходок и нескольких машин со стрелками, шел по дороге лесом, обходя противника, отступающего на Новогрудок. Отрядом командовал подполковник Т. Ф.Зирка. Как только отряд углубился в лес у деревни Рудка, он был обстрелян плотным пулеметным огнем с двух бронетранспортеров. Командиры в отряде, бывшие всегда начеку, немедленно организовали ответный огонь самоходок. Вступили в бой и соскочившие с машин стрелки. После короткой перестрелки самоходки оставили дорогу и по редкому лесу пошли на противника; вслед за ними поднялись и стрелки. Немцы не ожидали контратаки и стали поспешно отходить. Наш отряд преследовал их по пятам. В результате этой стычки противник оставил 5 орудий (которые так и не успели открыть огонь), 2 бронетранспортера, 45 автомашин и 145 трупов. Мы потеряли убитыми двух человек, в том числе комсорга полка Давтяна, и одного раненым.
Лишь 10 июля была окончательно разгромлена окруженная в нашем тылу группировка противника, которой командовал генерал Фолькерс.
Хотя наступление еще продолжалось, мы могли уже подвести его некоторые итоги. За семнадцать дней армия продвинулась за триста пятьдесят километров, форсировала Березину и Неман, вместе с соседями овладела городами Бобруйск и Минск, освободила пять тысяч населенных пунктов, в том числе районные центры Червень, Духовичи, Руденск, Негорелое, Столбцы, Новогрудок, Новоельня, Дятлово, Кареличи, Городище, Дворец.
Громадные потери были нанесены многим соединениям противника, в том числе его 6, 12, 31, 35, 36, 45, 78, 134, 286, 29, 383-й пехотным дивизиям, 12, 18, 20-й танковым дивизиям, 511-му полку связи, 17-му аэродромному полку и ряду частей усиления. Захвачено было 27 900 пленных. В качестве трофеев в наши руки попало 92 танка и самоходных орудия, 482 артиллерийских орудия, 549 минометов, 2279 пулеметов, 13 104 винтовки и автомата, 31 тягач, 1310 автомашин, 4715 лошадей, 2900 повозок с различными грузами.