П.А. Сарапульцев
Гомосексуализм и пропаганда гомосексуализма с точки зрения либерализма и биоэтологии
Ещё до вступления в силу закона об ужесточении ответственности за публичные действия, направленные на пропаганду гомосексуализма среди несовершеннолетних в Петербурге (17 марта 2012 года), в интернете и в прессе возникла острая дискуссия о его правомочности, как с юридической, так и с моральной точек зрения.
Для того чтобы иметь об этом законе точное представление имеет смысл привести его текст дословно: “Публичные действия, направленные на пропаганду мужеложства, лесбиянства, бисексуализма, трансгендерности среди несовершеннолетних, влекут наложение административного штрафа на граждан в размере пяти тысяч рублей; на должностных лиц - пятьдесят тысяч рублей; на юридических лиц - от двухсот пятидесяти тысяч до пятисот тысяч рублей”.
Интересно, что большинство критиков закона оказалось среди людей с либеральными и демократическими убеждениями. И это не удивительно, потому что закон был предложен членами партии “Единой России” - партии, которую считает своим основным оппонентом большинство либералов и социал-демократов в нашей стране. И поэтому любые её инициативы задевают locus minoris resistentiae (точка наименьшего сопротивления) психологии противников режима. А если учитывать, что закон появился на фоне гражданских протестов, то совершенно понятно, что он автоматически был воспринят, как ещё один способ власти переключить внимание большинства населения на другую проблему. Говоря словами Николая Сванидзе: “стрелки переводят с реальных проблем”. (1)
Об этом же заявляет и главный редактор журнала “The New Times” Евгения Альбац: “Кажется, что власть, в ужасе от гражданских протестов, пытается придумать новые идеологемы, дать народонаселению образы врагов, на которых можно было бы переключить внимание людей”. (2). Это мнение разделяет и писатель Леонид Млечин, убеждённый, что принятие закона “свидетельствует о дикости нравов, дикости политической жизни, потому что таких вещи могут проповедовать или вообще ничего не понимающие или играющие в политические игры…. Я понимаю, что кто-то может поиграть в предвыборную кампанию на этом” (3). Больше того даже официальный правительственный чиновник Михаил Барщевский задаёт риторический вопрос интервьюированному им председателю партии “Справедливая Россия” Николаю Левичеву: “…для чего это все делается? Это отвлечь от чего-то?”. На что естественно получает ответ: “да, эта простая мысль, которую ты высказал, приходит на ум первой”. (4)
И уж совсем своеобразным предположением о политической подоплёке закона является представление о том, что “депутат Милонов попросту отрабатывает заказ РПЦ. Дело в том, что у внедрения курса “основ православной культуры” есть даже не технический, а идеологический конкурент - программа полового просвещения. В России ее активным сторонником является Российская Ассоциация Планирования семьи, являющая, в свою очередь, филиалом IPPF - International Planned Parenthood Federation”. (5)
Психологической поддержкой подобных точек зрения, несомненно, являются аналогичные предположения иностранных СМИ. Так, по мнению корреспондента The New Yorker Юлии Йоффе, “атаки на предполагаемых врагов “семейных ценностей” во всем мире — легкий способ завоевать голоса избирателей на предстоящих выборах. Больше того, по её мнению, в момент, когда экономический кризис рискует перекинуться с Европы на Россию, попытки эксплуатировать вульгарные “общие знаменатели” в менталитете масс крайне опасны”. (6)
И это ещё более или менее психологически оправданные предположения. У лиц с патологически воспалённым воображением появляются поистине апокалиптические объяснения появления закона, напоминающие идеи времён холодной войны. Так корреспондент Нью таймс Александр Подрабинек считает, что этот закон придуман только для того, чтобы вернуть Россию в её советское прошлое: “На самом деле их гомофобия по большей части лжива, и плевать им на нетрадиционную ориентацию. Их цель — найти моральное обоснование для того, чтобы накинуть узду на общество, загнать его в стойло, в котором оно пребывало десятилетиями советской жизни”. (7) А руководитель молодежных и образовательных программ общества “Мемориал” Ирина Щербакова вообще превращает локальную инициативу петербургской думы в поистине международную проблему: “Я считаю, что все это только начало… завтра они скажут: “Давайте сионизм уберем”. (8)
