Из разговора с Филимоновым я убедился в том, что между командованием Добрармией, с одной стороны, и Кубанским атаманом, Радой и правительством, с другой существуют некоторые трения. Атаман жаловался мне, что, несмотря на то что Добрармия вступила на территорию Кубанского края и невзирая на прежние договоры, генерал Дейикин игнорирует кубанскую власть. Разговорившись позже с офицерами, как добровольческими, так и казачьими, я убедился, что в армии установилось презрительное отношение к следовавшим за нею Раде и кубанскому правительству. Их обвиняли в трусости вследствие их неучастия в боях, в излишней заботливости о своем комфорте и самоснабжении, причем это недружелюбие демонстрировалось часто и недвусмысленно.
В Тихорецкой все чины штаба были расквартированы в небольших домах недалеко от станции. В одном из таких скромных домиков проживал и начальник штаба Добровольческой армии генерал Романовский. Я явился к нему и был встречен очень ласково и гостеприимно. Генерал сказал мне, что до штаба Добрармии доходили сведения о моем восстании; но эти вести были столь разноречивы, что никто себе не представляет в действительности, каковы мои средства и силы. Я доложил подробно историю моей работы и просил дать мне артиллерию, ибо, кроме пары поломанных пушек, которые я таскал за собой для морального воздействия на противника, и одного горного орудия, снятого нами с грузовика матроса Шпака, у меня не было ничего.
Генерал Романовский очертил мне общую картину того времени. Задуманная для взятия Екатеринодара операция встретила трудности — кавалерийская дивизия[119] генерала Эрдели[120] натолкнулась на сильное сопротивление противника у станции Станичной и отошла несколько назад; дивизия генерала Боровского упорно завязла у станции Кавказской, и в настоящее время трудно выделить какие-либо силы для защиты Ставрополя от неизбежного нажима красных. Ставрополь лишь напрасно свяжет командование, основная цель которого захватить Екатеринодар и получить выход к Черному морю как к естественной границе, обеспечивающей фланг армии. Я докладывал Романовскому необходимость держать Ставрополь, ибо очищение города произвело бы самое тягостное впечатление на население и убедило бы его в слабости антисоветской армии. Романовский обещал поговорить с генералом Боровским о том, чтобы он выделил мне, если боевая обстановка позволит, какие-нибудь силы.
Распростившись с Романовским, я отправился, согласно его приказанию, к командующему Добрармией генерал-лейтенанту Деникину. Представляясь ему, я рапортовал по форме о состоянии приведенного мною отряда и о том, что признаю власть Добрармии и предоставляю себя в ее распоряжение.
— Родина вас не забудет, — сказал мне Деникин.
Затем, после нескольких дружеских фраз, он пригласил меня отобедать у него. Я вынужден был, однако, отказаться от этого приглашения, так как еще раньше был приглашен на обед к Филимонову. Я спросил генерала Деникина о лозунгах Добрармии. Однако он тотчас же перевел разговор на другие темы. У меня создалось впечатление, что Деникин избегал ответа на интересовавшую меня тему. Прощаясь со мной, он просил меня представиться завтра утром генералу Алексееву.
По выходе из квартиры командующего я был встречен несколькими членами Рады, которые повели меня в здание местной школы, где собрались на заседание члены Рады и атаман. Я был встречен аплодисментами депутатов. Затем атаман и председатель правительства Л. Л. Быч сказал мне приветственное слово. Я сделал Раде детальный доклад о своей работе и отвечал на задаваемые мне депутатами вопросы. Рада постановила ходатайствовать перед атаманом о производстве меня в генерал-майоры, в благодарность за труды мои по поднятию восстания; Филимонов вошел с представлением по этому поводу к командующему Добрармией. Затем Л. Л. Быч пригласил меня зайти к нему поговорить с глазу на глаз. Он жаловался мне на плохие отношения к кубанским верхам со стороны командования и на то, что слабохарактерный и покладистый атаман недостаточно энергично защищает перед командованием интересы казачества и достоинство Рады. Быч опасался, что по занятии Екатеринодара разногласия увеличатся. С другой стороны, он подчеркнул, что по мере военных успехов верхи армии начинают праветь и лозунг «Учредительное собрание» становится постепенно менее популярным.
