— Что, не узнаете?
Слышу кто-то кричит:
— Ребята, это наш лётчик!
Через несколько минут я был уже среди своих. Остальные мои товарищи на поврежденных самолётах благополучно сели на своей территории. В полку меня считали погибшим. Через два дня я вернулся в полк и попал в объятья друзей.
Память о боевых друзьях я сохраню в своем сердце до конца моей жизни.
Память!. Память человека, какой бы она ни была несовершенной, а отдельные события сохраняет всю жизнь. Около тридцати лет прошло с тех пор, как погиб Саша Кубай, а я помню все до мельчайших подробностей, как будто это произошло вчера.
Было в нём все ладно и скромно, в этом симпатичном блондине, пришедшим в полк вместе с новым пополнением в Куйбышеве.
Подружились мы с ним после первого разговора.
— Из Казахстана я, — просто сказал мне он.
То ли разговором, то ли скромностью своей, уж не знаю чем покорил он меня, или скорее всего своей задушевно откровенностью и чистотой. Душа его была прозрачна и светла, как хрусталик.
Письмо получил он, краснеет.
— От девушки?
— Не, у меня ещё не было…
Уж и не знаю отчего, потянулись мы друг к другу. Был он месяца полтора у меня ведомым. На земле и воздухе понимали друг друга с полуслова.
Вот как сегодня, помню тот пасмурный, неприветливый, роковой день 13 ноября 1942 года. Прилетел с задания мой командир эскадрильи Кондратков и говорит:
— Ну и погодка, ничего не видно. Очень низкая облачность.
— Неужели никак не пройти к Гизелю?
— Есть один проход в район Гизеля, но только между гор, надо идти, По сунженской долине. Да опасно: на обратном пути можно попасть в ложную долину. И тогда амба! Войдешь в ущелье и не воротишься…
— Что же делать?
— Пойду доложу командиру полка обстановку на маршруте. Видимо будем летать парами, — сказал комэск и ушел на КП.
Командный пункт размещался в землянке. Вблизи на ровной и зеленой лужайке вплотную стояли две грузовые машины "полуторки" с открытыми бортами. То была импровизированная сцена, на которой собирались выступать только что приехавшие на аэродром артисты. Сюда уже сходились все свободные от работы лётчики, техники, мотористы и оружейники.
Лётчики стоят полукругом около землянки. Ждут, что же будет: концерт или бой.
Из землянки выходят гвардии майор Зуб и капитан Кондратков.
— Будем воевать, казаки, — как всегда бодрым голосом, чуть-чуть улыбаясь одними глазами, произнес Николай Антонович Зуб, обращаясь к собравшимся, — но сначала одна пара уточнит погоду над целью.
Все застыли в немом ожидании. Командир полка обводит глазами полукруг лётчиков и останавливается на мне.
— Вы пойдете, товарищ Сивков. Ведомым у вас будет Кубай.
Нам с Сашей уже не до концерта. Мы рады, что назначили нас и что летим вместе. Быстро готовимся к вылету. Идем к самолётам и взлетаем. Ложась на курс, с ревом проносимся метрах в пяти над головами артистов, занявших свои места на походной сцене.
Идем по Сунже. Метрах в пятнадцати-двадцати над землей. Миновали церковь, что стоит посредине узкой долины. Её колокольня потонула в облаках. Серый неровный потолок низкой облачности опирается на две стены горных хребтов. Идем, словно в тоннеле, и выходим в долину Терека. Курс на Жзуарикау. Там, по данным разведки, скопление вражеских танков.
Прошли линию фронта. Впереди цель. Видна группа танков. Штук около двадцати. Но проклятая погода! Облака словно стекают с гор и, лежа на земле, клубятся, закрывая цель.
Входить в облака нельзя: врежешься в горы — верная смерть. По необходимости делаем крутой разворот, чтобы не вскочить в облачность. Даже прицелиться не удалось. А танки, фашистские танки, стоят совсем рядом! Разве можно уйти не сбросив бомб?
Делаем второй заход. Фашисты опомнились. Засверкали красные смертоносные шарики "эрликонов". Сбрасываем бомбы, но, кажется, все же не очень точно. С маневром и с максимально возможным снижением высоты, едва не цепляя винтом землю, выскакиваем на свою территорию.
"А где Саша? Не вижу… Шел все время за мной и как в воду канул… "
Вираж над своей территорией. Ещё вираж. Кричу по радио:
— Саша где ты? Что с тобой? Стань в вираж и очень медленно снижайся!
Саша не отзывается, да и не может отозваться: тогда не на всех самолётах были передатчики, а стояли только приемники.
Горючее у меня на исходе. Иду домой с гнетущим чувством. Кляну себя: зачем пошёл на второй заход. Но ведь там были танки, фашистские танки!.
Ещё несколько дней напряженных боев в районе города Орджоникидзе. Теперь уже ясно, что враг не пройдет. Это, по-видимому понимает и фашистское командование. Таковые соединения настолько искромсаны совместными усилиями "земли и неба", что врагу не до жиру, быть бы живу.
На смену нам прилетел 214-й штурмовой авиационный полк. Наш полк должен направиться на пополнение и кратковременный отдых.
Капитаны Кондратков и Токарь, старший лейтенант Карабут и я остаемся на несколько дней на старом месте, чтобы передать боевой опыт вновь прибывшим товарищам, как это делали полгода назад гвардейцы 7-го полка, обучая лётчиков наших эскадрилий.
По всему похоже, что мы завершаем второй тур на Ил-2.
Майор Провоторов заканчивает очередную запись в дневнике боевых действий полка. Смотрю на его твердый почерк. Читаю крупные, аккуратно выведенные строчки.
"10 октября 1942 года. Произведено 24 боевых вылета.
12 октября. 33 боевых вылета. Подбиты четыре самолёта. Приземлились дома.
14 октября. 24 боевых вылета. Отбита танковая атака противника.
17 октября. 6 боевых вылетов на станцию Моздок.
19 октября. 12 боевых вылетов на станцию Моздок. Сбит Тимофеев, самолёт его взорвался в воздухе. Подбит самолёт Киселева, он ранен.
25 октября. Воздушный бой над своим аэродромом. Сбит один МЕ-110 и один ЛаГГ-3. 5 боевых вылетов. Сбит Земляков зенитной артиллерией. Сивков сел на вынужденную посадку.
26 октября. 12 боевых вылетов по танкам. Кочкарев сел на вынужденную посадку.
29 октября. 22 боевых вылета.