В это время Врангель, полагая, что движение на Москву по прямому направлению не будет успешным, ибо мы едва в состоянии удержаться в Донецком бассейне, настаивал перед Главным командованием на очищении Донбасса и переброске конницы на левый берег Волги для соединения с левым флангом Колчака,[211] через посредство Уральского казачьего войска.[212] Он настаивал на необходимости сформирования для этой цели особой Кавказской армии[213] на Царицынском направлении. Эта армия должна была состоять из всех конных и пластунских частей (кубанских, терских, астраханских и горских), за исключением дивизий моей 1-й Кавказской и 1-й Терской.
Добровольцы и донцы должны были бы удержать фронты по южной окраине Донецкого бассейна и восточнее — ныне существующий фронт, проходящий по Донской области. Однако Главное командование не согласилось полностью с этим планом и считало, что наивыгоднейшим является кратчайшее направление на Москву через Харьков, Курск и Орел. Кавказская же армия была сформирована,[214] но должна была действовать не на левом, а на правом берегу Волги.
Лозунг же «неделимая Россия» теперь уже толковался в Ставке в ограничительном значении этого термина, то есть как отрицание федеративного строительства государства. Отсюда возникли невозможность сговориться с Петлюрой, перешедшая впоследствии в вооруженную борьбу, недоразумения с Кубанской Радой и с Грузией, кровопролитные столкновения с Дагестаном и Азербайджаном, недоброжелательства в сношениях с Польшей и т. п. Все это дробило силы и средства армии, вызывало необходимость содержания крупных гарнизонов в тылу и препятствовало возможности создания единого антибольшевистского фронта. Назначенный командующим войсками Кавказа генерал Эрдели,[215] воспитанник Петербургских салонов, не имевший понятия о кавказских взаимоотношениях и обычаях, не сумел довести до конца удачно начатое мною умиротворение Ингушетии и Чечни. Там начались беспрерывные восстания. Игнорируемая Главным командованием Кубанская Рада, ища союзников, приняла украинофильскую, вернее, петлюровскую ориентацию, ибо малороссийское наречие, традиции, дух и нравы родственны значительной части населения Кубанского края.
Однако вся эта политическая завируха, ослаблявшая армию физически, раздробляя ее силы морально, пока еще не очень отражалась на ней. Худшие в этом отношении последствия вызвала неналаженность или, вернее сказать, отсутствие снабжения. Денег не отпускалось достаточно, даже жалованье не платилось войскам иной раз по полгода. Приходилось жить добычей, отнимаемой у большевиков. Если же таковой не попадалось или не хватало, то прибегали к реквизициям у населения, уже сильно разоренного немецкой оккупацией и Гражданской войной. Реквизиционные квитанции, никогда не оплачиваемые, потеряли в глазах населения всякое значение; понятия реквизиции и вооруженного грабежа стали скоро для него аналогичными. Казаки и солдаты быстро привыкли, в свою очередь, смешивать два этих понятия, что чрезвычайно развращало армию.
Нравственный распад постепенно распространялся и на офицерский корпус. Первые добровольцы, горячие патриоты и идейные, бескорыстные сподвижники Л. Г. Корнилова, были уже повыбиты. Нынешнее офицерство состояло из новых людей, частью пленных или перебежавших из Красной армии, из мобилизованных в освобожденных от большевизма областях и из приезжавших с Украины, Грузии и окраинных государств. Прежние лозунги остались, но внутреннее содержание их стало другим. Прежний дух отлетел от армии. Не ощущалось и внутренней спайки между офицерами и солдатами.