Переночевав в отведенной мне квартире, на другой день в 6 часов утра я отправился к генералу Алексееву. Не видев его с 1916 г., я поразился, как он за это время осунулся, постарел и похудел. Одетый в какой-то теплый пиджачок и без погон, он производил впечатление почтенного, доброго старичка.
Алексеев особенно интересовался настроением крестьян Ставропольской губернии и Минераловодского района. Я доложил, что, по моему мнению, население почти всюду относится отрицательно к большевизму и что поднять его нетрудно, но при непременном условии демократичности лозунгов, а также законности и отсутствия покушения на имущественные интересы крестьян; в частности, необходимо избегать бессудных расстрелов, а также не производить безвозмездных реквизиций. Касаясь вопроса о настроении казачества, я обратил внимание генерала на прискорбные отношения, установившиеся между Радой и командованием. Алексеев возразил, что нынешний состав Рады не выражает волю населения, а роль ее важна лишь в будущем, когда будет очищена вся Кубань; теперь же Рада является лишь ненужным и бесполезным придатком к штабу армии. Относительно демократических лозунгов и о том, что Деникин не пожелал беседовать со мной на эту тему, Алексеев отозвался весьма сдержанно; у меня создалось впечатление, что между обоими генералами произошли по этому поводу какие-то недоразумения.
Затем я отправился поездом в Кавказскую на свидание с генералом Боровским. Подъезжая к ней, я слышал уже издали орудийную стрельбу, ружейную и пулеметную трескотню. Шел сильный бой. Генерал Боровский был на позиции. Однако вскоре он вернулся. Это был еще молодой, энергичный и решительный человек. Он выдвинулся на должности командира Студенческого батальона,[121] теперь же командовал 1-й дивизией Добрармии, состоявшей из Марковского[122] и Корниловского[123] полков и Кубанского стрелкового полка.[124] Ссылаясь на боевую обстановку, Боровский отказался в данный момент выделить мне какие-либо силы, но просил держать связь с ним, обещая помочь в случае крайней необходимости. Однако он дал мне бронепоезд, вооруженный морскими орудиями, с прислугой, составленной из офицеров и кубанских казаков.[125] Правда, поезд этот был самодельной бронировки, однако он мне весьма пригодился впоследствии.
На этом бронепоезде в тот же день я отправился в Ставрополь, куда прибыл около пяти часов дня. На вокзале толпилась масса народу, встретившего меня овациями. Мне был подан экипаж, и в сопровождении своего конвоя я поехал через город в приготовленную для меня квартиру. Вечером я вышел в общественный сад. Публика горячо приветствовала меня, выступали с речами, кричали «ура», некоторые даже пытались целовать мои руки. Ко мне являлись разные депутации, в том числе от рабочих.
В Ставрополе было захвачено 16 полевых и горных орудий. Доблестный подполковник Сейделер горячо принялся за формирование и в несколько дней сформировал одну за другой две 4-орудийных батареи.[126] Орудия были частью неисправны; приходилось из 2–3 неисправных пушек собирать одно годное к бою орудие. Лошадей собирали путем конной повинности, расплачиваясь квитанциями. Население охотно шло нам навстречу, поставляло лошадей, а крестьяне охотно привозили фураж и продовольствие для людей, Из наличных в городе офицеров, придав к ним гимназистов, студентов и юнкеров, был сформирован Ставропольский офицерский полк.[127]
По приказанию Ставки я считался командующим войсками г. Ставрополя, но оставался непосредственным начальником конной дивизии, переименованной во 2-ю Кубанскую казачью дивизию.[128] Она состояла теперь из конных полков 1-го и 2-го Хоперских, 2-го Кубанского[129] и 1-го Лабинского. Двухсотенный дивизион терцев влился в состав 1-го Лабинского полка. Пластунская бригада была выделена из моего непосредственного командования, и ее начальником назначили полковника Слащова.[130]
Организация у меня кипела день и ночь. Нужно было ждать впереди упорных боев и не терять времени напрасно. Для поднятия казачьих станиц между Армавиром и Ставрополем я рассылал отдельные сотни, но оружия опять стало не хватать. Разведка начала приносить сведения о том, что красные, узнав, что Ставрополь ими очищен под влиянием паники и без достаточного основания, ввиду отсутствия у меня артиллерии и малочисленности моего отряда, стали вновь собирать кулак для обратного его взятия. Одна из колонн, численностью до 4000 бойцов, двинулась от Невинномысской к Темнолесской. В северных уездах Ставропольской губернии большевики мобилизовали крестьян и собирали в районе Башкирских кочевий отряд численностью до 6000 человек. Генерал Боровский вел упорные бои. Для поддержки его я получил приказ нажать на Невинномысскую. Я двинул в район Темнолесской произведенного по ходатайству Рады в войсковые старшины Солоцкого с казачьей бригадой. Другая бригада была брошена к Башкирским кочевьям.
