На островке Вайндло в Финском заливе старшина М. Н. Гущанинов принял в те же часы какое-то малозначительное слово, допустим, "сарафан". Нашел в сейфе пакет с подобным обозначением, вскрыл, прочел: война! Все, что положено посту СНиС делать, старшина знал наизусть: девять человек, составляющих гарнизон, должны изготовиться для круговой обороны на каменной гряде длиною в 512 метров и продолжать наблюдение за морем и воздухом. Фиксировать все: идущие мимо шлюпку или корабль, свой и чужой, летящий самолет, плавающие мины, перископ, любой предмет .на воде и над нею. А долго ли можно продержаться на такой скале? Оказалось, долго. До глубокой осени без смены держался, воевал маленький гарнизон на скале.
На крейсере "Киров", флагмане отряда легких сил КБФ, контр-адмирал В. П. Дрозд собрал в полночь всех командиров кораблей боевого ядра, переведенного из Либавы в Рижский залив. О чем шел разговор, лейтенант А. Ф. Александровский, командир зенитной батареи правого борта, не мог знать. Он безмятежно спал, довольный удачей: раздобыл на берегу дефицитный ложечковый шток для своих пушек, за что ему в поощрение был обещан командиром артдивизиона крейсера съезд на берег в воскресенье. "Кирову" предстояло выдержать еще много боев и в Моонзунде, и в Таллине, и в Финском заливе, и в Неве, сдерживая напор фашистской лавины и обороняя в блокаде Ленинград; и лейтенант еще собьет свой первый юнкере, обороняя Таллин. А в эту ночь колокола громкого боя подняли его по тревоге, у которой не предвиделось конца. Лейтенант получил непривычное приказание: "Убрать с батареи весь учебный и практический боезапас и поднять из погребов в кранцы первых выстрелов боевые дистанционные гранаты". Юнкерсы налетели в конце дня. Открыли огонь зенитки "Кирова" и других кораблей на Усть-Двинском рейде. Лейтенант расстроился: ждал, готовился и не сбил. Но и фашисты сбросили бомбы в стороне от кораблей, не нанеся им потерь.
Раньше, чем в других местах началась война, был атакован далекий от линии первого удара Севастополь. 22 июня около трех часов ночи посты из районов Евпатории и мыса Сарыч донесли о шуме моторов авиации. Самолеты шли к Севастополю на малой высоте. В 3.05 развернутые на огневых позициях зенитные батареи получили донесения о самолетах с постов у Камышовой бухты и в районе Херсонесского маяка. В 3.07 начался налет. Над затемненной базой зажглись, ослепляя летчиков, лучи прожекторов. Вся артиллерия ПВО, универсальные пушки береговой обороны и зенитки кораблей открыли огонь. Закупорить выход из Севастополя противнику не удалось. В ту ночь были сбиты два фашистских самолета. Часть плоскости одного из них днем доставили в штаб флота.
Не удалось закупорить и выход из Кронштадта и Ленинграда магнитными минами, сброшенными противником ночью с самолетов, прилетевших с аэродромов Финляндии. Одна из мин попала в Морской канал. Утром на ней подорвался эстонский товаро-пассажирский пароходик "Рухну". Эдвард Вахи, старый эстонский капитан, объяснял мне, почему он, спустив шлюпку, высадил буфетчицу и часть матросов, а пароход дотянул до бровки канала и затопил: "Надо же знат1" где можно, где нельзя тонуть, не может морской человек закупорить фарватер, как бутылку".
Бомбили Либаву, там в ремонте остались подводные лодки и эсминец "Ленин", пять суток продолжалась борьба за Либаву, в ней участвовали рабочие отряды, отряды курсантов-моряков, команды ремонтируемых кораблей и стрелковая дивизия генерала Дедаева, она встретила первой удар врага на растянутом участке побережья до самой границы. Генерал Н. А. Дедаев погиб в бою. Командир эсминца "Ленин" капитан-лейтенант Ю. М. Афанасьев принял, как писал Кузнецов, единственно правильное решение, - приказал взорвать лишенные хода подводные лодки и свой корабль и с боем прорвался в Таллин, когда фашисты захватили Либаву. Он был несправедливо обвинен в панике и расстрелян. Спустя годы партия восстановила доброе имя офицера, выполнившего свой долг.