Естественно, что подобный психологический ажиотаж не позволяет воспринять трезвые спокойные доводы оппонентов, тем более, если они являются членами правительственной партии. Например, доводы председателя Московской Городской Думы Владимира Платонова: “… не надо вводить никого в заблуждение. Никто не запрещает нетрадиционные… отношения между людьми,… у нас не запрещен алкоголь, у нас давно, слава богу, не было сухого закона. С никотином уже перебоев сколько лет не существует. Но несовершеннолетним алкоголь не продают, никотин не продают…. И вот точно также законодатели предлагают, нельзя пропагандировать нетрадиционные отношения для несовершеннолетних”. (9)
Что уж тут говорить о более эмоциональных выступлениях сторонников закона, например, писателя и публициста Михаила Веллера: “… природа имеет свои защитные рефлексы. Много вас, ребята, сильно развелось, много вы по земле суетитесь - пора бы вас немного подсократить… нужно сдержаннее относиться к безобразным сексуальным меньшинствам, которые способ производства полового акта производят в идеологию и хотят идеологию сделать государственной. Я думаю, что они просто мало работают физически, им не хватает сублимации”. (10)
И при этом противники закона спокойно воспринимают прямые некритичные оскорбления его противников, радуясь, что Twitter позволяет читать их миллионам людей. Что стоит только “критика” британского актера и писателя Стивена Фрайя: “Едрить твою! С этими фантастическими чудовищами надо что-то делать”. (11)
Интересно, что с автоматической критикой принятого закона подчас выступают даже достаточно трезвомыслящие либералы, типа Юлии Латыниной, которая не принадлежит “к числу людей, которые власти всегда говорят “Нет”, и считает, “что люди, которые всегда говорят власти “Нет”, имеют очень ограниченный словарный запас” и являются маргиналами (12), или Михаила Барщевского, заявляющего, что ему “больше нравятся оппозиционеры, которые свой оппозиционный имидж создают словами, идеями, разумной критикой, пускай и такой, критикой не лояльной, а разумной - я имею в виду содержательной критикой”. (13)
При самом общем анализе критики закона обращают на себя внимание два факта. Первый заключается в наличии у многих из его противников противоречия между собственным отношением к геям и их высказываниях о самом законе. Причём отрицательное отношение к геям у них колеблется в достаточно широком диапазоне.
Одни из них, как Михаил Барщевский, просто отмежёвываются от принадлежности к геям: ” У меня абсолютно стандартная ориентация, ну, абсолютно стандартная, то есть даже скучно” Поэтому тема гомосексуализма меня лично никак не касается, не волнует и не интересует”. (14)
Другие, как Константин Покровский, не соглашается только со способом решения проблемы: “Возможно, большинству из нас удастся найти немало положительных сторон в одобренном законопроекте, но, тем не менее, почему наше государство до сих пор не может уяснить, что помимо запретов есть множество других способов решения сложившихся проблем, и даже в отношении гомосексуализма, когда мораль и правильное воспитание могут сделать в этом отношении намного больше, чем принятая у нас практика”. (15)
Третьи, как Юлия Латынина, даже сомневается в моральности гей движения: “Хорошо ли это или плохо, я не знаю. Это такой вопрос, на который я как консерватор с очень такими, личными пуританскими позициями не могу ответить”. (16)
Четвёртые, как Николай Сванидзе совсем чётко выказывает своё отрицательное отношение к гомосексуализму: “Я вовсе не сторонник, там, маршей гомосексуалистов - они мне крайне, в общем, не симпатичны. Потому что те же гомосексуалисты - к ним можно по-разному относиться, и с брезгливостью, и так далее. Повторяю, для людей натурального склада, весьма сложное к ним отношение как минимум”. (1)
Возможно, что подобных людей подвигает к критике закона укоренившееся в психике российских либералов и демократов яркое высказывание Вольтера: “Я не согласен с тем, что вы говорите, но буду до последней капли крови защищать ваше право высказать вашу собственную точку зрения”.
Но тут невольно вспоминается блестящий тест, использующийся в Соединённых Штатах для выявления скрытого расизма, при проведении которого испытуемому задаётся вопрос: “Вы не будете возражать, если ваш ребёнок свяжет жизнь с негром (афроамериканцем)?”. Неправильным считается ответ: “Конечно, нет”. Поскольку полностью свободный от расизма человек просто не может понять, в чём заключается вопрос.
Интересно, как это покажет дальнейший разбор доводов “за” и “против” закона, что отношение к нему у либералов противоречит их собственным принципиальным убеждениям и высказываниям.
Второй обращающий на себя факт заключается в воинствующей антинаучности и не требовательности к своим доводам многих противников закона при одновременной повышенной требовательности к доводам оппонентов.