Мобилизуемые принудительно крестьяне и рабочие интересовались прежде всего программой Добрармии. Ощутившие на своей шкуре грубую неправду большевистских обещаний, народные массы, разбуженные политически, хотели видеть в Добрармии прогрессивную силу, противобольшевистскую, но не контрреволюционную. Программа Корнилова была ясна и понятна; по мере же успехов Добрармии программа ее становилась все более неясной и туманной. Идея народоправства не проводилась решительно ни в чем. Даже мы, старшие начальники, не могли теперь ответить на вопрос: какова же в действительности программа Добрармии даже в основных ее чертах? Что же можно было сказать о деталях этой программы, как, например, в ответ на вопрос, часто задававшийся мне шахтерами Донецкого бассейна: каковы взгляды вождей Добрармии на рабочий вопрос? Смешно сказать, но приходилось искать добровольческую идеологию в застольных спичах и речах, произнесенных генералом Деникиным по тому или другому случаю; простое сравнение двух-трех таких «источников» убеждало в неустойчивости политического мировоззрения их автора и в том, что позднейший скептизм и осторожность постепенно аннулировали первоначальные обещания. Никаких законоположений не было; ходили слухи о том, что-то пишется в тиши кабинетов; нас же, полевых работников, постоянно сталкивавшихся с недоумениями и печалями населения, ни о чем не спрашивали и даже гневались, когда мы подымали эти вопросы…
В конце апреля красная конница Думенко перешла в наступление от Великокняжеской направлением на Батайск. Предпринявший контроперацию Врангель разгромил Думенко и отбросил его на восток от Великокняжеской. Положение Май-Маевского, предоставленного собственным силам, становилось все более тягостным — он едва держался. Я получил задание сосредоточиться около Матвеева Кургана и прикрыть отход Май-Маевского. 2 мая мы стали сосредоточиваться у Харцизска с целью приступить к исполнению директивы и идти к Матвееву Кургану.
В ночь на 4 мая Врангель вызвал меня к аппарату, спрашивая о состоянии корпуса; я доложил, что люди и особенно конский состав очень переутомлены, но если мне дадут несколько дней отдыха, можно было бы вновь пуститься в рейд, дабы не отдавать каменноугольного района. Врангель предоставил мне свободу действий, а Май-Маевскому разрешил отступать, предоставляя ему выбрать момент для этого по его усмотрению. 4 мая я отправился к Май-Маевскому в Иловайскую.
— Мой корпус уже несколько отдохнул, — сказал я ему. — Я готов поддержать вас. Давайте удерживать Донецкий бассейн. Май-Маевский предложил мне отдохнуть еще денек.
— Если красные не будут наступать сегодня, я продержусь еще один день, — сказал он.
Эвакуация складов и запасов была им начата заблаговременно. Однако уже в два часа дня красные перешли в энергичное наступление и принудили к отступлению Корниловский и Марковский полки. Скоро снаряды красных стали ложиться на станции Иловайской. Бывшие на ней поездные составы стали уходить один за другим. Вскоре остался лишь один поезд Май-Маевского. Обстрел все усиливался. Повсюду рвались снаряды с оглушительным треском. Железнодорожники разбежались. Начальник штаба Май-Маевского, генерал Агапеев,[216] струсив, хотел было бежать. Май-Маевский сохранял, однако, полное спокойствие и хладнокровие; он успокаивал всех.
Я отдал приказание 1-й Терской дивизии Топоркова, выйдя из Харцизска, поддержать корниловцев, 1-й же Кавказской, стоявшей у Иловайской (временно командовал ею генерал Губин[217]), прорвать фронт красных южнее ее, направляясь на Волноваху, и отрезать таким образом Красную армию от Махновской. В резерве, в Иловайской, я оставил один полк 1-й Кавказской дивизии и свою Волчью сотню, а также хор трубачей, которых заставил играть на станции.
Прошло часа три. Пулеметная трескотня все приближалась. Стали появляться отдельные беглецы — марковцы и корниловцы. Видя, что поезд Май-Маевского на станции, а мои трубачи играют, и узнав от «волков», что я прибыл с корпусом на помощь, они подбодрились и поспешили обратно в свои части. Сев на коня, в сопровождении своих резервных частей, я поехал к Корниловскому полку; его цепи были в трех верстах от Иловайской; трубачи играли Корниловский марш.[218]
Корниловцы повскакали в цепи, черно-красные фуражки[219] полетели в воздух, радостное «ура» огласило окрестность.
Опешившие красные прекратили стрельбу. Вдруг справа и в тылу у большевиков началась артиллерийская канонада. Это появились конные цепи терцев. Корниловцы с криками «ура» бросились тотчас же в атаку. Я двинул вперед своих «волков». Красные начали поспешно отступать.
