По представлению временно командующего Добрармией генерала Юзефовича я произведен в генерал-лейтенанты; 4 мая был утвержден командующим конным корпусом,[222] составленным из моей прежней конной группы: дивизии 1-я Кавказская и 1-я Терская. В середине мая донской генерал Калинин[223] прорвал фронт красных и продвигался с востока на Луганск. Для того чтобы помочь ему, я должен был нажать на красных со стороны Дебальцево. Я двинулся на Антрацитовку. Калинин овладел Луганском.
В это время Махно опять перешел в наступление на корпус Май-Маевского и вынудил его очистить Юзовку. Я получил задание атаковать махновцев. Стянувшись обратно, я отнял Юзовку от махновцев, затем южнее ее разбил дивизию красной пехоты и двинулся на Мариуполь, который атаковал и взял одновременно со сводным отрядом Добровольческой армии генерала Виноградова.[224] Оставив 1-ю Терскую дивизию для поддержки Добровольческого корпуса, сданного Май-Маевским генералу Кутепову,[225] двигавшемуся на Харьков и взявшему уже Бахмут, с 1-й Кавказской дивизией я предпринял операцию против столицы махновцев и склада их награбленной добычи — поселка Гуляй-Поле, взял его с боем, разгромил и рассеял остатки махновцев. Затем я сжег важный Синельниковский железнодорожный узел.
Красные, разрезанные на две группы, отступили на правый берег Днепра, в районе Екатеринослава и Александровска. Взамен 1-й Терской дивизии мне были приданы пластунские бригады: 2-я Кубанская генерала Геймана и 1-я Терская генерала Расторгуева.[226] Эта мера отнюдь не была выигрышной для меня. Мой корпус из конного обратился в смешанный конно-пеший, что лишало его подвижности и препятствовало производству дальних рейдов. В то же время Май-Маевский, употреблявший 1-ю Терскую дивизию в качестве своей дивизионной конницы, отнюдь не мог использовать всех прекрасных боевых качеств этой доблестной дивизии.
В командование моей бывшей 1-й Кавказской дивизией вступил мой бызший начальник штаба генерал Шифнер-Маркевич. Начальником штаба корпуса вместо него я взял полковника генерального штаба Соколовского.[227] Я был назначен командующим Западным фронтом Добрармии с подчинением Май-Маевскому, утвержденному уже в должности командующего Добровольческой армией взамен генерала Врангеля, вступившего окончательно в командование Кавказской (Царицынской) армией.
Мой фронт тянулся теперь по линии Мелитополь — Александрова — Синельниково и на север к Ново-Московску. Бывший у Мелитополя отряд Виноградова был влит во 2-й армейский корпус генерала Бредова,[228] также мне подчиненный. Тем временем Май-Маевский овладел Харьковом и перешел туда со своим штабом. Вскоре туда приехал генерал Деникин. Туда же был вызван и я, но уже не застал Главнокомандующего. Население Харькова, много слышавшее обо мне от многократно разбитых мною красных войск и видевшее в моем лице представителя славного Кубанского войска, устроило мне торжественную встречу. Было устроено несколько банкетов, а также поднесены иконы и крупные суммы денег в мое личное распоряжение. Тем временем Шифнер-Маркевич вел бои с красными на левом берегу Днепра, против Екатеринослава.
15 июля, увлекшиеся преследованием, три сотни партизан на карьере, под пулеметным огнем, проскочили по железнодорожному мосту через Днепр, овладели двумя батареями в упряжке и, повернув их против красных, открыли по ним огонь. Красная пехота обратилась в бегство, но неприятельская артиллерия, открыв огонь по мосту, отрезала эти сотни от их дивизии. Не желая терять этих храбрецов, Шифнер перешел в наступление всей дивизией и вопреки директиве укрепиться на левом берегу Днепра занял Екатеринослав.
Измученное ужасами большевизма, население умоляло не отдавать снова города во власть красных, и Ставка разрешила оставить город за нами. Я никогда не забуду въезда моего в Екатеринослав. Люди стояли на коленях и пели «Христос Воскресе», плакали и благословляли нас. Не только казаки, но и их лошади были буквально засыпаны цветами. Духовенство в парадном облачении служило повсеместно молебны. Рабочие постановили работать на Добрармию по мере сил. Они исправляли бронепоезда, бронеплощадки, чинили пушки и ружья. Масса жителей вступала добровольцами в войска. Подъем был колоссальный. Как изменилось все это впоследствии, когда там поработали на разрушение русского дела господа вроде губернатора Щетинина.[229] Город голодал вследствие отсутствия хлеба. Мне удалось подвезти несколько бывших в моем распоряжении поездов с мукой, и я роздал их бесплатно рабочим, кооперативам и городским продовольственным лавкам. Однако наше положение в этом районе отнюдь не могло быть названо прочным. Значительно превосходные силы красных под начальством матроса Дыбенко неоднократно переходили в наступление. Однако Шифнер-Маркевич, маневрируя с необыкновенным искусством, кружась в пространстве 80 верст и нанося короткие удары то здесь, то там, разбил по частям всю армию Дыбенко.