Так Юрист Максим Черниговский вначале честно признаётся: “Я, конечно, не эксперт в вопросах сексологии”, а потому позволяет себе судить “с точки зрения формальной логики и здравого смысла”, но тут же огульно обвиняет своих противников в том, что “большинство людей, которые говорят или пишут подобное, не слишком задумываются над смыслом своих слов” и требует от автора законопроекта представления “в своей сопроводительной записке ссылки на результаты серьезных научных исследований, заключения экспертов по поставленной проблеме и т. п.”. (17) Кому-кому, но юристу-то непростительно не знать классическое юридическое положение - ignorantia non est argumentum (незнание - не довод).
Трудно признать за довод и заявление руководителя молодежных и образовательных программ общества “Мемориал ” Ирины Щербаковой “Я видела в Германии гей-парады, но что-то не видела детей, которые принялись бы насилие применять или стали бы все геями”. (8)
Но уж совсем непростительно для такого блестящего полемиста, как главный редактор журнала “The New Times” Евгения Альбац, в ответ на цитату из выступления президента Института исследования семьи Пола Кэмерона: “У России есть редчайшая возможность для того, чтобы избежать печальной участи западных стран, признавших гомосексуализм некоторой моральной нормой, и сделать осознанный выбор в пользу своих традиций и нравственных ценностей”, гордо заявлять “Я не знаю такого человека, его не знает никто…. этот не ваш не пойми какой Кэмерон… вытащили кого-то из погребов”. (2)
И как часто бывает в России, отсутствие аргументов заменяется прямым оскорблением противной стороны. Ибо никак иначе не объяснить обвинения сторонников принятого закона в том, что он вводит фашизм (2), да ещё и “такой ползучий фашизм”, почему-то сочетающийся с “совершенно средневековым мракобесием”. (2)
То, что эти противники нового закона пусть даже неосознанно употребляют понятие фашист, как бранное слово русского языка, характеризующее крайне злобных и агрессивных людей (Словарь Ефремовой), варваров (Словарь русских синонимов), подтверждается явной надуманностью их ответов на вопрос Е. Альбац: “А фашизм - в чем?”. Оказывается в том, что введённый закон отрицает “социальную равноценность традиционных и нетрадиционных брачных отношений” (2), и что он “предлагает признать, что… тот процент населения, который предпочитает гомосексуальные связи, хуже”. (2)
Конечно, вышеуказанные критики прекрасно понимают, что приводимые ими обоснования, скорее всего, попадают под термин сексизма - половой дискриминации по признаку пола или гендерной идентичности (18), но сексизм бранным словом не является, и поэтому они его для характеристики оппонентов не используют.
Понятно, что обижаться на сверх эмоциональных и недостаточно образованных людей, в общем-то, бессмысленно. Жаль только, что в азарте развернувшейся дискуссии некоторые действительно высококультурные противники закона, такие как Николай Сванидзе, оправдывают их тем, что “какой закон, такие и действия ответные”. (1)
Естественно, что помимо оскорблений у противников принятия закона о запрете пропаганды мужеложства, лесбиянства, бисексуализма, трансгендерности среди несовершеннолетних имеются и более весомые аргументы.
Из них наиболее часто используется утверждение в неправомочности введения в закон понятия пропаганда. При этом для начала ставится под сомнение само понятие “пропаганда”. И если для одних “понятие “пропаганда гомосексуализма” слишком размыто” (17), то для других оно вообще не понятно и заставляет их для начала патетически вопрошать: “А что такое пропаганда?”, (1, 9) и, не получив ответа из воздуха, возмущаться тем, что “в этом законе питерском не прописано, что такое пропаганда”. (1)
Если учесть, что даже юрист Максим Черниговский считает, что “словосочетание “пропаганда гомосексуализма” - какая-то бессмысленная комбинация слов. С тем же успехом можно “пропагандировать” восход солнца и закат” (17), то может быть действительно “… никем не сформулированы… критерии пропаганды”? (1)
Попробуем обратиться к достаточно широко распространённым источникам. В Большой советской энциклопедии под пропагандой (лат. propaganda — подлежащее распространению, от propago — распространяю) понимается “распространение политических, философских, научных, художественных и др. взглядов и идей с целью их внедрения в общественное сознание и активизации массовой практической деятельности”. (19) Понятно, что в коммунистической России, активно пропагандирующей “преимущества” советской системы пропаганда понималась как нечто положительное и жизненно важное. И потому “решающим для понимания процесса пропаганды” являлись тогда “социальные интересы её субъекта, их соотношение с интересами общества в целом и отдельных групп, к которым обращена пропаганда”. (19)