Вернувшись в Иловайскую, я получил донесение о действиях 1-й конной дивизии. Оказалось, что 1-й Партизанский полк, исполняя задачу, нарвался на крупный отряд красных, засевших за илистой, непроходимой вброд речкой. Понеся потери, партизаны стали отступать. Решившие преследовать их красные перешли на тот же берег этой речки. Тогда командовавший 2-м Партизанским полком есаул Соломахин[220] по собственной инициативе ударил внезапно во фланг большевикам и погнал их к речке. Много большевиков потонуло и было изрублено.
Мы взяли около 1500 пленных, несколько пушек, множество пулеметов и другой добычи. Фронт красных был прорван. Я бросил обе дивизии в этот прорыв, нацелив их на Юзовку, которую Кавказская дивизия должна была атаковать с юга, а Терская — с севера.
5 мая прибыл к Май-Маевскому дивизион танков[221] — оружие невиданное до сих пор. Я дал для охраны их свою Волчью сотню. 6 мая корниловцы с танками перешли в наступление и взяли Ясиноватую. В тот же день мои дивизий овладели Юзовкой, забрав там много пленных — красных и махновцев. Перевешав коммунистов, я распустил всех прочих по домам. Не задержавшись в Юзовке, мы взяли последовательно станции Чаплино и Волноваху без больших потерь.
Адмирал Александр Васильевич Колчак родился в 1873 г. в семье морского артиллериста генерал-майора В. И. Колчака. Окончил Морской кадетский корпус (1894 г.). Участвовал в заграничных плаваниях, в том числе на «Крейсере» (1896–1899 гг.) в водах Тихого океана. В 1900–1902 гг. участвовал в Русской полярной экспедиции Э. В. Толля на шхуне «Заря», исполняя должности гидролога и второго магнитолога. После завершения экспедиции работал над ее материалами. Участвовал в русско-японской войне 1904–1905 гг., служил в Порт-Артуре на береговой батарее, был ранен и попал в плен. После возвращения из плена (через Америку в Петербург) продолжил работу над материалами экспедиции, издававшимися позднее в виде отдельных выпусков. В 1906 г. Императорское Русское Географическое общество присудило Колчаку свою высшую награду — большую золотую Константиновскую медаль. Он активно участвовал в подготовке и проведении Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана (1910–1915 гг.). Одновременно участвовал в воссоздании и реорганизации Российского Императорского флота. В 1906 г. вошел в состав только что созданного Морского Генерального штаба, С 1912 г. Колчак в действующем флоте, сперва — в минной дивизии, затем — флаг-капитан по оперативной части в штабе командующего Балтийским флотом адмирала И.О. фон Эссена. В 1914 г. участвовал в разработке и осуществлении операции Балтфлота по установлению минных полей в Финском заливе. С сентября 1915 г. — командир минной дивизии, затем — командующий всеми морскими силами в Рижском заливе. В том же году принял участие в срыве германского наступления на Ригу — произвел высадку десанта в тылу немцев на Рижском побережье. 28 июня 1916 г. был назначен командующим Черноморским флотом. Корабли флота под его руководством закрыли Черное море для противника, установив минные заграждения у Босфора, вели боевые действия против прорывавшихся неприятельских судов, осуществляли перевозки грузов и войск, необходимых Кавказскому фронту. После февраля 1917 г. предпринял ряд экстренных мер по поднятию дисциплины на флоте, своей умело проводимой дипломатией по отношению к комитетам до июня поддерживал относительно высокую боеспособность Черноморского флота. В июне вышел в отставку и уехал в Петроград. Затем убыл в командировку в США для участия в намечавшейся Дарданеллской операции союзников, но, узнав об отмене ее, решил через Японию вернуться в Россию. По дороге на Родину был направлен по просьбе русского посланника в Китае князя Н. А. Кудашева в Пекин, где получил назначение в Харбин для организации русских вооруженных сил в полосе отчуждения Китайско-Восточной железной дороги. 4 ноября 1918 г. прибыл в Омск, где сразу же стал военным и морским министром правительства Директории. 18 ноября в результате переворота Колчак занял пост Верховного Правителя и Верховного Главнокомандующего, будучи произведен правительством в чин полного адмирала. В марте — апреле 1919 г. войска Колчака добились максимального успеха в борьбе с Красной армией, и к Пасхе Колчаку был поднесен — «за освобождение Урала» — орден Св. Георгия 3-й степени. 30 мая генерал А. И. Деникин признал верховную власть Колчака, ему подчинялись генералы Н. Н. Юденич и Е. К. Миллер. Однако в силу ряда объективных и субъективных причин войска Колчака летом и осенью потерпели поражения, и 12 ноября он покинул Омск. В результате предательства союзников и чехословаков 15 января 1920 г. Колчак был арестован в Иркутске и по приказу из Москвы 7 февраля 1920 г. расстрелян.