13 июля Солоцкий донес, что его бригада вытеснила большевиков из Темнолесской и отступает к селению Татарке. В помощь ему я выдвинул пластунскую бригаду Слащова на линию реки Татарки с приказанием поддержать Солоцкого и, если возможно, перейти в контратаку. Третья колонна красных заняла Бешпагир. Я оказался атакованным с трех сторон, имея мало артиллерии, снарядов и патронов, а свои войска — усталыми от длительных боев; тщетно просил помощи у генерала Деникина, руки которого были связаны кровопролитными боями у Кавказской. 16 июля положение стало угрожающим. Подвергаясь нажиму со всех сторон, мои войска стали уже приближаться к Ставрополю. В городе началась паника. Скоро снаряды большевистской артиллерии начали рваться на улицах. Пластуны выдыхались, не имея патронов.
Пришлось бросить в бой еще не сорганизованный как. следует офицерский полк. Часа в три дня положение стало особенно тяжелым. Конница уже не могла действовать в конном строю и жалась за пехотой и на флангах. Я упрашивал Боровского поддержать меня хотя бы батальоном. Среди казаков начались разговоры о том, что добровольцы нас бросили на произвол судьбы. Положение становилось отчаянным. Выяснилась невозможность дальнейшей обороны города. Ко времени захода солнца пластуны уже вели бой на окраинах Ставрополя.
Вдруг раздалась лихая военная песня и, рота за ротой, замаршировали по городу присланные Боровским батальоны корниловцев и кубанских стрелков.[131] Войдя во фланг большевистских цепей, не ложась и идя в полный рост, без выстрела наступали доблестные добровольцы и, приблизившись, бросились в штыки. Громовое «ура» огласило воздух. Подбодрившиеся пластуны также перешли в атаку. Красные цепи заколебались, смешались и пустились наутёк. Я бросил конницу в преследование. Забрали мы громадную добычу, нарубили массу «товарищей» и на их плечах дошли до Темнолесской. В ней я оставил бригаду Солоцкого, пехоту же оттянул обратно к Ставрополю и стал ее приводить в порядок и продолжать формирование офицерского полка. Корниловцы и стрелки, ознаменовавшие, к сожалению, свое пребывание в городе рядом грабежей и насилий, ушли обратно к Боровскому.
Тем временем у меня произошел ряд неприятностей с временно исполнявшим должность генерал-губернатора генералом Уваровым, вступившим в управление губернией, еще в большей своей части не очищенной от большевиков. Начались гонения на демократию, аресты, расстрелы. Пользуясь своим старшинством в чине, генерал не желал считаться со мною и даже делал поползновения вторгнуться в область моей компетенции. Однажды ко мне пришла депутация рабочих, принесших шапку собранных между собою денег на нужды войска.
— Объясните нам, — просили они меня, — за что же вы, в конце концов, боретесь? Теперь мы уже ничего не понимаем.
— Мы боремся за освобождение от большевистского засилья, за землю, волю и Учредительное собрание, — отвечал я.
На другой день мой ответ был напечатан во всех местных газетах, и со стороны Уварова полетела на меня жалоба в Ставку, что я своими выступлениями мешаю ему управлять губернией. Меня вызвали в Ставку; начальник штаба от имени Главнокомандующего сделал мне внушение за то, что я вторгаюсь в область политики. Взбешенный, я пошел к атаману Филимонову и заявил ему, что затрудняюсь впредь командовать ставропольскими войсками и вообще не создан для оборонительной борьбы; моя сфера — партизанщина, и я прошу отпустить меня подымать восстание в Баталпашинском отделе и в горах. Как на своего желательного преемника я указал на полковника Улагая,[132] выздоровевшего в это время в Новочеркасске от ран. Л. Л. Быч поддержал меня. Ставка, с которой у меня возникли новые недоразумения по поводу того, что я стал снабжать свой отряд запасами из взятой мною добычи, вместо того чтобы сдать ее в интендантство Добрармии, охотно пошла мне навстречу.