Бомбили и Гангут в первый из 164 дней его героической обороны. Гарнизон этой арендованной у Финляндии базы сразу превратился в осажденный.
Командир Гангута генерал С. И. Кабанов еще два дня назад своей властью задержал в порту рейсовый турбоэлектроход, выдержал телеграфный штурм и натиск, но оказался прав: турбоэлектроход, загруженный семьями гангутцев, вовремя, перед самым налетом "Ю-88" с аэродромов Финляндии, успел уйти в Таллин, сопровождаемый торпедными катерами. Бомбы на порт и стоянку катеров были сброшены впустую...
Ночью, отдав все приказания и выслушав доклады с флотов об их исполнении, нарком прилег в своем кабинете. Глуховатый звонок телефона поднял его на ноги. "Докладывает командующий Черноморским флотом. - По необычайно взволнованному голосу вице-адмирала Ф. С. Октябрьского уже понимаю: случилось что-то из ряда вон выходящее. - На Севастополь совершен воздушный налет. Зенитная артиллерия отражает нападение самолетов. Несколько бомб упало на город..." Это было в 3 часа 15 минут. "Вот когда началось, вспоминал Николай Герасимович. - У меня уже нет сомнений - война!" В стране стало известно о войне в полдень. Нарком еще ночью приказал известить моряков о нападении и отражать удары противника всеми средствами. В 5.17 Военный совет КБФ объявил по флоту: "Германия начала нападение на наши базы и порты. Силой оружия отражать всякую попытку нападения противника". Позвонил наркому из Полярного А. Г. Головко: "Разрешите бомбить авиацию противника на его аэродромах?" Нарком понял: речь идет об аэродромах не только оккупированной Норвегии, но и формально нейтральной Финляндии. Он ответил: "Разрешаю бомбить германские аэродромы на норвежской территории".
Ох уж эти "стартовые площадки" - термин, хорошо знакомый современникам. Нападающие любят располагать их подальше от своего дома, на чужих территориях, оккупированных или "нейтральных". Никак не полагали фашисты, что ответный удар по Берлину нанесут 8 августа 1941 года морские летчики во главе с командиром минно-торпедного полка КБФ Е. Н. Преображенским с острова Сааремаа на пределе дальности, доступной оружию того времени. Нанесут настолько внезапно, что свет в фашистской столице начнет гаснуть, когда запылают пожары, а флотские самолеты уже лягут на обратный курс. Вермахт возвестил, будто над Берлином сбито шесть английских бомбардировщиков. Англичане в недоумении это опровергли. Все наши летчики вернулись на остров. 5 сентября с острова был совершен уже десятый налет на Берлин. Флот знает: инициатива, разработка, подготовка исходили из наркомата ВМФ; командующего ВВС генерала С. Ф. Жаворонкова нарком направил для этой цели на Моонзундский архипелаг.
С первого утра войны и на долгие годы жизнь связала меня с флотом, с его людьми разных поколений, с его летописью. С кем бы потом я ни разговаривал на Балтике, на Севере, и на Черном море, на Дунае, каждый возвращался к кануну войны и к ее началу. Особенно после катастрофы в Пирл-Харборе, когда японская авиация внезапным ударом разгромила беспечно сосредоточенный в главной базе тихоокеанский флот США. Нам было тяжко, очень тяжко, но с нашим флотом этого не случилось. Он во всеоружии, в пределах того, что ему было дано в довоенные годы, встретил первый удар, не случайно обращенный не только на главные жизненные центры нашего государства, но и на военно-морские базы - передовые и отдаленные. Не были потеряны в тот день ни один корабль, ни один самолет, не был допущен на наше побережье ни один десант, не была взята врагом с моря ни одна база - ни тогда, ни в течение всей войны.