21 июня генерал Деникин посетил Екатеринослав. Ему были устроены торжественная встреча и обед в русском общественном клубе. Представители украинофилов-самостийников поднесли хлеб-соль на полотенце, расшитом простонародными узорами с надписью на украинской «мове»: «Не той казак, что поборов, атой, что выкрутився». Главнокомандующий принял это подношение, но в застольном тосте сказал, обращаясь к украинцам:
— Ваша ставка на Петлюру бита.
Затем он добавил, что Петлюра будет повешен, если попадется в руки Добрармии, как изменник. Эти слова были чреваты последствиями и дали почву для агитации самостийников как на Украине, так и на Кубани. После обеда Деникин, сидя у меня на квартире, принял явившуюся к нему депутацию рабочих, с которыми беседовал долго и благожелательно; он совершенно очаровал их…
Я просил Главнокомандующего вернуть мне 1-ю Терскую дивизию, и он обещал исполнить эту мою просьбу, как только позволит военная обстановка. Чрезвычайно утомленный беспрерывной боевой работой, я просил дать мне кратковременный отдых и, получив его на две недели, уехал в поезде Главнокомандующего в Екатеринодар, а затем в Кисловодск.
Тут я вынужден несколько отвлечься в сторону и коснуться вскользь взаимоотношений различных национальностей на местах. Прежде всего я коснусь вопроса антисемитизма. На Дону, Кубани и Тереке нет еврейского населения. Единичные евреи-врачи, адвокаты и вообще интеллигенты, живущие в городах, ничем не отличаются от русской интеллигенции. Таким образом, в начале Гражданской войны казачество совершенно не знало еврейского народа и даже не подозревало о существовании еврейского вопроса. По мере продвижения моей группы к северу и к западу от Донской области стали попадаться населенные пункты с многочисленным еврейским населением. Расположенные по обывательским квартирам, казаки слышали повсюду негодующие речи о доминирующей роли евреев в большевизме, о том, что значительный процент комиссаров и чекистов евреи, о том, что евреи хвастают:
— Мы дали вам Бога, дадим и Царя.
Не только простонародье, но и интеллигенция были страшно настроены против евреев и положительно натравливали казаков против них. Постепенно у казаков выработался резко отрицательный взгляд на еврейство. Однако в Екатеринославе нас встретило одинаково радушно как русское, так и еврейское население. Явившиеся ко мне депутации высказывали возмущение деятельностью своих единоплеменников-большевиков, которые одинаково бесчинствовали и над русскими, и над евреями, не примкнувшими к большевизму. Уже ходили слухи о готовящихся еврейских погромах, и евреи просили защитить их. Было зарегистрировано несколько случаев, когда толпа водила казаков для отыскивания мнимых складов оружия и наворованного имущества у евреев, причем не обошлось без насилий и отдельных случаев грабежей. Однажды в еврейском квартале начался погром.[230] Толпа в несколько тысяч человек, в числе коих было два десятка казаков, разгромила несколько еврейских домов. При этом некоторые женщины были изнасилованы. Когда мне доложили об этом, я бросился туда со своей Волчьей сотней и прекратил безобразие. Арестованные при этом коноводы и крикуны были преданы мною полевому суду. Среди них оказалось шестеро одетых в казачью форму. Из числа этих шести казаков пятеро оказались не казаками, а обывателями, переодетыми в казачью форму для этого случая. Эти шестеро погромщиков были повешены по приговору суда на городском бульваре с надписью: «За мародерство и грабеж».
Во избежание дальнейших эксцессов я приказал вывести войска из города. Однако наихудшая часть всякой армии — обозная, — расположенная в пригородных поселках, частенько просачивалась в город. Соблазны большого города с его винными складами, погребками и всякого рода притонами не могли не привлекать измученных походами и отвыкших от людского общества станичников. То здесь, то там происходили эксцессы. К сожалению, начальники разных степеней не подавали хорошего примера. Вернувшись из отпуска, я узнал, что терцы погромили несколько еврейских местечек, хотя и без убийств. Впоследствии, когда мой корпус был уже переброшен под Харьков, продолжали поступать жалобы на погромы, якобы производящиеся моими казаками. Но это бесчинствовали партизанские шайки различных самозваных атаманов, прикрывшихся моим именем для внешнего легализирования своей деятельности. Отнюдь не обвиняя огульно все еврейство в сотрудничестве с большевиками, я постоянно твердил казакам, что «не тот жид, кто еврей, а тот, кто грабит людей». Однако казаки решительно не давали пощады евреям-красноармейцам, даже не считаясь с документами, удостоверявшими, что они мобилизованы принудительно, ибо у казаков сложилось мнение, что при свойственной евреям изворотливости, они, если бы действительно пожелали, могли бы избегнуть мобилизации. Обыкновенно, пленив красную часть, казаки командовали:
— Гей, жиды, вперед, вперед!
И тут же рубили выходящих. Прослышавшие об этом евреи-красноармейцы предусмотрительно надевали на себя кресты, сходя, таким образом, за христиан, но после того как по акценту некоторые были опознаны впоследствии, казаки перестали верить крестам и проводили своеобразный телесный осмотр пленных, причем истребляли всех обрезанных при крещении. Особенно озверели казаки, когда им пришлось столкнуться с батальонами еврейских коммунистов, шедших в бой с голубым национальным знаменем. Дрались эти батальоны очень плохо и трусливо, пытались сдаваться при первом же хорошем натиске. Казаки рубили их беспощадно. Однако под Екатеринославом каким-то чудом батальон мобилизованных евреев был взят в плен живьем. Я отослал их в тыл в сопровождении собственного своего конвоя.