8 августа был взят Екатеринодар, куда я приехал также вместе со Ставкой в поезде генерала Деникина. Я присутствовал на торжествах по этому поводу. Там впервые встретился с генералом Покровским[133] и видел его дивизии. Полки были хороши и в полном комплекте.[134]
Затем я вернулся в Ставрополь, но заболел и провалялся недели две в постели.
Тем временем в должность губернатора вступил полковник Глазенап; Уваров же остался его помощником. С Глазенапом я не поладил по тому же поводу, что и с Уваровым. На смену меня прибыл полковник Улагай. Сдав ему дивизию, за исключением двух смешанных сотен хоперцев и терцев, ядра моей будущей Партизанской бригады и взвода полевой артиллерии, я получил наименование начальника отдельной Кубанской Партизанской бригады.[135]
К тому времени на Тереке уже началось общее восстание против большевиков. Ввиду того что меня плохо снабжали, я ездил ругаться в Екатеринодар.
26 августа в Ставрополь приезжал генерал Деникин, восторженно принятый населением.
Казаки между собою ругали начальство и жаловались, что им приходится защищать мужиков, в то время как их братья казаки еще страдают под большевистским игом.
У Шкуро — явная ошибка. В тот период в Добровольческой армии имелась не кавалерийская, а 1-я конная дивизия.
Генерал от кавалерии Эрдели Иван Георгиевич — из потомственных дворян, родился 15 октября 1870 г. в Одессе, где окончил гимназию, Николаевский кадетский корпус (1887 г.), Николаевское кавалерийское училище (1890 г.) и Академию Генштаба (1897 г.). Офицер Лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка. В 1899–1905 гг. — штаб-офицер для поручений при штабе Киевского военного округа, старший адъютант штаба генерал-инспектора кавалерии, в 1905 г. произведен в полковники; в 1907–1914 гг. — командир 8-го драгунского Астраханского полка, командир Лейб-гвардии Драгунского полка, генерал-квартирмейстер штаба войск гвардии и Санкт-Петербургского военного округа, генерал-квартирмейстер штаба 9-й армии. В 1910 г. произведен в генерал-майоры. Участвовал в Первой мировой войне, в 1916 г. произведен в генерал-лейтенанты. В 1915–1917 гг. — начальник 14-й кавалерийской (с 18 октября 1914 г.) и 64-й пехотной дивизий, командир 18-го армейского корпуса (с 6 апреля 1917 г.), командующий 11-й и Особой армиями. 18 мая 1917 г. произведен в генералы от кавалерии. Участвовал в корниловском выступлении, был арестован и заключен в тюрьму г. Быхова. В ноябре прибыл на Дон и принял участие в формировании Добровольческой армии при Кубанском Краевом правительстве. В 1-м Кубанском походе командовал Отдельной конной бригадой, с июня 1918 г. — начальник 1-й конной дивизии. С апреля 1919 г. — Главноначальствующий и командующий войсками Терско-Дагестанского края (с мая еще и Астраханского края), Главноначальствующий и командующий войсками Северного Кавказа. В 1920 г. эмигрировал, жил во Франции. С 29 июня 1934 г. — начальник 1-го отдела РОВС. Умер в Париже 7 июля 1939 г.
Студенческий батальон был сформирован в Ростове 19 января (1 февраля) 1918 г. генерал-майором А. А. Боровским из учащихся средних учебных заведений Ростова (главным образом — учащихся трех старших классов Ростовского среднего коммерческого училища). Он состоял из двух рот и насчитывал около 200 человек, занимал позиции у кирпичных заводов за северной окраиной города, занимался усиленной военной подготовкой и нес гарнизонную службу в Ростове. 28 января (10 февраля) батальон был переименован в Ростовский добровольческий полк. 12 (25) февраля при реорганизации Добровольческой армии в станице Ольгинской он вошел студенческой ротой в Особый юнкерский батальон генерала Боровского, командиром роты был назначен подполковник П. Т. Зотов. Впервые Л. Г. Корнилов ввел студенческую роту (70 человек) в бой 4(17) марта под станицей Кореновской.
«Марковцами» именовались в обиходе чины воинских частей, получивших почетное именное шефство генерала С. Л. Маркова. Первой такой частью Добровольческой армии стал Сводно-Офицерский пехотный полк, сформированный 12 (25) февраля 1918 г. При реорганизации Добровольческой армии 27 мая (9 июня) полк был назван 1-м Офицерским и вошел в состав 1-й дивизии генерала СЛ. Маркова. После его смерти от ран полк 13 (26) июня был переименован в 1-й Офицерский генерала Маркова полк. В августе 1919 г. он был развернут в два полка — 1-й и 2-й Офицерские генерала Маркова полки. В октябре был сформирован 3-й одноименный полк, и 14 (27) октября полки были сведены в Офицерскую генерала Маркова дивизию. В ноябре 1919 г. 1-я Артиллерийская бригада была переформирована в Артиллерийскую генерала Маркова бригаду. В Крыму дивизия, вошедшая в состав Русской армии, 28 апреля (11 мая) 1920 г. была переименована в Марковскую и ее полки стали официально именоваться Марковскими, точно также — артиллерийская бригада. После эвакуации Крыма в ноябре 1920 г. остатки дивизии в Галлиполи были сведены в Марковский полк, остатки Марковской артиллерийской бригады — в Марковский артиллерийский дивизион. После переезда в Болгарию они прекратили свое существование как отдельные части в 1922 г. Марковцы-пехотинцы носили фуражки с белой тульей и черным околышем и черные погоны (все — с белой выпушкой). Марковцы-артиллеристы носили фуражки с белой тульей и черным околышем и черные погоны (все с красной выпушкой).
В мае 1917 г. приказом Л. Г. Корнилова, тогда командующего 8-й армией Юго-Западного фронта, капитану М. О. Неженцеву было разрешено сформировать 1-й ударный отряд (позднее — Корниловский ударный отряд) из добровольцев — государственно настроенных офицеров, унтер-офицеров и рядовых. Отряд участвовал в провалившемся июньском наступлении фронта. В августе отряд был переформирован в Корниловский ударный полк, выполнявший карательные функции в борьбе с дезертирством и разложением, пустившими корни в бывшей Российской Императорской армии. После ликвидации корниловского выступления по настоянию Керенского полк был переименован в 1-й Российский ударный, а затем — Славянский ударный. После Октябрьского переворота часть чинов полка по приказу Неженцева перебралась в Новочеркасск, где в конце декабря (ст. ст.) полк был восстановлен как Славянский Корниловский ударный и 30 января (12 февраля) 1918 г. был включен в состав 1-й Добровольческой дивизии. В феврале в Славянский Корниловский ударный полк Особым Георгиевским батальоном были влиты остатки Георгиевского полка (120 штыков).28 марта (10 апреля) Славянский Корниловский ударный полк был реорганизован — свернут в 1 батальон; 2-й батальон образован из только что записавшихся в него кубанцев. После боя на следующий день в полку осталось всего 67 штыков. 30 марта (12 апреля) командиром полка после смерти М. О. Неженцева был назначен полковник А. П. Кутепов, а в качестве пополнения в полк был влит батальон кубанцев (350 штыков) из станицы Новомышастовской под командованием полковника Шкуратова. К июню полк вновь стал называться Корниловским ударным; 21 июля (3 августа) 1919 г. он развернулся в два полка (2-й Корниловский был сформирован из батальона Запасного Корниловского ударного полка); в сентябре под Курском оба полка, а также сформированный 27 августа (9 сентября) 3-й Корниловский ударный полк были сведены в Корниловскую ударную бригаду. 14 (27) октября, после взятия Орла, бригада была выделена из 1-й пехотной дивизии и переформирована в Корниловскую ударную дивизию. 10 (23) ноября из частей 1-й и 2-й артиллерийских бригад было приказано сформировать Корниловскую артиллерийскую бригаду, вошедшую в состав Корниловской дивизии, состоявшей все время в 1-м армейском корпусе Добрармии (в 1920 г. — Русской армии генерала П. Н. Врангеля). На 22 января (4 февраля) 1920 г. в Корниловскую ударную дивизию входили: управление, 1-й, 2-й и 3-й Корниловские ударные полки, Запасный полк дивизии, запасные батальоны всех трех полков, Корниловский отдельный конный и Горско-Мусульманский дивизионы, Корниловская артиллерийская бригада (управление, 1-я генерала Корнилова легкая, 2-я и 5-я батареи и формировавшиеся 6-я, 7-я и 8-я батареи), Отдельная инженерная рота дивизии, дивизионный транспорт и формировавшийся склад огнестрельных припасов, организовывавшийся в Тимашевской дивизионный лазарет. 8 (21) августа 1920 г. конный дивизион, бывший при Корниловской ударной дивизии, был переименован в Отдельный конный генерала Корнилова дивизион.После эвакуации из Крыма в ноябре 1920 г. в Галлиполи остатки корниловских пехотных частей были сведены в Корниловский ударный полк, артиллерийских — в Корниловский артиллерийский дивизион. В Болгарии корниловские части прекратили существование как отдельные воинские формирования в 1922 г.
Кубанский (позднее 1-й Кубанский) стрелковый полк был сформирован из пеших кубанских частей, выступивших из Екатеринодара (так, например, офицеры и юнкера Константиновского военного училища вошли в состав полка полусотней 3-й сотни). Командиром его был назначен подполковник P. M. Туненберг. На 24 марта (6 апреля) 1918 г. в полку было до 1 тысячи штыков (из них половина — офицеры) и 4 пулемета. Полк участвовал во всех боях 1-го («Ледяного») Кубанского похода. Перед началом 2-го Кубанского похода (июнь 1918 г.) в полку имелось 2 батальона и он входил в состав 1-й дивизии генерал-лейтенанта С. Л. Маркова. В августе — сентябре полк вел бои на Черноморском побережье, а затем был переброшен под Армавир и Ставрополь. К середине ноября полк входил в пехотную бригаду генерал-майора Н. С. Тимановского (находилась в 1-м армейском корпусе) и совершил вместе с марковцами в ноябре — декабре зимний поход в горах Ставропольской губернии, постоянно участвуя в боях с красными. 16 (29) января 1919 г. полк исключен из состава 1-й дивизии и включен во 2-ю. Полк участвовал во всех боях кампании 1919 — начала 1920 гг. После эвакуации из Новороссийска Кубанский стрелковый полк уже в Крыму был включен в состав Кубанской казачьей дивизии. 7 (20) июля полк был выделен из нее и участвовал в августовском десанте на Кубань в рядах Сводной дивизии. По возвращении полк 4 (17) сентября был переименован в 1-й Кубанский стрелковый и вошел в состав 2-й бригады 7-й пехотной дивизии (3-го армейского корпуса 2-й армии). В сентябре 1920 г. полк (2 батальона) участвовал в бою под Скелькой в ходе Заднепровской операции. После эвакуации из Крыма полк был расформирован и остатки его, по-видимому, были включены в 4-й, 5-й или 6-й Кубанские стрелковые полки 2-й Кубанской стрелковой дивизии (Кубанского корпуса), находившейся в лагере Калоераки.
По-видимому, имеется в виду легкий бронепоезд № 2 (впоследствии легкий бронепоезд «Генерал Корнилов») под командованием полковника Громыко. Он состоял из 2 орудийных бронеплощадок с 3-дюймовым орудием обр. 1900 г. и 47-мм орудием системы Гочкис и 1 пулеметной бронеплощадки.
Возможно, речь идет о сформированном 19 августа (1 сентября) 1918 г. 2-м Кубанском казачьем конно-артиллерийском дивизионе в составе 3-й Кубанской казачьей конной и 1-й конно-горной батарей. Командиром дивизиона 13 (26) сентября был назначен подполковник Сейделер.
Ставропольский офицерский полк в конце июля (начале августа) 1918 г. участвовал в боях в районе Ставрополя: под Старомарьевской, Бешпагиром, Золотой горой, около станции Пелагиада, а также за гору Недреманную, у станицы Невинномысской. В ходе боев за последнюю в конце июля (ст. ст.) полк понес большие потери, в ротах осталось по 10–20 человек. Отступив в станицу Елизаветинскую, полк был переформирован и, пополнившись добровольцами, вновь принял участие в боях. Здесь, по-видимому, он стал 3-м Офицерским полком, который, в свою очередь, 27 сентября (10 октября) был переформирован в Кавказский офицерский полк, который в составе ряда соединений ВСЮР с честью прошел всю боевую страду 1918 — начала 1920 гг. К началу ноября (ст. ст.) 1919 г. полк входил в Группу войск особого назначения Генерального штаба генерал-майора А. П. Ревишина, действовавшую на Украине против повстанческих отрядов Махно. Затем вместе с войсками 3-го армейского корпуса генерала Я. А. Слащова в начале 1920 г. полк отошел в Крым. 21 июня (4 июля) 1920 г. последовал приказ о сформировании распоряжением командира 1-го армейского корпуса 6-й пехотной дивизии в составе: Кавказского стрелкового, Самурского и Смоленского пехотных полков, отдельной инженерной роты, запасного батальона и 6-й артиллерийской бригады; Кавказский стрелковый полк должен был быть сформирован из кадров бывшего Кавказского офицерского полка. Уже к 7 (20) июля дивизия была сформирована и вошла в состав 1-го армейского корпуса ВСЮР. К 4 (17) сентября она входила в 3-й армейский корпус 2-й армии Русской армии генерала П. Н. Врангеля. Дивизия участвовала во всех боях лета и осени 1920 г.
2-я Кубанская казачья дивизия была сформирована по приказу А. И. Деникина в июле 1918 г. из частей бывшего отряда А. Г. Шкуро. В конце 1918 — начале 1919 гг. дивизия вошла в 1-й конный корпус генерала П. Н. Врангеля, действовавший на Северном Кавказе. В мае она вошла во 2-й Кубанский корпус генерала С. Г. Улагая и вела активные боевые действия на царицынском направлении. 6 (19) мая 1920 г. приказано считать дивизию в составе управления, 1-го Кубанского, 1-го Лабинского, 2-го Кубанского и 1-го Полтавского Кубанского казачьего войска полков расформированной. 7 (20) июля дивизия была вновь сформирована в составе: управления, Волчьих казачьего и стрелкового, Черкесского конного полков, Кубанского Гвардейского дивизиона и Отдельного Кубанского казачьего конно-артиллерийского дивизиона. 4 (17) сентября ее было приказано расформировать; некоторые части дивизии были переформированы и включены в 1-ю Кубанскую казачью дивизию.
2-й Кубанский Кубанского казачьего войска полк вошел в состав 2-й Кубанской казачьей дивизии летом 1918 г. 11 (24) ноября командиром его был назначен полковник Лопата. 14 (27) декабря полк приказом Главнокомандующего Добрармии исключен из состава 2-й Кубанской дивизии и включен в 3-ю Кубанскую казачью дивизию, но в 1919 г. он был возвращен обратно. 6 (19) мая 1920 г. его было приказано считать расформированным.
Пластунская бригада была переименована в Кубанскую пластунскую бригаду, и ее командиром был назначен полковник Я. А. Слащов (15 (28) ноября он стал начальником 1-й Кубанской пластунской отдельной бригады).
В боях за Ставрополь в середине июля (начале августа) 1918 г. принимали участие Корниловский ударный (сперва лишь 1 батальон, чуть позже к нему присоединились и другие) и Партизанский пеший казачий полки. Они вступили в бой сразу же по выгрузке из вагонов. Потери их были значительными — так, например, корниловцы под Ставрополем потеряли 137 человек.
Улагай Сергей Георгиевич родился 19 октября 1875 г. в семье казачьего офицера, окончил Михайловский Воронежский кадетский корпус и сотню Николаевского кавалерийского училища (1897 г.). Офицер Кубанского казачьего дивизиона (в Варшаве). С 17 июля 1916 г. служил в 1-м линейном генерала Велвяминова полку Кубанского казачьего войска. В 1916 г. награжден Георгиевским оружием. 4 марта 1917 г. был произведен в полковники, 7 июня — назначен командиром 2-го Запорожского полка Кубанского казачьего войска. Участвовал в корниловском выступлении, был арестован, но бежал на Кубань. В конце 1917 г. Кубанская Рада поручила ему формирование добровольческих частей в Екатеринодаре, однако с этой задачей он не справился. С февраля 1918 г. — начальник кавалерии в кубанском добровольческом отряде полковника Г. М. Лисевицкого, затем — командир Особого пластунского батальона. С 22 июля (4 августа) — начальник 2-й Кубанской казачьей дивизии, 12 (25) ноября произведен в генерал-майоры. С 27 февраля (12 марта) 1919 г. — командир 2-го Кубанского конного корпуса, командовал конной группой Кавказской армии под Царицыном; в том же году произведен в генерал-лейтенанты, командовал объединенной конной группой (из донских и кубанских конных частей), входившей в состав Добровольческой армии. Затем заболел тифом и после выздоровления с октября состоял в резерве чинов штаба Главкома ВСЮР, с 28 ноября (11 декабря) в распоряжении командующего Добрармией. С 14 (27) февраля 1920 г. — командующий Кубанской армией ВСЮР, с 5 (18) июля назначен командующим группой войск особого назначения и командовал морским десантом частей Русской армии из Крыма на Кубань, после поражения десанта был уволен Врангелем из армии. В 1920 г. эмигрировал. Во время Второй мировой войны участвовал в формировании антисоветских казачьих частей. После 1945 г. жил во Франции. Умер 20 марта 1947 г.<a l:href="#c_48">{48}</a> в Марселе.
Генерал-лейтенант Покровский Виктор Леонидович (1889–1922 гг.) окончил Одесский кадетский корпус (1906 г.), Павловское военное училище (1908 г.). Участвовал в Первой мировой войне, летчик, штабс-капитан, командир 12-го армейского авиаотряда в 1917 г. В январе 1918 г. в чине капитана сформировал на Кубани добровольческий отряд, действовавший против революционных войск в районе Екатеринодара. 24 января (6 февраля) был произведен Войсковым атаманом Кубанского казачьего войска полковником А. П. Филимоновым в полковники и генерал-майоры и назначен командующим войсками Кубанского края. С 13 (26) февраля — командующий Кубанской армией, 13 (26) марта произведен в генерал-майоры. С июня — командир Кубанской конной бригады, в январе — начальник 1-й Кубанской казачьей дивизии, затем (по август) — командир 1-го конного корпуса, позднее — командующий Кавказской армией ВСЮР. Его войска отличались массовым мародерством и беспощадными расправами с большевиками, сочувствующими их власти и кубанскими «самостийниками». В мае 1920 г., не получив командной должности в Крыму у генерала Врангеля, эмигрировал. Убит 9 ноября 1922 г. в Болгарии в стычке с полицией.
У Шкуро имеются в виду полки 1-й Кубанской казачьей дивизии генерал-майора В. Л. Покровского, развернутой из 1-й Кубанской казачьей бригады уже в ходе 2-го Кубанского похода летом 1918 г. (В состав бригады в начале июня (ст. ст.) входили 2-й и 3-й Сводные Кубанские казачьи полки и взвод артиллерии (2 орудия)). К сентябрю в дивизии насчитывалось 2986 шашек, 8 орудий и 12 пулеметов. В конце 1918 г. — начале 1919 г. дивизия вошла в 1-й армейский корпус генерала Б. И. Казановича. С созданием конных (впоследствии Кубанских) корпусов дивизия была включена в состав 1-го Кубанского корпуса генерала В Л. Покровского и в его составе участвовала в боях за Царицын летом и в конце 1919 г. — начале 1920 гг. Состав дивизии незначительно изменился, и 6 (19) мая 1920 г. ее (управление, Сводный Кубанский, 2-й Линейный и 2-й Черноморский Кубанского казачьего войска полки, Кубанский Гвардейский казачий дивизион) было приказано расформировать. Для действия в составе Группы войск особого назначения, предназначенной для десанта на Кубань, из Кубанской казачьей дивизии 7 (20) июня было приказано вновь сформировать 1-ю Кубанскую казачью дивизию в составе: управления, Партизанского, Уманского, Запорожского казачьих и Корниловского конного полков, 2-го конно-артиллерийского дивизиона и Запасного полка дивизии. После неудачной операции на Кубани она 4 (17) сентября была реорганизована следующим образом: управление дивизии, Корниловский конный, 1-й Лабинский, 1-й Линейный и 1-й Уманский казачьи полки, Кубанский сводный дивизион, 2-й конно-артиллерийский дивизион, 1-я Кубанская казачья конная батарея и Запасный полк дивизии, и вошла в 1-й армейский корпус 1-й Русской армии генерала П. Н. Врангеля. После эвакуации из Крыма в ноябре 1920 г. она была переименована в 1-ю Кубанскую конную дивизию, в состав которой вошли 1-й, 2-й и 3-й Кубанские конные полки, Горский конный и 1-й конно-артиллерийский дивизионы.
В июле 1918 г. было приказано сформировать Кубанскую Партизанскую отдельную бригаду. 8 (21) августа начальником ее был назначен полковник Шкуро, а начальником штаба 6 (19) сентября — Генерального штаба полковник А. М. Шифнер-Маркевич. 9 (22) ноября бригада из-за включения в нее не только кубанских, но и терских полков была переименована в Кавказскую конную дивизию.