Так на высшей ступени готовности к бою встретил войну Военно-Морской Флот. Молодой нарком выдержал испытание на военную и государственную зрелость. Начало, готовность № 1 - его высшая заслуга перед Родиной, вошедшая в историю. Впереди - годы войны. На недели, на долгие месяцы оттягивали на себя силы от направления главного удара: Либава - 5 дней обороны, Таллин - 24 дня, Моонзундский архипелаг - полтора месяца, непобежденный Гангут - 164 дня, непокоренная Одесса - 73 дня, героический Севастополь - 8 месяцев, Мурманск - 3 месяца противостояния активному наступлению и годы труда и жизни под бомбежкой, Ораниенбаумский плацдарм 28 с половиной месяцев, Новороссийск - 23 дня и год борьбы разрушенного города-фронта, Туапсе - 3 месяца, полуострова Рыбачий и Средний - щит Кольского залива, где морская пехота выстояла у пограничного знака на Муста-Тунтури, островки, посты на скалах, очаги сопротивления на приморских флангах гигантского фронта. Стотысячную группировку, нацеленную на Ленинград, оттянули на себя в первые месяцы войны передовые базы и опорные пункты КБФ. Трехсоттысячную группировку противника сковал и обескровил Севастополь, препятствуя наступлению фашистов на юге. Флот с первого дня войны стал не только надежной опорой фронтов на всех морских и речных стратегических направлениях, не только сражался рядом с армией в боях оборонительных и наступательных огнем своей мощной и дальнобойной артиллерии, корабельной и береговой, силами мобильно формируемых из корабельного личного состава бригад и отдельных батальонов морской пехоты. Флот, его авиация, его корабли, подводные и надводные, прорывая минную и артиллерийскую блокаду на морях, реках, озерах, вели многообразную боевую работу, питали армии горючим, продовольствием, боеприпасами, перебрасывали отдельные части, соединения, целые армии водным путем в Заполярье, под Ленинградом, на Волге, на Днепре, на Дунае, на Черном море, кормили осажденный Ленинград, вывозили из него раненых, детей, больных по "Дороге жизни" через Ладогу совместно с армейскими автомобилистами - героями ледовой трассы и мужественными летчиками транспортной авиации, воздушный мост бесперебойно работал над Ладогой в течение девятисот дней блокады. Военно-морской флот сохранял надежные коммуникации, внутренние и внешние, международные, провел морские транспорты с сотней миллионов тонн различного груза на фронты, высадил более 110 морских оперативных и тактических десантов, громил конвои противника, топил его транспорты с войсками, техникой, стратегическим сырьем, вместимость уничтоженных силами нашего флота военных транспортов врага превысила три с половиной миллиона тонн; авиация флота над морем и над сушей и во время превосходства врага в воздухе, и в период, когда героический рабочий класс сумел обеспечить нам превосходство в небе, уничтожила 5509 самолетов противника. Силы флота за годы войны потопили более 1300 вражеских военных кораблей и вспомогательных судов. Это лишь часть тех выверенных историками цифр, отражающих действия флота на море, в воздухе и на суше.
Моряки воевали всюду, не было крупного сражения, в котором не участвовали бы воины, сберегшие тельняшку или бескозырку. Полмиллиона матросов и офицеров, закаленных морской службой, обученных в высших училищах или в учебных отрядах, сражались на сухопутье. Москва, Ленинград, Ханко, Одесса, Севастополь, Новороссийск и его Малая земля, Арктика, Приазовье, Прут, Днестр, Дунай до самой Вены и Баварских Альп, Болгария, Румыния, Белград, Будапешт, Одер, Шпрее, Берлин, Амур, Сунгари, Корея, Порт-Артур, Сахалин, Курилы - так сложилась война, что флот и его люди воевали и на море, и под водой, и в воздухе, и на сухопутье.
