2 ноября. 15 боевых вылетов. Прибыл Карабут.
4 ноября. 10 боевых вылетов парами на Гизель.
5 ноября. 27 боевых вылетов на Гизель. Подбит Хлопин. Ранен Ишмухаметов. Сбиты лётчики из 7-го гвардейского полк Кузнецов и Жуков.
6 ноября. 16 боевых вылетов на Дзуарику и Ардон. Жуков и Хлопин вернулись в полк.
7 Ноября. 14 боевых вылетов. Бой с истребителями противника. Не вернулись Епифанов, Демидов, Кочкарев, Гладков. Самолёт Кубая получил 142 пробоины.
13 ноября. 4 боевых вылета парами на бреющем полёте. Самолёт Токаря получил 97 пробоин. Не вернулся Кубай. "
— Ну, как? — спрашивает начальник штаба, дождавшись, пока я дочитаю последнюю строку. — Есть чего добавить?
— Нечего. Все правильно, хотя и скупо.
— Эмоции не для военного документа, — замечает как всегда резко и прямолинейно Провоторов.
Да, действительно эмоций у нас теперь все меньше и меньше. Но мы теперь умеем бить врага.
Берегись, заклятый враг — немецкий фашизм. Ты никуда не спрячешься. Тебя будет жечь неистребимый огонь возмездия наших сердец, везде и всюду, пока не испепелит дотла!
Приближался новый, 1943 год. Выполняя приказ Народного комиссара обороны И. В. Сталина от 7 ноября 1942 года № 345, где анализировался ход событий полутора лет войны и был призыв "не давать более врагу продвигаться вперед", части Красной Армии общими усилиями пехоты, артиллерии, бронетанковых войск и авиации отстояли город Орджоникидзе. Враг был вынужден перейти к обороне. Теперь надо было выгнать захватчиков с Северного Кавказа.
Полк в порядке подготовки к предстоящим наступательным боям получил в Чир-Юрте пополнение лётчиков и самолётов и перебазировался на другой аэродром. Теперь в полку вместо двух стало три эскадрильи.
Мы, четверо ведущих лётчиков (Кондратков, Токарь, Карабут и я), выполнив к началу декабря задание по передаче боевого опыта 214-му полку, распрощались с тем аэродромом, откуда наш полк два месяца вел напряженные боевые действия. Для нас это была настоящая школа ударов по врагу, академия воздушного боя, где оценки были только двух видов: победа или смерть.
Когда мы прибыли в полк, то были неожиданно обрадованы. Полк только что получил несколько двухместных Илов. У этой машины была своя любопытная история. По первоначальному проекту её создателя Сергея Владимировича Ильюшина самолёт был задуман как двухместный. Но проект был отклонен и конструктору было предложено переделать самолёт на одноместный вариант.
Уже первый фронтовой опыт показал недостаток одноместного Ила — уязвимость сзади, хотя кабина лётчика в этом месте имела достаточно крепкую броню. На самолёте не было ни пулемёта, ни пушки, стреляющих назад, и был плохой обзор задней полусферы. А фашисты в таких случаях подкрадывались сзади снизу и били по боковой части кабины лётчика, по форточке, закрываемой задвижкой из плексигласа. Поэтому весьма важно было не допустить внезапного смертельного удара, а первому увидеть противника и организовать оборону.
— Дайте нам только "глаза" назад, — говорили мы в адрес конструкторов, — и тогда будет все в порядке.
И вот появился двухместный Ил-2 — наша мечта! Теперь в задней кабине сидел воздушный стрелок с крупнокалиберным пулемётом. У стрелка был великолепный, вполнеба, обзор. Это были уже не только глаза, но и надежное оружие.
Пока полк находился на старом месте пришло новое пополнение: старший лейтенант Григорий Курбатов, командир эскадрильи, его заместитель, лейтенант Николай Дедов, старшие сержанты Николай Есауленко, Михаил Ткаченко, Анатолий Синьков. Все хорошие лётчики.
А вскоре прохладным декабрьским вечером расставались мы с командиром эскадрильи капитаном Кондратковым. Уходил они из полка на повышение — в дивизию. На его место был назначен Иван Карабут.