— Рубить, рубить! — кричали казаки со всех сторон, но конвой все-таки доставил их благополучно к поезду. Впоследствии, как я слышал, евреи эти работали в Новороссийске, разгружая суда. Мне пришлось по этому поводу наслушаться со всех сторон немало нелестных отзывов. Проходя по Екатеринославской губернии и останавливаясь у крестьян, я вел с ними долгие беседы на разные темы. Гетмана Скоропадского[231] они решительно и единодушно осуждали.
— Это был панский царь, — говорили они, — панам землю роздал, а нам — ничего.
Сепаратистских идеалов Петлюры они совершенно не разделяли и вообще не интересовались им, считая его чем-то вроде чудака, психопата.
— Какие мы украинцы, мы русские, — заявляли они, — только мы — казаки.
Дело в том, что левобережные хохлы — прямые потомки запорожцев — гордились своим прозвищем «казаки» и мечтали о восстановлении Запорожского казачества.[232] Больше всего симпатизировали, однако, крестьяне батьке Махно.
— Ему помещиков не надо; мы их тоже не хотим, — говорили они.
— Земля наша; забирай что хочешь; это дело подходящее. Он бьет жидов и коммунистов и нам их тоже не треба.
Во время моего нахождения в отпуску получился приказ генерала Деникина о переброске моего корпуса в район Белгорода. Корпус состоял по-прежнему из 1-й Кавказской, 1-й Терской дивизий и стрелковой бригады,[233] развернувшейся из приданных первоначально к ней стрелковых батальонов, куда входили добровольно вступившие быв-. шие красноармейцы-перебежчики.
Отдохнув несколько дней в Кисловодске, я предпринял объезд станиц, год тому примкнувших первыми к поднятому мною восстанию; навестил Беломечётинскую, Баталпашинскую, Кисловодскую, Ессентукскую, Бургустанскую, Суворовскую, Бекешевскую и Воровсколесскую станицы. Население встречало меня всюду с неописуемым энтузиазмом. Несмотря на страдную пору, казаки, услышав, что я еду, по 3–4 дня не выезжали в поле, дабы не пропустить времени моего пребывания. Мне была оказана особая почесть — меня встречал и провожал почетный конвой из конных казачат* певших песни и скакавших в строю справа по три. В станицах служили молебны. Громадные толпы приветствовали меня. Повсюду местные поэты преподносили мне свои безыскусственные, но полные чувства стихотворения. Станичные сходы вручали мне приговоры об избрании меня почетным казаком.
В свою очередь, я в каждой станице производил особо отличившихся казаков и стариков в приказные, урядники, вахмистры и подхорунжие и раздавал кресты; собирая сходы, ободрял казаков и расспрашивал о местных настроениях и нуждах. Последние были весьма ощутительны. Прошения подавались целыми мешками. Семьи офицеров, не получавшие регулярно жалованья, бедствовали. Вдовы и сироты убитых на войне и инвалиды не получали пенсий. Сознание материальной необеспеченности воинов вызывало стремление их застраховать свое благосостояние из так называемой военной добычи, понятие, которое все расширялось в ущерб добрым нравам. Церкви, школы и хаты, разоренные большевиками, за отсутствием средств не могли быть отремонтированы. Я роздал громадные средства по станицам из тех денег, которые были поднесены в мое личное распоряжение в различных городах. По окончании моего объезда станиц я донес Главнокомандующему и войсковому атаману о настроениях на местах и казачьих нуждах.
Вскоре была получена телеграмма, что сосредоточение моего корпуса закончено, но что я вызываюсь первоначально в Харьков на съезд командиров корпусов. Я выехал туда. В совещании участвовали командир 5-го конного корпуса[234] генерал Юзефович, Добровольческого — Кутепов, генерал Май-Маевский и я. Председательствовал генерал Деникин. Киев и Курск были уже взяты, но красные перешли в контрнаступление и взяли Купянск; их разъезды появились уже в 15 верстах от Харькова. Получив задание ликвидировать этот прорыв красных, я решил отрезать прорвавшуюся группу от главных сил и затем уничтожить ее по частям. Перейдя от Белгорода к востоку, я разбил у Корочи несколько дивизий красной пехоты, взял 8 орудий, массу пулеметов и до 7000 пленных. Все, что успело уже прорваться к югу, бросилось обратно; я разбил всю эту группу по частям.
Как раз в это время проходил знаменитый рейд генерала Мамонтова,[235] и от него не было известий. Я просил о том, чтобы мне было разрешено пробиваться на соединение с корпусом Мамонтова для дальнейшего, по соединении, совместного рейда для освобождения Москвы; доказывал, что, овладев Москвой, мы вырвем сразу все управление из рук кремлевских самодержцев, распространим панику и нанесем столь сильный моральный удар большевизму, что повсеместно вспыхнут восстания населения и большевизм будет сметен в несколько дней. Донцы поддерживали мой план. Однако Врангель и Кутепов сильно восстали против него. Врангель вследствие своего непомерного честолюбия не мог перенести, чтобы кто-либо, кроме него, мог сыграть решающую роль в Гражданской войне. Кутепов же опасался, что его правый фланг вследствие моего ухода повиснет в воздухе и он будет отрезан от донцов.