В начале сентября 1941 года в решающие для Ленинграда дни Ставка направила Кузнецова в Ленинград. Флот, его форты, сосредоточенные на позициях от Кронштадта до Невы корабли стали огневым щитом города, крушили противника, его танки на рубеже Пулковских высот, на всем обводе замкнутого кольца. Корректировщики с кораблей, снабженные рациями, часто оказывались впереди переднего края, цепляясь за каждый вершок земли, истекая кровью, пехота изматывала врага, корректировщики оставались на нейтральной полосе, вызывая огонь корабельных орудий, по сути, на себя. Это позже, когда враг вынужден был перейти к обороне, флот создал на вершине эллинга судостроительного завода имени Жданова общий корректировочный пост, где работала под огнем группа флагманского корректировщика КБФ Николая Николаевича Ротинова, до войны преподавателя корабельной артиллерии в училище Фрунзе. А в сентябре, когда враг еще не потерял надежду захватить и уничтожить Ленинград в бою, а не голодом, дальнобойная артиллерия кораблей вела огонь по площадям на подступах к городу, выполняя заявки армии с помощью своих радистов-корректировщиков. Крейсер "Максим Горький" вел огонь из Торгового порта, залечивал ранения, получаемые в бою с фашистской артиллерией и авиацией, менял пристрелянные противником позиции и снова бил из своих скорострельных мощных орудий. Этот корабль, достроенный перед самой войной, перенес во вторую ночь войны тяжкую травму: прикрывая в районе острова Хийумаа минные постановки, производимые нашими кораблями, он сам подорвался на минах фашистов, очевидно магнитных, потерял носовую часть, но смог, искусно заделав переборки в месте ранения, своим ходом, хоть и ограниченным, дойти под охраной других кораблей до Кронштадта. Там силами экипажа, кронштадтских и ленинградских рабочих в сжатый срок крейсер был восстановлен, строитель его корпуса инженер А. С. Монахов приделал ему носовую часть с форштевнем от недостроенного корабля нового проекта. И вот крейсер, приняв боезапас, пришел из Кронштадта в Ленинград и вел огонь по Пулковским высотам. В эти дни на крейсер пришел нарком. Командир корабля А. Н. Петров-первый, его старый знакомый, взволнованно спросил Кузнецова: "Николая Герасимович! Мне приказано на случай прорыва врага приготовить корабль к взрыву. Куда я дену команду? Я должен буду уйти вместе с экипажем на берег воевать, а у меня уже все винтовки забрали. Нам, говорят, шлют сапоги союзники. Нам винтовки нужны!" Нарком тяжело вздохнул: "Без сапог тоже воевать нельзя. Вот враг налегке пришел, думал за месяц справиться, поглядим, какой он будет зимой. Потерпи. Считай, что не придется тебе сходить с корабля. А стрелковое оружие сейчас морской пехоте вот как необходимо", - и провел ребром ладони по горлу.
Маршал В. И. Чуйков так писал о моряках Волжской военной флотилии, об их роли под Сталинградом: "...если бы их не было, возможно, 62-я армия погибла бы без боеприпасов и без продовольствия и не выполнила бы своей задачи". Но флотилия не только держала переправы, живой мост между левым и правым берегами, она и во время Сталинградской битвы и после нее сохраняла нашу главную нефтяную коммуникацию, питающую бакинской нефтью фронты и флоты. После катастрофы под Сталинградом фашисты, решив парализовать волжскую коммуникацию, сформировали минно-заградительную авиаэскадру из хейнкелей и юнкерсов. Днем их самолеты фиксировали движение судов вверх по реке, ночью массированно ставили магнитные и акустические мины. Рвались на минах баржи, пылала залитая нефтью река, возникали пробки, скопления судов с горючим в низовьях Волги. Ставка приказала Кузнецову ликвидировать опасность в преддверии решающего удара по врагу на Орловско-Курском направлении.