Так уж повелось с самого начала нашей совместной службы, капитан Артемий Леонтьевич Кондратков, внешне неказистый, остроносый, с бритой головой и забавной ямочкой в середине подбородка, будучи старшим по возрасту и званию, обладая спокойным, рассудительным характером и большим уже опытом войны, опекал меня, молодого, горячего и с меньшим опытом лётчика. И на этот раз, перед тем как уехать к новому месту службы, он решил напоследок поговорить со мной.
— Не обижайся, Гриша, Что не оставляю тебя за себя.
— Иван хороший лётчик и командир.
— Правильно, а тебе надо горячность побороть в самом себе.
— Стараюсь.
— Не стесняйся спрашивать, что неясно, у майора Провоторова.
— Хорошо.
— У Ивана Ивановича опыта на десятерых. Ты не смотри, что он такой тихий. А как лётчик сильнее многих в полку.
Трудно мне было расставаться со своим самым близким наставником, товарищем, ведущим, с которым десятки раз летал на сложные боевые задания. Как я не старался, но не мог, очевидно, скрыть своего огорчения. Капитан Кондратков, чувствуя это, сказал:
— Не тоскуй. Не на тот свет уезжаю. Писать не люблю, а заглядывть изредка буду.
— Спасибо.
Не подставляй самолёт под чужие пушки. Береги себя. Привязался к тебе, как к меньшему брату…
Кондратков пристально глядел на меня задумчивыми, серыми, словно отцовскими глазами. Потом неуклюже обнял и зашагал к ожидавшей его машине. Может мне показалось, что ссутулившиеся плечи капитана Кондраткова вздрагивали…
В полк на фронтовую стажировку сроком на один месяц прибыл из ЗАПа лётчик-инструктор лейтенант Евгений Прохоров, жизнерадостный и интереснейший по натуре, большой, светлой души человек. Был он хорошим рассказчиком, знал уйму различных анекдотов и всевозможных авиационных приключенческих историй.
С Женей Прохоровым мы подружились, а сошлись довольно близко уже в Куйбышеве, куда нам привелось несколько позже снова ехать за самолётами.
Погода у нас стояла нелётная. Серые лохматые облака закрывали горы. Небо очищалось лишь иногда ночью, когда мы не летали. За это время успели сходить даже в театр.
Как-то в конце очередного "дня ожидания погоды" кричит дежурный по полку:
— Кто в театр, выходи к машине!
Вышли мы с ребятами на крик, сели в полуторку и поехали с аэродрома в город.
Билеты в кассе нам оставили заранее. Вошли гурьбой в фойе. Люди смотрят на нас с подчеркнутым вниманием. Мы в комбинезонах, унтах, будто с Северного полюса приехали. Хотя и была война, но люди в театр пришли прилично одетыми. Мы невольно сбились в кучу, прижались в уголке. Стоим. Женька Прохоров, как всегда, рассказывает какую-то смешную историю, а потом берет театральную программку и говорит:
— Вот так, дорогие товарищи, прибыл, значит солдат с фронта, чтобы посмотреть "Фронт"…
Ребята оживленно смеются.
В тот вечер посмотрели мы пьесу А. Корнейчука "Фронт". Очень она нам всем понравилась. Мы были буквально взбудоражены этой злободневной и острой пьесой. На обратном пути и дома перед сном бурно обсуждали её, споря между собой и даже с автором. А в целом пьесу приняли: "Молодец, Корнейчук!" И уснули до предрассветного подъема и очередного выезда на аэродром.
Проклятая погода! Сидим и никак не можем вырваться на равнину. Правда, эскадрилье майора Панина все же удалось перелететь через Терский хребет. Наши товарищи ведут успешные боевые действия. А мы каждый день, спозаранку уезжая на аэродром, надеемся последовать их примеру. И каждый вечер снова возвращаемся на полуторке домой, даже не расчехлив самолёты.
В эти ненастные дни узнали мы фронтовую песенку композитора Табачникова "Давай закурим". Она сразу покорила нас своей искренностью и душевностью, мечтой о тех днях, когда наша Родина снова будет полностью освобождена от фашистской нечисти.
Как только мы усаживались в грузовик и машина трогалась с места, обязательно кто-нибудь запевал:
Дует теплый ветер, развезло дороги,
И на Южном фронте оттепель опять…
Особенно проникновенно с глубокой верой а правдивость и обязательность этих вещей слов мы подхватывали напев: