Самолёт скапотировал — перевернулся через нос и завалился на спину. Экипаж погиб.
Всех нас поразил своей нелепой неожиданностью этот скорбный случай. Мы очень переживали трагическую смерть товарищей, свершившуюся на глазах почти у всего состава полка.
Когда мы остались вдвоем с Иваном Карабутом, тот философски заметил:
— Видишь, как жизнь наша фронтовая все же примитивно устроена. Два года человек сражался. В воздухе подавлял в себе страх перед врагом. Хорошо воевал. И на ж тебе: не сумел побороть в себе чувство перед начальством…
Вместо выбывшего из строя капитана Токаря штурманом полка был назначен майор Панин. На его место — командиром эскадрильи — назначили меня. А замкомэском у капитана Карабута стал старший лейтенант Прохоров.
Хлопот теперь у меня прибавилось. Наряду с ответственностью за состояние личного состава надо было ещё отвечать за боеготовность самолётов эскадрильи. А в инженерно-технической службе я тогда разбирался ещё довольно посредственно. Большую помощь мне оказывали старший техник эскадрильи Михаил Переверзев и техники звеньев Иван Лупов и Яков Огнев. Машины они знали до винтика. Под их непосредственным руководством наши техники и мотористы тщательно, аккуратно и безукоризненно готовили самолёты к боевым вылетам.
Не помню уже в какой пьесе один из командиров — артиллеристов сказал расчету орудия: "Если артиллерия — бог войны, то вы — его апостолы!" наши техники звеньев казались мне тоже апостолами. До чего же здорово знали они свое дело!
А Ивана Лупова, коммуниста с довоенным партийным стажем, мы единодушно избрали парторгом эскадрильи. Он был возрастом всех нас постарше и всегда помогал мне, молодому коммунисту и командиру.
Стояла середина июля. Сухое, безветренное и по-кубански жаркое лето. Шел третий год войны…
Войска Красной Армии приобрели опыт ведения боевых действий. В огне боев выросли и сложились кадры командного состава. Тыл непрестанно наращивал выпуск самолётов, танков, орудий, снаряжения и боеприпасов.
Победа под Сталинградом предвещала закат немецко-фашистской армии. Однако вопреки здравому смыслу, гитлеровское командование в июле 1943 года снова предпринимает наступление под Курском, сосредоточив здесь крупные силы пехоты, танков артиллерии и авиации.
На нашем участке фронта, на Кубани, противник продолжал упорно сопротивляться. Пресловутая "Голубая линия" была плотно прикрыта зенитным огнем. Зенитки стояли чуть ли не на каждом бугорке.
Кратковременную передышку мы использовали для подготовки к предстоящему штурму "Голубой линии". В тренировочных полётах и на занятиях мы передавали опыт молодым лётчикам, пришедшим в полк на пополнение.
Надо было что-то придумать для подавления огня вражеских зенитных батарей. Обычно для этой цели в случае необходимости выделялась специально часть самолётов летевшей на задание группы. Если идут, например, двенадцать самолётов на цель, то четырем из них специально поручается сбрасывать бомбы на зенитные батареи противника. Однако и подобном случае задача эта очень серьезная и не такая уж простая, как может показаться на первый взгляд. Дело в том, что зенитное орудие ведет прицельный огонь с упреждением, то есть с известной поправкой на скорость самолёта. А когда самолёт пикирует на зенитную батарею, то зенитчики могут стрелять без упреждения, прямой наводкой по цели.
Пикировать на зенитку опасно. Штука эта, как говорится, обоюдоострая. Игра нервов. Кто кого. Изменила выдержка зенитчику — выиграл бой лётчик. А если наоборот, то оказывается победителем зенитчик.
Очевидно, все-таки лётчику сложнее, хотя бы потому, что не на земле, а в воздухе. И попасть бомбами в зенитную батарею или из пушек по зенитчикам — не такая уж простая задача. И все же, как правило, лётчикам удавалось заставить замолчать, хотя бы на несколько минут зенитные батареи, если их было две-три, не более. А как быть, если их двадцать-тридцать?
Наше командование пришло к логическому выводу: наносить сосредоточенные удары по противнику. Бить по его переднему краю и ближайшим тылам колоннами по сорок — шестьдесят самолётов. Противопоставить большому количеству батарей противника — массу самолётов, не меньше двух полков одновременно.
Сначала предполагалось, что такие воздушные "армады" будут водить в бой командиры полков и их заместители, но потом дело дошло и до командиров эскадрилий. Пришлось и мне три раза водить "дивизию" в бой.
При подготовке таких массированных ударов наш командир полка гвардии подполковник Зуб проявил исключительные организаторские способности. Готовил он полк к решающим схваткам без суеты, уверенно и рассчитано, как, впрочем, он умел делать все, за что брался или что ему поручалось командованием дивизии.
Он никогда не принижал инициативу командиров эскадрилий и ведущих групп. Вызовет на КП, поговорит минут десять-пятнадцать — и все. А дальше мы должны были действовать самостоятельно, решать поставленную задачу, сообразуясь с конкретной ситуацией. Но командир наш внимательно наблюдал за нашими самостоятельными действиями, и, если вдруг возникала необходимость, тактично и поразительно точно своими, казалось, незначительными советами он направлял выполнение боевой задачи по наилучшему пути.