Естественно, что усвоенные практически с детства понятия легко не меняются. Так даже в монографии 2000 года А.М. Цуладзе разделяет пропаганду на позитивную, цель которой “способствовать социальной гармонии, согласию, воспитанию людей в соответствии с общепринятыми ценностями”, и негативную, которая “навязывает людям те или иные убеждения по принципу “цель оправдывает средства”. Цель негативной пропаганды — разжигание социальной вражды, эскалация социальных конфликтов, обострение противоречий в обществе, пробуждение низменных инстинктов у людей”. (20)
В отличие от советской и современной российской точек зрения определение пропаганды в энциклопедии Британника не допускает никакой двойственности, поскольку “от других способов распространения знаний и идей пропаганда отличается нацеленностью на манипуляцию сознанием и поведением людей”, причём “для достижения своих целей пропаганда может отбрасывать некоторые важные факты или искажать их, а также пытаться отвлечь внимание аудитории от других источников информации. Преднамеренное искажение и фильтрация информации отличает пропаганду от образования”. (21) Важно отметить и то, что пропаганда всегда является “заранее спланированным и целенаправленным духовным воздействием на аудиторию, целью которого является привлечение аудитории на сторону того, кто ведет пропаганду, то есть контроль за мышлением и поведением”. (22)
Таким образом заявлять, что понятие пропаганды туманно, или что она может быть позитивной можно только по незнанию или из желания доказать свою точку зрения любым путём. В конце концов, как разумно предлагает Дмитрий Киселев: “Что касается толкования слова “пропаганда”, то в ходе принятия новой статьи административного кодекса его можно уточнить в подзаконных актах, как это обычно и делается после принятия самого закона”. (23)
Тем более что сторонники закона достаточно подробно раскрывают, как общие принципы выявления пропаганды, так и конкретные её проявления. Так председатель Московской Городской Думы Владимир Платонов в передаче на радио “Эхо Москвы” достаточно чётко объяснил, что “публичными действиями, направленными на пропаганду мужеложства, лесбиянства, бисексуализма, трансгендерности среди несовершеннолетних в настоящей статье следует понимать деятельность по целенаправленному и бесконтрольному распространению общедоступными способами информации, способной нанести вред здоровью, нравственному и духовному развитию несовершеннолетних. В том числе сформировать у них искаженные представления о социальной равноценности традиционных и нетрадиционных брачных отношений”. (9) А телеведущий Дмитрий Киселев уточнил в письменном виде основные проявления агрессивной пропаганды гей-сообщества: “Это, например, гей-парады, “просветительские пикеты” у школ и детских библиотек, раздача литературы”. (23)
К сожалению, большинство противников закона не случайно отрицают наличие понятия пропаганда, поскольку отвергают даже общепризнанные представления о пропаганде среди несовершеннолетних. Вот как, например, отвечает Н. Сванидзе на вопрос Э. Геворкян: можно ли расценить как пропаганду проведение одиночных пикетов активистов ЛГБТ движения у входа во Дворец пионеров на Невском проспекте? “Я не считаю, что это пропаганда…. Если бы они говорили “Вы знаете, когда мужик спит с мужиком, это гораздо лучше, круче и класснее, чем когда мужик спит с женщиной”, вот это была б пропаганда. А когда они говорят “Ребят, мы имеем право и на то, и на другое, и на третье, законом не запрещено”, это не пропаганда”. (1) Трудно представить, что такой высококультурный журналист, как Н. Сванидзе не понимает, что в Доме пионеров располагаются не питерские депутаты, а дети. Просто приверженность к своим психологическим ценностям, основанным на идеях либерализма, он невольно ставит выше заботы о реальных подростках.
Ярким отрицанием подобной позиции являются слова обозревателя газеты “Московский комсомолец” Александра Минкина: “Я гораздо больше согласен, чтобы нарушались права некоторой части общества, чем права детей. Я считаю санкции слишком мягкие… Если человек руками потрогал ребенка - это растление и уголовная статья. А если он его психологически, по радио потрогал его психику, мы не видим физического прикосновения. Если людей за душу потрогали, то это должно стоить гораздо больше”. (24)
Вообще складывается представление, что реальных доказательств опасности принятого закона у его сторонников нет: уж слишком надуманными оказываются их примеры возможности несправедливого привлечения к административной ответственности за пропаганду гомосексуализма.
Так лидер движения “За права человека” Лев Пономарев “задаётся вопросом, будет ли рассматриваться в качестве “пропаганды гомосексуализма” освещение по телевидению реальных историй о западных политиках, которые являются открытыми гомосексуалами, создают однополые семьи и усыновляют детей”. (25) Как-то не верится, что серьёзный политик не способен различать политические статьи, от которых читатели ждут серьёзного анализа идей и реальной деятельности политиков, и статьи в гламурных журналах, освещающих похождения теле и кинозвёзд.