Уральские казаки приняли весьма активное участие в Гражданской войне на стороне белых. Уже 25 декабря 1917 г. (7 января 1918 г.) в Уральске произошло вооруженное столкновение 7-го Уральского казачьего полка, прибывшего с фронта уже разложившимся, с отрядом Войскового атамана В. П. Мартынова, который пытался его разоружить. Весной 1918 г. в ряде населенных пунктов Уральской области начались восстания против советской власти, и в марте в г. Уральске власть перешла в руки Уральского войскового правительства. Оно сразу же стало энергично создавать свои части, и в апреле была сформирована Уральская армия численностью около 15 тысяч человек. Она действовала на фронте от северного побережья Каспийского моря (восточнее Астрахани) до Илецкого городка. Осенью в ее рядах насчитывалось уже более 21 тысячи штыков и шашек. Однако среди части казаков продолжались колебания, и в результате неудачного для уральцев хода боевых действий после упорной обороны в январе 1919 г. красные войска 4-й армии Восточного фронта захватили Уральск. Несмотря на поражение, начавшийся в связи с ним моральный надлом в войсках, резкое усиление дезертирства и т. д., Уральская армия продолжала драться с большевиками. Войсковым атаманом стал генерал-майор B. C. Толстов, которому удалось реорганизовать армию. С весны 1919 г. через Каспийское море началась доставка уральцам вооружения, боеприпасов и снаряжения; от генерала А. И. Деникина начали поступать пополнения офицерами. С июля Уральская (еще в январе переименована в Уральскую отдельную) армия перешла в оперативное подчинение Деникину (до этого с ноября 1918 г. находилась в оперативном подчинении адмирала А. В. Колчака); в составе ее насчитывалось около 25 тысяч штыков и шашек, 52 орудия, 174 пулемета, несколько бронеавтомобилей и самолетов. Бои за Уральск весной и летом 1919 г. не принесли уральцам победы, и в июле части армии были вынуждены отступить к Лбищенску, затем отойти к Гурьеву. В январе 1920 г. части Уральской отдельной армии были разгромлены красными в ходе Уральско-Гурьев-ской операции Туркестанского фронта. Основная часть уральцев была захвачена красными в плен в Форт-Александровском (многие офицеры и казаки были расстреляны, оставшихся мобилизовали в Красную армию и использовали в боях против поляков, во время которых уральцы часто переходили на сторону последних). Очень незначительная их часть во главе с Войсковым атаманом генерал-лейтенантом B. C. Толстовым ушла в Среднюю Азию.
Кавказская армия была образована 8 (21) мая 1919 г. после успешного завершения Великокняжеской операции ВСЮР (апрель — май) из войск Манычского (или Царицынского) фронта. Командующим ее стал генерал-лейтенант П. Н. Врангель. Летом она вела наступление на Царицынском направлении, в июне после ожесточенных боев взяла его и продвинулась на север. Однако в середине августа —. начале сентября советская 10-я армия отбросила ее к Царицыну. В октябре армия вновь перешла в наступление и опять продвинулась севернее Царицына, ставшего еще летом ее основной базой. В январе 1920 г. армия с большими потерями была отброшена красными за р. Сал, а затем — за р. Маныч. В декабре Деникин принял решение о переформировании Кавказской армии в Кубанскую, и 31 декабря 1919 г. (13 января 1920 г.) началось ее формирование. Командующим последней был назначен генерал-лейтенант А. Г. Шкуро.