Все эти опасения были напрасны, ибо красная пехота, сильно потрепанная и чувствовавшая себя обойденной, едва ли была способна к энергичным наступательным действиям. Красной же кавалерии, кроме корпуса Думенко, действовавшего в Царицынском направлении, почти еще не существовало, ибо Буденный только формировал ее в Поволжье. Однако Главнокомандующий не разрешил мне этого движения. Бывая в Ставке, я продолжал настаивать.
— Лавры Мамонтова не дают Вам спать, — сказал мне генерал Романовский. — Подождите, скоро все там будем. Теперь же вы откроете фронт армии и погубите все дело.
В разговоре с генерал-квартирмейстером Плющевским-Плющиком я сказал ему частным образом, что, невзирая на запрещение, на свой страх брошусь на Москву.
— Имей в виду, — предупредил он меня, — что возможность такого с твоей стороны шага уже обсуждалась и что в этом случае ты будешь немедленно объявлен государственным изменником и предан, даже в случае полного успеха, полевому суду.
Пришлось подчиниться, но если бы я не подчинился, тогда история России была бы написана иначе. Не хочется верить, но многие и многие говорили мне потом, что тут со стороны Главного командования проявилось известное недоверие к казачеству и нежелание, чтобы доминирующую роль в освобождении Москвы, — этого сердца России, — сыграли казачьи войска.
Здесь имеется в виду 3-й конный корпус.
Речь идет о Генерального штаба генерал-лейтенанте Николае Петровиче Калинине. Родился в 1884 г. Окончил Николаевское кавучилище и два курса Николаевской академии Генштаба. Участник русско-японской войны. В 1917 г. — подполковник, старший адъютант штаба 40-го армейского корпуса. В 1918 г. — на Дону. Полковник, командир полка, затем — бригады в 1-м Донском корпусе. В начале 1919 г. — генерал-майор, командир 11-й Донской конной бригады 6-го Донского армейского корпуса. К 31 марта (13 апреля) 1919 г. он командовал 1-м Донским конным корпусом, в состав которого входили 8-я и 11-я Донские конные дивизии. 21 апреля (4 мая) корпус начал рейд по тылам советской 8-й армии, прервав железнодорожную линию Дебальцево — Кодамов и взяв ряд станций. К сентябрю 1919 г. Калинин — начальник 9-й Донской конной дивизии 2-го Донского отдельного корпуса. 20 июня (3 июля) 1920 г. начальник 2-й Донской казачьей дивизии генерал-майор Калинин за боевые отличия был произведен в генерал-лейтенанты. В 1921 г., находясь в эмиграции, в лагере в районе Чаталджи, он являлся начальником 1-й Донской казачьей дивизии. Умер 23 октября 1949 г. в Париже.
6 (19) марта 919 г. для защиты левого фланга Добровольческой армии в Бердянске был сформирован Отряд генерал-майора М. Н. Виноградова (1870–1960 гг.). Первоначально в него входили: штаб, 1-й Сводный пехотный, Сводно-Гвардейский, 2-й Лабинский Кубанского казачьего войска, 42-й Донской пеший и 3-й конный полки, Сводный дивизион 9-й кавдивизии, батареи: Лейб-гвардии 2-й артиллерийской бригады, 6-я конная, 3-я пластунская, 4-я 2-й артбригады и батарея Лейб-гвардии 3-й артбригады. К 5 (18) апреля в Отряде состояли: 1-й Сводный пехотный, 2-й Лабинский и 42-й Донской пеший полки, Сводно-Гвардейский отряд, 2-й Кубанский пластунский батальон, Сводный дивизион 9-й кавдивизии, 5-й Польский эскадрон 2-го конного полка, 2-я конная и 3-я Кубанская пластунская батареи, саперный полубатальон и подрывная команда Донского саперного батальона. На 7 (20) июня в Отряд входили: 1-й Сводный пехотный, 2-й Лабинский и 42-й Донской пеший полки, Сводно-Гвардейский отряд, 2-й Кубанский пластунский батальон, Сводный дивизион 9-й кавдивизии и батарея Лейб-гвардии 3-й артиллерийской бригады. Расформирован в июле.
Генерал от инфантерии Кутепов Александр Павлович (1882–1930 гг.) — из дворян, окончил гимназию в Архангельске, С.-Петербургское пехотное юнкерское училище. Участвовал в русско-японской войне. В 1907 г. за боевые отличия был переведен в Лейб-гвардии Преображенский полк, в котором и начал Первую мировую войну в чине штабс-капитана, был трижды ранен, награжден орденом Св. Георгия 4-й ст. В 1917 г. — полковник, командир Лейб-гвардии Преображенского полка. В Добровольческую армию вступил в первые дни ее формирования; сначала занимал должность командира роты, затем командира 1-го, 3-го офицерских батальонов. 30 марта (12 апреля) 1918 г. был назначен командиром Корниловского ударного полка. С 12 (25) июня 1918 г. — командующий 1-й дивизией, с 15 (28) июля — командир 1-й бригады 1-й дивизии, с августа — Черноморский военный губернатор (штаб в г. Новороссийске), 12 (25) ноября был произведен в генерал-майоры. С мая 1919 г. командир 1-го армейского корпуса Кавказской Добровольческой армии, который вел бои в районе ст. Великокняжеской на р. Маныч; 23 июня (5 июля) произведен в генерал-лейтенанты. После эвакуации ВСЮР из Новороссийска в Крым командовал с апреля 1920 г. 1-м армейским корпусом (переформированным из Отдельного Добровольческого), затем — с 4 (17) сентября — 1-й армией. В ноябре 1920 г. с остатками Русской армии эвакуировался в Турцию (откуда в 1921 г. переехал в Болгарию), где командовал 1-м армейским корпусом (в который была сведена армия) до мая 1922 г., когда был выслан из Болгарии за антиправительственную деятельность. В созданном в 1924 г. генералом П. Н. Врангелем Русском Общевоинском Союзе (РОВС) руководил разведывательно-диверсионной деятельностью против СССР. После смерти генерала П. Н. Врангеля 29 апреля 1928 г. стал председателем РОВС. 26 января 1930 г. был похищен в Париже сотрудниками ОГПУ и умер от сердечного приступа на советском судне по пути в Новороссийск.