И можно ли поверит, что человек, сочетающий профессии юриста и журналиста - Максим Черниговский не понимает, чем отличается статья, рекламирующая гей движение, от статьи, посвящённой реальным проблемам геев. А ведь он пафосно заявляет, что вследствие принятия закона “под запретом окажутся и журналисты, корреспонденты и редакторы средств массовой информации, если они по каким-либо причинам решат рассказать о гомосексуалах”. Правда он ещё заботится и о творческих работниках, поскольку от “такого закона от него в первую очередь пострадают отнюдь не гомосексуалы, а творческие работники, независимо от их сексуальной ориентации и личного отношения к сексуальным меньшинствам”. (17)
Однако пафос Черниговского явно уступает пафосу профессионального актера и писателя Стивена Фрая, опасающегося, что “теперь о Чайковском говорить запретят?”. (11) Странно, как же это миллионы людей получали и получают эстетическое удовольствие от музыки, танцев и картин музыкантов, артистов и художников, даже не зная, что они являются геями? И не поднимется ли всемирной искусство на новую высоту, когда люди узнают о творцах особенности их сексуальной жизни?
Среди этих надуманных стонов гораздо честней выглядит, пусть и неосознанное признание президента кинопрокатной компании “Кино без границ” Сэма Клебанова, опасающегося потери прибылей из-за того, что “очень большая часть фильмов, которые” он “сюда привозил, как раз дает представление о том, что все равны и по-своему хороши”. (2)
Возможно понимая беспомощность таких защитников, представители ЛГБТ-движения и поддерживающие их российские и международные правозащитные организации (Open letter to the Legislative Assembly of St Petersburg: Don’t limit freedom of expression. November 17th, 2011) переносят упор на то, что “использование понятия “пропаганда” в отношении деятельности ЛГБТ-движений противоречит принципам прав человека, носит гомофобную, и, нередко, популистскую подоплёку”, а само принятие питерского закона “является плохо завуалированной попыткой легализовать дискриминацию лесбиянок, геев, бисексуалов и транссексуалов”. (26)
Своеобразной расшифровкой этих положений является высказывание основателя движения Московский гей-прайд Николая Алексеева: “Мы выходим на улицу не с целями “смотрите, как это классно, вступайте в наши ряды”. Мы выходим для того, чтобы заявить о равноправии, о необходимости соблюдения наших прав — легализуйте однополые браки, запретите дискриминацию и так далее”. (27)
В принципе это очень своеобразное представление о нарушении прав. Если говорить о требовании легализации однополых браков, то неужели они не “слышали что-нибудь про гражданский брак? И если ли у вас знакомые, которые не регистрируют свои отношения мужчины и женщины. И ничего, живы-здоровы, и все у них нормально”. (9) А если речь идёт о запрете на гей-парады, то “ведь им никто не мешает заниматься этим дома. Если они хотят попраздновать это в большой компании, то могут поехать в лес на опушку и это делать. Зачем они хотят делать это публично, под окнами с парадами своими, где живут люди, которые этого не хотят?”. (24)
Понятно, что в наше время В. Ленин не самый цитируемый философ, но его идея “Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя” достаточно широко известна (28), и её не грех не только помнить, но и использовать в реальной действительности. Потому что “если под личностными свободами вы понимаете специально будировать и раздражать тысячи людей, ну да, такие личные свободы ограничены” (29), и это справедливо для любого общественного устройства.
В конце концов, суровость карательного законодательства против гомосексуализма в большинстве случаев совпадает с общественным мнением населения. Так если, по данным глобального исследовательского проекта Pew Global Attitudes Project, на вопрос: “Должна ли гомосексуальность приниматься обществом?” положительно высказалась значительная часть канадцев (70%), жителей США (49% ), жителей Западной и Центральной Европы (от 45% в Польше до 86% в Швеции), то в Восточной Европе (Россия и Украина) “за” высказались только 19-20% жителей, а уж на Ближнем Востоке, в Азии и Южной Африке, при исключении европеизированных Израиля и Японии, процент жителей, высказывающихся “за” снижается вплоть до 1% в Египте и Мали. (30) Интересно, что даже при переселении в государства с другими культурными традициями быстрой смены взглядов не происходит. Так 57% русскоговорящих эмигрантов в Израиле продолжает рассматривать гомосексуальность, как извращение. (31, 32)