Первоначально в Кавказскую армию вошли: 1-й Кубанский генерала В. Л. Прокровского (1-я Кубанская и 2-я Терская казачьи, 6-я пехотная дивизии, несколько бронепоездов) и 2-й Кубанский генерала С. Г. Улагая (2-я и 3-я Кубанские казачьи дивизии, 3-я Кубанская пластунская бригада), Сводный полковника А. П. Гревса (Сводно-Горская конная и донская Атаманская бригады) и 4-й конный генерала П. Н. Шатилова (1-я конная дивизия, одна из кубанских пластунских бригад; временно придана Астраханская конная дивизия) корпуса. У генерала Врангеля также находился во временном подчинении Сводно-Донской корпус 2-й Донской армии генерал-майора В. З. Савельева (4-я и 13-я Донские казачьи дивизии). Перед решительным штурмом Царицына 16 (29) июня армия была усилена также 7-й пехотной дивизией, 6 бронепоездами и 6 танками. В октябре 2-й Кубанский корпус был переброшен сперва в Донскую, а затем в Добровольческую армию (был возвращен в январе 1920 г. уже в Кубанскую армию). В начале октября (по ст. ст.) численность армии была равна приблизительно 14,5 тысячи человек. На 27 октября (9 ноября) в состав Кавказской армии входили: 1-й Кубанский (Сводно-Гренадерская дивизия с прикомандированным к ней Лейб-гусарским Павлоградским полком, 2-я Кубанская пластунская бригада, 1-я Кубанская дивизия и 1-й отдельный тяжелый артиллерийский дивизион) и 4-й конный (3-я Кубанская пластунская бригада, 1-я конная (с прикомандированным к ней 1-м Кубанским казачьим отдельным конным дивизионом), Сводно-Горская и Кабардинская конные дивизии) корпуса, а также Нижневолжский (3-я Кубанская (с прикомандированным к ней 5-м Кавказским стрелковым полком) и Астраханская казачьи дивизии) и Заволжский (Кавказская стрелковая дивизия (без 5-го Кавказского стрелкового полка, но с прикомандированным к ней 3-м Астраханским казачьим полком и Отрядом Степных партизан)) отряды.
31 октября (13 ноября) 1918 г. генерал от кавалерии И. Г. Эрдели был назначен в распоряжение Главнокомандующего Добровольческой армией «для выполнения особых поручений». 16 (29) апреля 1919 г. Эрдели, как состоящий при Главкоме ВСЮР, получил назначение на должность Главноначальствующего и командующего войсками Терско-Дагестанского края (с 24 мая (6 июня) — еще и Астраханского края). 22 июля (4 августа) эта должность стала называться «Главноначальствующего и командующего войсками Северного Кавказа».
Генерального штаба генерал-лейтенант Владимир Петрович Агапеев — родился в 1876 г. в семье генерала, потомственный дворянин. В 1893 г. окончил 1-й кадетский корпус. После окончания Николаевского кавалерийского училища в 1895 г. был произведен в корнеты Лейб-гвардии Уланского Его Императорского Величества полка. В 1898 г. поступил в Николаевскую академию Генштаба и после ее окончания в 1901 г., уже в чине штабс-ротмистра, был направлен на службу в Варшавский военный округ. Первую мировую войну начал командиром 2-го Лейб-гусарского Павлоградского полка, в 1917 г. — начальник штаба 35-го армейского корпуса. После февраля 1917 г. был назначен начальником штаба 1-го Польского корпуса генерал-лейтенанта И. Р. Довбор-Мусницкого. Участник Гражданской войны на юге России; с января 1919 г. по апрель — начальник штаба 2-го армейского корпуса генерала В. З. Май-Маевского, затем начальник штаба 1-го армейского корпуса генерала А. П. Кутепова. 3 (16) июня произведен в генерал-лейтенанты. С конца августа до 1 (14) мая 1920 г. являлся военным представителем Главкома ВСЮР при союзном командовании в Константинополе. Умер в Буэнос-Айресе 6 мая 1956 г.
Генерал-майор Губин в 1917 г. являлся начальником Уссурийской конной дивизии. Участвовал в Белом движении на юге России. В начале 1919 г. — командир 2-й бригады 1-й Кавказской казачьей дивизии. 29 марта (11 апреля) был назначен начальником Сводно-Горской конной, а 14 (27) мая начальником 1-й Кавказской казачьей дивизии, которой и командовал до конца сентября, когда из-за отъезда Шкуро на Кубань некоторое время являлся временно командующим 3-м конным корпусом. Затем он вновь возглавил 1-ю Кавказскую казачью дивизию. В Крыму в войсках генерала Врангеля командных постов не занимал. В 1947 г. он жил в Париже, где давал уроки верховой езды. Скончался там же приблизительно около 1959 г.
В Корниловском ударном полку с самого начала его существования служил прапорщик А. П. Кривошеев, который быстро завоевал славу полкового поэта. Именно он написал 20 января (2 февраля) 1918 г. в Ростове-на-Дону ставший сразу же знаменитым и очень популярным у корниловцев «Марш Корниловского ударного полка» (пелся на мотив сербской песни «Кто свою Отчизну любит»):Пусть вокруг одно глумленье,Клевета и гнет, —Нас, корниловцев, презреньеЧерни не убьет.Припев:Вперед, на бой!Вперед, на бой!На бой, открытый бой!<a l:href="#c_50">{50}</a>Мы былого не жалеем,Царь нам не кумир.Нет, надежду мы лелеемДать стране лишь мир<a l:href="#c_51">{51}</a>Припев.Верим мы: близка развязкаС чарами врага,Упадет с очей повязкаУ России, да.Припев.Русь поймет, кто ей изменник,В чем ее недугИ что в Быхове не пленникБыл, а верный друг.Припев.За Россию и свободуЕсли в бой зовут,То корниловцы и в водуИ в огонь идут.Припев.Загремит колоколамиДревняя Москва,И войдут в нее орламиРусские войска!*Припев.
Общей отличительной особенностью формы одежды чинов Добровольческой армии, в том числе и именных частей, являлся нашитый углом вниз на левом рукаве гимнастерок, кителей, френчей и шинелей шеврон цветов российского флага (бело-сине-красный). Корниловцы-пехотинцы носили фуражки с красной тульей и черным околышем (все — с белой выпушкой), двухцветные погоны (верхняя половина черная, нижняя — красная) с белой литерой «К». На левом рукаве выше шеврона носилась голубая нашивка в форме овального щита с белой надписью «Корниловцы» и белыми черепом над скрещенными костями и мечами (остриями вниз); под ними — красная пылающая граната. Корниловцы-артиллеристы носили фуражки с темно-зеленой тульей и черным околышем (все с красными выпушками) и черные погоны с красной выпушкой и желтыми перекрещенными пушками и литерой «К».
Генерального штаба генерал-майор Михаил Карпович Соломахин родился 9 июля 1888 г. в станице Некрасовской Майкопского отдела Кубанского казачьего войска. Старшим портупей-юнкером в 1911 г. окончил Елисаветградское кавалерийское училище, в 1917 г. — ускоренные курсы Академии Генерального штаба. Являлся кадровым офицером 1-го Хоперского Кубанского казачьего войска полка и служил в нем с 1911 г. по 1918 г. На Кавказском фронте командовал казачьей сотней, за конную атаку на турецкую пехоту в Месопотамии 6 января 1917 г. был награжден орденом Св. Георгия 4-й степени. В 1918 г. вернулся на Кубань и вступил в кубанские казачьи части. 23 сентября (6 октября) 1918 г. был из подъесаулов произведен в есаулы (со старшинством с 4 января 1917 г.). 22 ноября (5 декабря), будучи есаулом 2-го Кубанского Партизанского конного полка, был назначен командующим тем же полком. В 1919 г. был произведен в полковники и назначен командиром того же полка. После поражения ВСЮР и Русской армии генерала Врангеля эмигрировал. К концу 1931 г. являлся начальником Походного штаба Кубанского Войскового атамана генерала В. Г. Науменко. В конце 1944 — мае 1945 гг. он в чине генерал-майора являлся начальником 1-го Казачьего юнкерского училища Казачьего стана генерал-майора Т. И. Доманова, располагавшегося в Северной Италии. В 1945 г. был выдан большевикам, и дальнейшая его судьба неизвестна.
11 (24) апреля 1919 г. из танков, полученных из Великобритании, был сформирован Дивизион танков, 29 апреля (12 мая) названный 1-м Дивизионом танков; он был включен в состав ВСЮР с 11 (24) апреля. К 30 апреля (13 мая) командиром его являлся полковник Гилевич; в состав дивизиона входили 1-й (командир — капитан Веремеев), 2-й (капитан Борщев), 3-й (капитан Блим-Колосовский) и 4-й (капитан Миронович) отряды танков. В каждом отряде было 3–4 танка (легких и тяжелых).