10 (23) апреля 1919 г. в состав 1-й Терской пластунской отдельной бригады была включена 1-я Терская легкая гаубичная батарея, сформированная 10 (23) февраля того же года. 5 (18) июля при общем переформировании частей Терского казачьего войска было приказано каждую из 4 Терских пластунских бригад, отпустив по домам казаков присяги 1898 г. и старше, переформировать в 2 батальона и иметь в одном батальоне казаков младших присяг, а в другом старших. Батальоны бывших 1-й и 3-й Терских пластунских отдельных бригад (1-й, 2-й, 3-й, 4-й, 9-й, 10-й, 11-й и 12-й) приказано свести в 1-ю Терскую пластунскую отдельную бригаду в составе 1-го и 2-го Волгских, 1-го и 2-го Сунженско-Владикавказских пластунских батальонов. В середине декабря (ст. ст.) 1919 г. бригада (с включенной в нее 6-й Терской казачьей батареей), входившая до этого в состав войск Северного Кавказа, была отправлена в распоряжение Главкома ВСЮР. 6 (19) мая 1920 г. было приказано считать ее расформированной.
Генерального штаба полковник Василий Иоанникиевич Соколовский был командирован в распоряжение начальника 1-й конной дивизии и 23 октября (5 ноября) 1918 г< назначен начальником штаба той же дивизии. 19 ноября (2 де~, кабря) он стал начальником штаба 1-го конного корпуса, в мае одно время исполнял должность начальника штаба 3-го конного корпуса, а 8 (21) июня 1919 г. назначен начальником штаба 1-й Кавказской казачьей дивизии. После окончания Гражданской войны на юге России эмигрировал. К 1931 г. занимал должность начальника Константиновского военного училища в Париже, работая одновременно шофером такси. Умер там же после 1933 г.
Генерал-лейтенант Николай Эмильевич (Николай Павел-Константин Эмильевич) Бредов (1-й, т. к. у него имелся младший брат Федор Эмильевич Бредов 2-й, тоже участник Белого движения, Генерального штаба полковник) родился 30 октября 1873 г. в дворянской семье, уроженец Санкт-Петербургской губернии. В 1891 г. окончил 1-й Московский кадетский корпус, в 1893 г. — 2-е военное Константиновское училище. Службу начал подпоручиком в 13-м стрелковом полку. В 1895–1896 гг. исполнял должность батальонного адъютанта. В 1896 г. был зачислен в Николаевскую академию Генштаба, но в следующем году был отчислен «по невыдержании экзамена». В 1898 г. вновь был зачислен в Академию Генштаба, по окончании 2 классов ее переведен в дополнительный курс, который и окончил в 1901 г. Тогда же был произведен в штабс-капитаны, причислен к Генштабу и направлен на службу в Киевский военный округ, где был командирован в штаб 19-й пехотной дивизии. В 1902 г. назначен старшим адъютантом штаба 9-й кавалерийской дивизии с переводом в Генштаб, а также был произведен в капитаны и награжден орденом Св. Станислава 3-й ст. Участвовал в русско-японской войне 1904–1905 гг., награжден орденами: Св. Анны 4-й ст. с надписью «За храбрость»., Св. Анны 3-й ст. с мечами и бантом, Св. Станислава 2-й ст., Св. Анны 2-й ст. с мечами и бантом, Св. Владимира 4-й ст. с мечами и бантом, золотым оружием с надписью «За храбрость». После окончания войны, будучи уже полковником, был переведен в Виленский военный округ для цензового командования ротой в 41-й пехотный Селенгинский полк. В последующие годы занимал ряд штабных и командных должностей. Участвовал в Первой мировой войне; в августе 1915 г. был произведен в генерал-майоры, занимал должность генерал-квартирмейстера штаба армий Северного фронта. В 19i7 г. — генерал-лейтенант, командир 21-го армейского корпуса. В Добрармии — с начала 1918 г. 24 января (6 февраля) 1919 г. назначен в резерв чинов при штабе Главкома. 13 (26) июня был назначен начальником 7-й пехотной дивизии, а затем отряда в составе этой дивизии и Сводно-Гвардейской бригады, который 18 (31) августа взял г. Киев. 23 августа (5 сентября) Бредов был назначен начальником киевского гарнизона. 8 (21) октября ему, как начальнику отряда, были предоставлены права командира неотдельного корпуса. В середине января 1920 г. группа войск Бредова под давлением превосходящих сил РККА начала отступление на юг, по направлению к Одессе. Здесь в районе Тирасполя она соединилась с войсками Новороссийской области и, т. к. Румыния отказалась пропустить белые войска через Днестр в Бессарабию и интернировать их, все части были объединены под общим командованием Бредова и 30 января (12 февраля) начали свой героический марш на север, на соединение с поляками. 12 (25) февраля в районе Новой Ушицы бредовцы встретились с поляками. Через некоторое время они были — по соглашению с польским командованием — сняты с участка фронта, который сразу же заняли, и интернированы в лагеря (всего 20 тысяч человек), К лету в результате договоренности Врангеля с поляками основную массу их удалось переправить в Крым — в августе было перевезено свыше 12 тысяч человек, которые были влиты как пополнение в различные части Русской армии генерала Врангеля. 