Передышка на нашем участке фронта кончилась.
6 июля мы начали сосредоточенные удары по "Голубой линии", так называемую авиационную подготовку атаки наземных войск.
Идем дивизионной колонной пятерок. При подходе к цели — ураганный огонь зенитной артиллерии, преимущественно крупного и среднего калибра. Почти все пространство спереди и с боков заполнено черными клубками разрывов. Изредка, когда снаряд рвется вблизи самолёта, сквозь шум мотора слышно лишь глухое пуфф!
Война в воздухе по звукам резко отличается от наземного боя. Звуки боя слышны только тогда, когда стреляешь сам или получаешь прямое попадание снаряда противника в самолёт. Все остальное — одни лишь зрительные ощущения. Однако, если понимаешь и знаешь, что они означают, то действуют они ничуть не слабее ощущений звуковых…
Первая пятерка наносит удар, делает разворот. Затем бьет и потом разворачивается на следующий заход вторая пятерка, за второй — третья, пятая, десятая. Получается большой замкнутый круг.
После первого захода огонь зениток стихает наполовину, после второго остаются редкие одиночные выстрелы, на третьем и четвертом заходах вражеские батареи затихают полностью.
Мы становимся хозяевами в своем родном небе.
Как только авиация свое дело сделает, начинается артиллерийская обработка вражеских позиций, а потом уже идут в атаку танки и пехота.
И все же длительное время наземным войскам не удавалось прорвать "Голубую линию". Вот до чего немец здесь сильно укрепился, зарылся в землю, укрылся бетоном.
С вечера командир полка гвардии подполковник Зуб собрал на КП своих заместителей и командиров эскадрилий. Был он как всегда немногословным. Но в этот раз он показался мне более сосредоточенным и озабоченным, чем обычно.
— Наземные войска получили приказ, — сообщил он, — во что бы то ни стало прорвать оборону противника. Мы должны поддержать их своими силами. Применяем тактику сосредоточенного удара. Идем колонной пятерок. Превышение пятьдесят-сто метров. В первой пятерке пойдут со мной… он оглядел нас долгим задумчивым взглядом и назвал фамилии лётчиков.
Рано утром, как только взошло солнце, окропив бело-голубое небо багряными сполохами, армада в шестьдесят самолётов, которую вел Николай Антонович Зуб, вылетела на очередное боевое задание.
Я веду третью пятерку на дистанции пятьсот-семьсот метров, с допустимым превышением в пятьдесят-сто метров. Впереди линия фронта. Скоро цель. Взгляд на приборы — высота семьсот метров. Стало быть, у первой пятерки, которую ведет Николай Антонович, высота метров пятьсот-шестьсот, то есть самая опасная высота. Ведь в начале атаки самолёты идут по прямой, и вражеским зенитчикам легко их сбить.
Зенитные батареи пока молчат. Видимо тщательно прицеливаются. Необходим маневр, хотя бы небольшой. Первый залп — самый опасный. Дальше уже легче. А батареи все молчат. Напряжение растет. Сейчас атака…
И вдруг мгновенно вокруг пятерки гвардии подполковника Зуба возникают десятки смертоносных разрывов. Черные клубы кольцом опоясывают самолёт ведущего. Вся его пятерка, разом ринувшись в атаку, скрывается в сплошной черной массе разрывов.
"Что там? Все ли уцелели?"
Идем в атаку и мы. Разворот и снова заход.
А в ведущей группе — три самолёта вместо пяти. "Неужели сбиты? А может, дотянули до нашей территории?"
Команда с КП командира дивизии:
— После второго захода — домой!
Выходим из атаки. Курс — свой аэродром. Посадка. Командный пункт полка. Ошеломляющее известие: первым залпом сбиты Николай Антонович Зуб и Володя Ильин.
Почему Николая Антонович повел именно на этой высоте свою пятерку, для меня тогда было загадкой. Может потому, чтобы с меньшей высоты лучше поразить цель? Или просто отвага у него взяла верх над трезвым расчетом?
Горький удушливый клубок поступает к горлу, обида ест глаза.
На траурном митинге дали мы клятву отомстить за гибель командира полка и других наших товарищей. А жене гвардии подполковника Зуба — Анне Ивановне и его дочери мы послали письмо. Оно и сейчас, спустя много лет, сохранилось в семье Николая Антоновича.
"От партийной организации воинской части
Дорогая Анна Ивановна!
22 июля 1943 года, выполняя ответственное боевое задание в борьбе с гитлеровскими захватчиками, погиб наш боевой командир, стойкий большевик, отец полка, Ваш муж гвардии подполковник Николай Антонович Зуб.
Тяжела для нашей части, для партии, для Красной Армии эта утрата. Ещё тяжелее она для Вас, для вашей дочери Валентины.
Вы потеряли самого близкого человека, мужа, друга жизни. Партия потеряла лучшего своего члена стойкого большевика.