"Три наркома, Н. Г. Кузнецов, морского флота - П. П. Ширшов и речного 3. А. Шашков, вылетели на самолете ВМФ в Сталинград, - рассказывал мне Н. И. Шибаев, в то время начальник минно-торпедного управления. - Новым командующим Ставка назначила контр-адмирала Пантелеева... Наркомы по-фронтовому определили характер взаимодействия военных моряков, моряков гражданских и речников на этом волжском стратегическом направлении: круглосуточное наблюдение за рекой, мобилизация всех железных барж в качестве тралов против магнитных и акустических мин и буксиров - в качестве тральщиков для бригад траления, проводка караванов. Началась круглосуточная боевая работа. Нарком вскоре поручил мне проверить бдительность постов наблюдения за рекой и воздухом. Ночью на глиссере я шел от поста к посту. Мотор сильно мешал, но все же я услышал - летит самолет. Отметил: слева по борту метрах в тридцати всплеск, самое время проверить пост. Вышел на берег у большого селения. На посту старик - в сапогах с галошами, в ватнике. Волжский бакенщик, всю жизнь навешивал по ночам на фарватере фонари. Что, спрашиваю, нового на реке? А вот, говорит, самолет прошел. Куда? Показывает: пересек зеркало реки и сбросил мину. А направление? Волга-то широка. Покажу, говорит, и направление. Мы ж этим бакенщикам не смогли приборов дать, не было. Вышел он из положения. Показывает мне на большой круг, в центре луночка, по окружности вбиты колышки, ложись, говорит, адмирал, вот сюда, мы с тобой росту равного, где колышка нет, там и направление. Оказывается, радиус круга - его рост: услышав звук самолета, он ложится, ноги в луночку, лицо - на реку. Где мина упала, в том направлении и колышек выдернут, старик же, как стрелка, вращается за самолетом. И ведь все совпало точно. Доложил об этом наркому, он приказал Пантелееву: бакенщика наградить, а его выдумку - хоть и примитивную, но верную - распространить на все посты".
Появилась карта миноопасных мест на фарватере, началось успешное траление, ежедневно флотилия докладывала в ГМШ обстановку на реке. За движением нефтяных барж постоянно следила Ставка. Нарком уже собирался вернуться в Москву, когда утром начальник штаба флотилии В. В. Григорьев доложил, что на мине взорвалась канонерская лодка - старый колесный пароход. Сила взрыва полутонной немецкой мины на мелководье была колоссальной, это место было протралено десять раз, взорвалась мина на одиннадцатый раз. Она оказалась большой кратности действия. Командующий растерялся: это была первая при нем потеря. Кузнецов, заметив его состояние, сказал: "Слушайте, Пантелеев! Вы думали, что, раз вы вступили в командование, корабли сразу перестанут подрываться? Это более чем наивно. Надо быстрее создавать надежную систему траления". Нарком и его помощники уехали, когда все наладилось и поток горючего шел бесперебойно.
Руководство воюющим флотом, организация взаимодействия со всеми видами вооруженных сил были делом сложным, нелегким, особенно в первый период войны, когда по сложившимся обстоятельствам флоты были оперативно подчинены фронтам, иногда армиям. Наркому, Главному штабу приходилось через Ставку регулировать взаимоотношения, чтобы флот мог удовлетворять и потребности сухопутных сил, и столь же насущные для войны потребности действий на море, решать специфически флотские задачи, которые ставила Ставка. Главный штаб, командование флотами и флотилиями и стоявший во главе ВМФ нарком и здесь выдержали испытание. Сумел ли нарком создать "коллектив добросовестных людей"? Сумел - и на флотах, и в центре. Коллектив, объединенный не крышами зданий, не только приказами - единомыслием. Сумел сохранить стабильность, несменяемость управления. "Я же с ними со всеми работал! - сказал мне однажды Николай Герасимович, беседуя о достоинствах и слабостях соратников по войне. - И никого не отдал". Дружно, согласно работал с Иваном Васильевичем Роговым, начальником ГлавПУРа ВМФ, так же как и Кузнецов, членом ЦК партии, человеком суровым, храбрым, неутомимым, кристально честным и беспощадным к любому нарушению долга и морали.
Не хочу идеализировать человека, о котором пишу, да и он этого не желал. Его заслуги оценены многими наградами. Впереди долгие годы безупречной службы и упорного труда за письменным столом во имя безопасности государства. "Чтобы были сделаны выводы". К этому труду он относился щепетильно и внимательно прислушивался к мнению соратников. "В Вашем письме я нашел кроме изложения фактов и советов, на что нужно обратить внимание, довольно юмора, а иногда и "шпилек" в адрес автора, - писал он однажды. - Но все это считаю оправданным. Обычное хвалебное письмо (которому я знаю цену) мне пользы не приносит, а суровая, хотя и неприятная, критика позволит улучшить книгу. Сегодня же собираюсь работать над нанесенными мне побоями. Но болезнь излечима"... Но на своем стоял. "О роли наркомата, - писал он в другом письме, - тебе известно, что было именно так, как я пишу, а не иначе. Это особенно справедливо для первого периода войны. Мне никак нельзя уклоняться от истины и писать, что я все знал своевременно"...
Когда листаешь опубликованное Николаем Герасимовичем, удивляет, как много им написано о войне, ее уроках, опыте и вообще о флоте и людях флота, неожиданно много. Помимо четырех книг, переведенных на многие иностранные языки, он писал об участии моряков в обороне Москвы, о роли флота в борьбе за Ленинград, Ладожской флотилии на "Дороге жизни", моряках в Сталинградской битве, северных морских конвоях, принципиальных вопросах организации флотов и руководстве ими в Великую Отечественную войну; о Ялтинской и Потсдамской конференциях, в которых участвовал как главком ВМФ СССР, о завершающем этапе войны против японского милитаризма, войны, во время которой Кузнецов как член Ставки Верховного Главнокомандования был заместителем маршала Василевского и координировал с сухопутными силами на Дальнем Востоке действия Тихоокеанского флота и Амурской флотилии; о национально-революционной борьбе республиканского флота Испании; даже сложно перечислить все напечатанное им в журналах "Новая и новейшая история", "Вопросы истории", "Военно-исторический", "Международная жизнь", "Морской сборник", "Октябрь", "Нева", "Новое время", в сборниках Академии наук СССР и Воениздата. Про Николая Герасимовича никак не скажешь, что он был в отставке. Он жил с флотом и продолжал служить флоту, сумел изучить английский язык настолько, что переводил специальные статьи для ряда военных журналов, редактировал и снабдил предисловием книгу о разгроме конвоя "PQ-17", перевел книгу Джеймса Калверта "Подо льдом к полюсу", на основе первоисточников написал для академического журнала посмертно опубликованные в 1975 году размышления "Некоторые вопросы океанско-морских операций английского и американского флотов в годы второй мировой войны".
Интересы флота для него были органически связаны с интересами родной страны. В течение одного месяца 1944 года были сформированы команды моряков для отправки в Англию за кораблями, получаемыми взамен положенной нашей стране доли трофейного итальянского флота. Напутствуя эти команды, Кузнецов сказал: "Вы отправляетесь получать не дар, а то, что нами оплачено кровью. Помните это". Запомнили все, кто принял для Северного флота эсминцы, провел их через воюющую Атлантику, воевал на них на арктических коммуникациях.
Достоинство и интересы дела, которому Кузнецов служил всю жизнь, служил сознательно с того дня, когда не стало Ленина и он почувствовал на своих плечах "груз новой ответственности", он отстаивал всюду и всегда. Глубокой осенью 1945 года, уже после Потсдама, после Хиросимы, Николай Герасимович возвращался с Дальнего Востока в Москву, срочно вызванный Ставкой. В пути в самолете он набрасывал заметки к программе океанского судостроения. Линкоры - нет, "Тирпиц", которого в конечном счете прикончила авиация, больше сковывал флот Германии, чем действовал... Крейсеры, эсминцы себя оправдали. Подводные лодки перспективны, но без поддержки надводных сил и авиации им нет оперативного простора. Авианосцы!..
Так всегда. "Ни дня без строчки". Ни дня без дела. Заметки, записные книжки, машинописные листки, выписки - следы напряженной работы. Он пишет одну за другой статьи и очерки о Л. М. Галлере, И. К. Кожанове, Р. А. Муклевиче, В. М. Орлове, В. К. Блюхере, Б. М. Шапошникове, И. В. Рогове...
Он настойчиво следовал принципам, которые приходят не из колыбели, а с годами самовоспитания, тем лучшим качествам и чертам характера, которые присущи человеческой натуре, но могут быть либо заглушены привходящими обстоятельствами, либо развиты, выращены и собственной волей, и средой.
Недавно я прочел высказывание старого каталонца, одного из крупнейших художников мировой культуры XX века Дона Пабло Казальса, "первой виолончели мира", как его называли, страстного борца против Франке, против фашизма: "В основе каждого из нас заложены порядочность и доброта. Если мы прислушаемся к себе и будем действовать в соответствии с ними - мы дадим жизни, миру то, в чем они нуждаются больше всего. Это не так сложно, хотя и требует известной храбрости. Человек должен прислушиваться к своей доброте и действовать в соответствии с ней. Достанет ли у нас мужества оставаться самими собой? Вот в этом суть".
Три сына - Виктор, Николай, Владимир - в разные периоды его жизни учились в Нахимовском и в высших военно-морских училищах. Его надежда вырастить честных, образованных, верных Родине сыновей, конечно же моряков. Но, не насилуя склонностей, - это сквозит в каждом из писем сыновьям. Без нажима, нотаций, мужской разговор в духе климата семьи, чурающейся избранности, протежирования. "Мама, - твердил Вере Николаевне младший из сыновей на крутом повороте их жизни, - не надо, чтобы отец о чем-либо просил". Отец и не просил, хотя могли это счесть гордыней. В училище однажды приехал главком, Адмирал флота Советского Союза - вахта не прозевала, возникли положенные по инструкции движения; он все отменил, сказал, что приехал к сыну отец и нет оснований для уставных церемоний, для встреч с родителями существует отведенная на то комната. Он и сыновей воспитал в убеждении, что родство не облегчает, а обязывает. Шло сокращение Вооруженных Сил. Николай писал отцу, что хочет перейти в гражданский институт. Досадно. Но помимо склонности сына к науке неотразим аргумент: "Пойми, меня наверняка оставят ради тебя, а другого, который очень хочет остаться, отчислят, и это будет несправедливо"...
Справедливость, как и порядочность, - не старание, а заповедь жизни, натура. "На редкость порядочный человек", - сказал в декабре 1974 года при прощании с Николаем Герасимовичем В. К. Коккинаки, дважды Герой Советского Союза, известный поколениям советских людей летчик-испытатель. "Верный слову" - это одна из характеристик, высказанных Ю. А. Пантелеевым. Он вспомнил, как при сложнейших обстоятельствах войны, возглавляя вывод ледоколов из Арктики через зону активного действия фашистских подводных лодок, он, Пантелеев, не отвечал на вызовы и наркома, и комфлота, молчал до прихода в Архангельск, был срочно затребован к телефону правительственной связи, выслушал гневный упрек, напомнил наркому про его устное разрешение не выходить в эфир, блюсти радиомолчание, устное, а не письменное - нарком смолк, вспомнил и внятно подтвердил: "Вы действовали правильно".
Таких отзывов много - разных лет, от разных людей, никогда ему не безразличных, будь то маршал, академик, артист, режиссер или рядовой матрос, лично знакомый и незнакомый.
Александр Михайлович Василевский, Маршал Советского Союза после кончины Н. Г. Кузнецова писал семье покойного, что он хранит постоянную память "о редкостном человеке, талантливейшем военачальнике и любимом друге Николае Герасимовиче, отдавшем все, что он мог за свою жизнь, делу укрепления, развития и победы наших славных Вооруженных Сил".
Далеко вперед ушел наш современный океанский флот: иные люди, иная техника, иное оружие, другой отсчет времени. Но была и осталась основа основ его жизни - единая для всех Вооруженных Сил - постоянная высокая боеготовность. От поколения к поколению, на каком бы уровне ни был флот, его пронизывает неразрывная революционная связь - от Октября до наших дней.
В Котласе есть улица имени Н. Г. Кузнецова. Будет, наверняка будет в морях плавать и корабль с его именем на борту.