25 февраля 1922 г. по приказу последнего «в воздаяние верности долгу и понесенных тяжелых трудов и лишений» для чинов отряда Бредова был установлен особый знак — серебряный, покрытый белой эмалью крест, с изображением на лицевой стороне меча острием вниз и даты «1920»; на оборотной — девиз «Верные долгу»; крест этот носился на бело-сине-красной ленте. В Русской армии П. Н. Врангеля Бредов командных постов не занимал, оставаясь в распоряжении Главкома. В 1931 г. он являлся председателем Союза «Долг Родине» в Софии, входившего в 3-й отдел РОВС, и состоял в распоряжении председателя РОВС. В сентябре 1933 г. Бредов заменил генерала Ф. Ф. Абрамова на должности начальника 3-го отдела РОВС в Болгарии. Во время Второй мировой войны заведовал Русским инвалидным домом на Шипке. Остался в Болгарии после вступления Советской армии. Арестован СМЕРШем, по данным Н. Н. Рутыча, вывезен в СССР и скорее всего погиб в лагерях.
Щетинин С. С. в конце 1918 г. являлся помощником начальника Управления торговли и промышленности в ведомстве Управления внутренних дел, будучи одновременно членом Главного комитета Общества Белого Креста. 31 мая (13 июня) 1919 г. он был назначен Екатеринославским губернатором.
Вообще вопрос о еврейских погромах в России в годы Гражданской войны сложен и запутан. А. И. Деникин в 5-м томе своих «Очерков русской смуты» весьма подробно рассматривает положение евреев в период Гражданской войны на юге России. В период с 1917 по 1922 гг. по всей России шел всеобщий погром — громили, грабили, насиловали и убивали всех — русских, украинцев, белорусов, закавказские народы, калмыков, башкир, евреев и многих-многих других. Что же касается собственно погромов евреев, то этот аспект еще требует своего всестороннего, глубокого изучения, ибо то, что издавалось после Гражданской войны — например, книга Н. И. Штифа «Погромы на Украине (период Добровольческой армии)» (Берлин, 1922 г.), — не может претендовать на объективность как в силу личностных, национальных причин, так и из-за невозможности изучения этого вопроса в силу закрытости информации. Отметим лишь, что ни один погром какой-либо национальности не может содействовать становлению никакой государственности. Отношение же командования Добровольческой армии и Вооруженных Сил на Юге России к погромам видно из нижеследующих документов.Приказ Добровольческой армии за № 305 от 31 июля (13 августа) 1919 г., подписанный ее командующим генерал-лейтенантом В. З. Май-Маевским, гласил:«Добровольческая армия, ведущая тяжелую борьбу за воссоздание нашей Великой Родины, за установление в ней правового порядка, должна прежде всего вносить в освобожденные от большевиков местности спокойствие и законность.Под мощной защитой армии всем гражданам, без различия состояний, национальностей и вероисповеданий, должно быть обеспечено спокойное существование, должна быть обеспечена личная и имущественная неприкосновенность. Даже и единичные случаи притеснения какого-либо класса населения, какой-либо национальности, например, евреев, не должна иметь места.Всем чинам армии надлежит всегда и везде служить примером уважения к закону и праву.Начальникам всех степеней принять настоящий приказ к строжайшему исполнению и руководству, привлекая к законной ответственности виновных в нарушении его.Подлинный за надлежащими подписями».В приказе Главкома ВСЮР генерала А. И. Деникина за № 1759 от 8 (21) августа 1919 г. говорилось:«Доблестная армия, движимая героизмом и чувством долга перед Родиной, быстро продвигается к сердцу России — к Москве.С чувством глубокой любви и доверия встречает ее население, видя в ней носительницу права и правды.Между тем, по имеющимся у меня сведениям, отдельными членами армии при занятии некоторых пунктов и особенно г. Екатеринослава были допущены тягчайшие преступления, выразившиеся в грабежах и насиловании женщин и девушек.Неужели эти насильники не понимают, что в таком же положении могут оказаться и их матери, жены, сестры и дети.Нет имени этому преступлению.Совершающие подобные насилия не воины, а негодяи, которых надлежит истреблять без всякой пощады.Требую, чтобы подобных безобразий более не повторялось.Полевой суд и смертная казнь всем тем офицерам, казакам, солдатам, которые, теряя человеческий облик, позволяют себе совершать подобные насилия».В приказе Добровольческой армии за № 497 от 30 сентября (13 октября) 1919 г. генерал-лейтенант В. З. Май-Маевский отмечал:«Объявляю телеграмму Главнокомандующего Вооруженными силами на Юге России от 26 сентября сего года за № 271:„Ко мне поступают сведения о насилиях, чинимых чинами армии над евреями. Требую принятия решительных мер прекращению этого явления применяя суровые наказания к виновным. Деникин“.Подтверждая приказ мой от 31 июля с.г. за № 305 о недопустимости насилия над евреями, приказываю начальникам всех степеней под их личной ответственностью принять самые решительные меры к прекращению подобных случаев насилия».
Скоропадский Павел Петрович родился в 1873 г. в дворянской военной семье. В 1893 г. окончил Пажеский корпус и вышел в Кавалергардский полк. С 1896 по 1904 гг. он был полковым адъютантом. С началом русско-японской войны отправился на театр военных действий — в марте 1904 г. он был переведен есаулом в 3-й Верхнеудинский полк Забайкальского казачьего войска, состоявший во 2-й Забайкальской казачьей дивизии, и назначен в Восточный отряд графа Келлера. Затем его откомандировали во 2-й Читинский полк, где он вступил в командование сотней. Позднее он в чине полковника командовал 20-м драгунским Финляндским полком. В 1911 г. он стал командиром Лейб-гвардии Конного, полка, был произведен в генерал-майоры и зачислен в Свиту Его Императорского Величества. На Первую мировую войну он выступил вместе с полком, но 3 октября 1914 г. вступил во временное командование 1-й бригадой 1-й гвардейской кавалерийской дивизии (Кавалергардский и Лейб-гвардии конный полки), с которой и участвовал 6 августа 1914 г. в знаменитом Каушенском бою. Награжден орденом Св. Георгия 4-й ст., затем осенью того же года он стал временно командующим 1-й гвардейской кавалерийской дивизией, во главе которой участвовал в Лодзинской операции. Некоторое время Скоропадский также временно командовал 3-й кавалерийской дивизией, а затем был начальником 5-й кавалерийской дивизии. 8 мая1916 г. он стал начальником 1-й гвардейской кавдивизии. В конце года был назначен командиром 34-го армейского корпуса, уже будучи произведен в генерал-лейтенанты. Летом1917 г. по приказу Верховного главнокомандующего генерала Корнилова корпус «украинизировался» в 1-й Украинский корпус, несмотря на то что Скоропадский выступал против этого. После октября 1917 г. 1-й Украинский корпус вышел из подчинения русского командования, но не подчинился Центральной Раде, не признававшей Скоропадского и опасавшейся установления его диктатуры на Украине. Вследствие прекращения финансовых дотаций со стороны русского Юго-Западного фронта корпус начал расформировываться… После прихода в Киев германских частей в апреле 1918 г. на съезде «украинских хлеборобов» Скоропадский был «с согласия германского командования» избран Гетманом всея Украины. Он никогда не был украинским самостийником и не препятствовал вербовке и отправке русских офицеров с Украины в Добровольческую и другие антибольшевистские армии. Скоропадскому удалось сформировать также кадры 8 корпусов 3-дивизийного состава, часть которых затем перешла в состав Вооруженных сил на Юге России. В декабре 1918 г. в результате восстания на Украине, подготовленного Директорией во главе с СВ. Петлюрой, Скоропадский был вынужден с помощью немцев эмигрировать в Германию, где и оставался до конца дней своих, веря в победу Германии в войне против СССР. Перед самым падением Берлина в 1945 г. он был смертельно ранен при бомбежке.
В июле 1919 г. Шкуро, находясь в Кисловодске, написал войсковому атаману Всевеликого Войска Донского генералу А. П. Богаевскому письмо, текст которого публикуется впервые (с сохранением орфографии и пунктуации подлинника):«Совершено секретно. Весьма срочно.Ваше Превосходительства Милостивый Государь Африкан Петрович.Роль казачества, как в прошлом, так и в настоящем России свидетельствует, что казачество является творческим созидательным элементом страны. Своими размерами, величием и могуществом Российское Государство главным образом обязано казакам. Положительно можно утверждать, что казаки создали Россию, на протяжении веков охраняли ее, в страдные лихолетья спасали ее. Казаки спасают Россию и теперь. Возможно ли было бы без казачества создать те оазисы, те плацдармы, где бы могли формироваться и разворачиваться части Добровольческих армий. Дон, Кубань, Терек… Вот где нашли приют русские герои, не продавшиеся русские люди.События и самая жизнь свидетельствуют, что казачество по самой природе своей является элементом наиболее устойчивым, наиболее крепким, не поддающимся растлевающим учениям большевизма и прочих антигосударственных элементов.Вышесказанное соображение подтверждается еще и тем соображением, что „советским правительством“ казачество объявлено элементом контрреволюционным и по самой природе своей вредным для проведения идей революции и потому подлежащим поголовному уничтожению. Более яркого доказательства необходимости существования и усиления казачества, как элемента неугодного разрушителям Родины — не требуется.Невольно возникает вопрос: как же усилить и умножить семью казаков. Где искать тот элемент, откуда казаки могут черпать пополнение своих сил в борьбе с врагами Государства.Ответ сам собою напрашивается, он совершенно ясен. Таким элементом является благомысляще настроенная часть населения Малороссии — этой старой колыбели казачества, преимущественно Полтавской и Черниговской губерний, где и до сего времени сохранилось сословие казаков. Там еще живы предания седой казачьей старины и витает дух их доблестных предков Запорожских казаков — славных борцов за веру Православную и за свое имя Русское.Малороссийское (Днепровское) казачество, возрожденное на твердых основаниях заветов их предков — запорожцев, явится прекрасным боевым элементом для борьбы с большевиками и, что быть может еще важнее — положительным противоядием сепаратистскому самостийному движению „щирых украинцев“, построенному на обмане народа путем искажения исторических имен, названий, терминов и фактов. Говоря об этом, необходимо особенно подчеркнуть то обстоятельство, что руководители самостийного щиро-украинского движения избрали довольно верный путь к достижению своей цели: они пользуются живущими в районе воспоминаниями о славном казачьем прошлом и играя на этом, стараются толкнуть массы по ложному пути.Должно вырвать из рук врага его оружие и им же его поразить.Идея казачества в Малороссии прекрасна, а главное жизненна и логична, ибо она восходит от заветов седой старины, полной славных преданий о былых подвигах Запорожских и Малороссийских казаков, боровшихся и слагавших жизнь свою за ту самую Православную Веру и Русскую народность, которые ныне неистово попираются „щирыми украинцами“.Взять в свои руки идею возрождения Малороссийского казачества и, руководя ею, направить по верному исторически и здравогосударственному пути — считаю в данный момент весьма полезным и даже необходимым… Этим путем у „щирых украинцев“ будет вырвано оружие, которым они играют и „украинство“, как лживый вражеский обман, само собою исчезнет из горизонта Малороссии.На основании вышеизложенного мне совершенно определенно обрисовалась необходимость, по примеру производившихся формирований в г. Полтаве в 1831–1832 гг. Малороссийских казачьих полков, в виде опыта сформировать из лучшей части коренного населения Малороссии, как потомков Запорожцев и старого Малороссийского казачества, сословия и по настоящее время существующего, особый Малороссийский казачий отряд с наименованием в память бессмертных заслуг перед Родиной Запорожцев — „Запорожский Кош Малороссийского казачьего войска“.Этим путем будут увеличены ряды казаков, на костях и крови которых в значительной степени возрождается Россия.Предполагая на днях по сему вопросу сделать доклад Главнокомандующему Вооруженными Силами на Юге России, убедительно прошу Ваше Превосходительство не отказать срочно в своем ответном письме высказаться по поводу вышеприведенных мною соображений.Мнение Вашего Превосходительства явится для меня весьма важным, а также будет иметь известный авторитет в глазах Главнокомандующего.Уважающий Вас и всегда готов к услугамАндрей Шкуро».
Речь идет о сформированной Стрелковой бригаде 3-го конного корпуса, начальником которой 29 июня (12 июля) 1919 г. был назначен полковник Елагин.
Точнее, 5-й кавалерийский корпус было приказано сформировать 27 июня (10 июля) 1919 г. в составе управления, 1-й и 2-й кавалерийских дивизий (обе формировались из кадров полков бывшей российской регулярной кавалерии). К концу лета — началу осени корпус был практически сформирован и вошел в состав ВСЮР. Его командиром был назначен генерал-лейтенант Я. Д. Юзефович. Корпус участвовал в боевых действиях с 1 (14) июля по 1 (14) октября. 14 (27) октября в состав корпуса была временно включена Пехотная генерала Алексеева дивизия. Корпус действовал вместе с 1-м армейским корпусом генерал-лейтенанта А. П. Кутепова и участвовал в общем осеннем наступлении войск ВСЮР на Орел и Курск, а также служил связующим звеном между Добровольческой армией и войсками Киевской области генерала A. M. Драгомирова. В конце 1919 г. началось общее отступление ВСЮР; часть 5-го кавкорпуса отступила вместе с войсками Киевской области на юг, в направлении на Одессу, а затем в составе отряда генерала Н. Э. Бредова в Польшу. Основные же части корпуса из-за большой убыли людей в декабре 1919 г. были реорганизованы в Сводную кавалерийскую бригаду (2 полка) под командованием генерал-майора И. Г. Барбовича, в начале 1920 г. вновь развернутую в Сводную кавалерийскую дивизию. 6 (19) января 1920 г. последовал приказ о расформировании управления корпуса, что означало фактически и расформирование самого корпуса.
Знаменитый исторический рейд 4-го Донского отдельного корпуса генерал-лейтенанта К. К. Мамонтова (с 28 июля (10 августа) по 5 (18) сентября 1919 г.) по тылам советских войск Южного фронта сыграл значительную роль в боевых действиях на юге России, но основной цели — сорвать подготовку августовского наступления Южного фронта — не достиг. По окончании рейда Мамонтов был награжден шашкой с надписями на клинке: на одной стороне: «Герою Родины Генералу Мамонтову от Донского Атамана и Правительства за беспримерные в мировой истории рейды казачьей конницы в войне с большевиками», на другой: «18 мая 1919 г. — 12 июня 1919 г. Константиновская — Морозовская — Чир — Н. Чирская — Усть-Медведицкая — Арчада — Раздорская — Березовская — Дубовка. 28 июля 1919 г. — 5 сентября 1919 г. Еланское Кольцо — Тамбов — Козлов — Лебедянь — Елец — Касторная — Грязи — Воронеж — Средний Икорец — Репьевка — Коротоянь».