Обычно я ладила с детьми. Я это определила по своим племянникам, с которыми искусно возилась всё своё свободное время, не занятое учебой. Естественно шум исходящий изнутри карапузов минимум — утомлял, максимум — доканывал, но я никогда не срывалась на мысленную нецензурную брань. А после Мартина сорвалась. Пожалуй, это был первый признак приближающегося нервного срыва, ну или тика (если повезет).
Каждый вечер после работы я запиралась в ванной, садилась на корточки и просто пыталась сосредоточиться на потоке прохладной воды, падающей на меня откуда-то сверху. Дважды за прошедшую неделю я просидела в подобной позе в течение целых двадцати минут, не издавая ни единого звука или шевеления, после чего мама или Эмилия начинали тарабанить в дверь, чтобы убедиться в том, что со мной всё в порядке и потребовать дать возможность принять душ другим.
За эту неделю произошли следующие вещи:
1) Мартин пролил мне на руку кипяток в виде чая, и теперь я ходила с перемотанным участком кожи на правом предплечье.
2) Мартин подложил мне на стул пару кнопок, которые буквально впились в нежную кожу моей пятой точки.
3) Мартин остриг пса повара (несчастная зверушка жила в главном доме).
4) Мартин разбил вазу, стоимостью в тысячу фунтов, которые, как объяснил мне мальчик, теперь вычтут из моей зарплаты. Так что я не только проработала неделю в счет разбитой Мартином вазы, но еще и осталась должна. И это было самое обидное — целая неделя мучений впустую, а телесные увечья в виде ожога на предплечье и прокола на пятой точке не компенсировались!
Мартин, Мартин, Мартин!.. Кажется, я не справляюсь, но не могу самой себе признаться в этом.
Я договорилась с Доротеей, что в пятницу, с девяти утра до десяти вечера, я присмотрю за Мартином самостоятельно, чтобы хоть как-нибудь компенсировать утраченные мной деньги из-за разбитой вазы, а всю субботу и воскресение возьмет на себя она. Это была самая мучительная пятница в моей жизни! Итоги дня:
1) О том, что я тупица, с подачи мальчишки уже знал весь штат дома.
2) Остриженная собака повара начала хромать.
3) Джонатан обзавелся фиолетовым бакенбардом — Мартин в прыжке нарисовал жирную линию на левой щеке швейцара новым маркером, накануне подаренным ему его старшим братом.
4) Пол на кухне стал липким от пролитого литра мёда.
5) Курьер заработал нервную улыбку, слушая от мальчика содержательную инструкцию о том, как именно необходимо подавать пакеты с едой.
6) Люстра в гостиной накренилась от удара футбольным мячом.
7) Мой правый глаз начал нервно дергаться.
Когда в без пятнадцати десять Роланд явился в «наш маленький мир хаоса», я чуть не расплакалась от счастья, обрадовавшись тому, что этот порочный круг, под названием «Рабочая пятница», наконец разорвался. Схватив свою сумочку, я буквально вылетела из дома, мимолетно буркнув на «Добрый вечер» Олдриджа что-то вроде «До встречи» и мысленно добавив: «Видеть вас обоих не желаю».
Всю прошедшую неделю я ожидала субботу, словно манну небесную. Не смотря на то, что я каждый вечер очень рано ложилась спать, за всю неделю я так ни разу и не выспалась, поэтому в ночь с субботы на воскресенье я спала до начала одиннадцатого и, при этом, никто из моей многочисленной семьи меня ни разу не потревожил! Кажется, родители начали догадываться о том, что мне приходится несладко, хотя я и старалась тщательно скрывать данный факт, из-за чего сегодня они буквально спасли мой сон от внезапных набегов Дина и Элис или склок между Эмилией и Тэмми. Я тщательно пыталась скрыть своё депрессивное настроение от родных, но, если подумать, моя молчаливость во время ужина, получасовые уединения в ванной и попытки рано заснуть в какофонии звуков нашего дома, вполне могли меня выдать. Однако сейчас, проснувшись после долгого, очищающего сна, я совершенно об этом не задумывалась.
Начиная со среды и до сих пор светило яркое, теплое солнце, заставляющее хрупкую природу провинциального городка воскреснуть после долгой, холодной зимы и затяжных, промозглых недель весны. Я предвкушала отличную субботу…
Приняв утреннее умывание и стянув с себя розовую пижаму с голубым слоником на груди, я переоделась в старые джинсы, которые одевала лишь когда была уверена в том, что в течение дня не захочу уходить дальше своего двора, и тонкую толстовку на молнии, сделанную из бледно-розового хлопка, которую я обожала носить в «разгрузочные дни» — дни, когда экзамены, похмелье или месячные позади. Отныне такими днями могли стать все мои грядущие выходные, но я желала об этом не думать, чтобы не вгонять себя в еще более глубокую депрессию.
После запоздавшего завтрака в одиночестве (всё семейство уже давно позавтракало), состоявшего из тоста со сливочным сыром и тонкого кусочка ветчины, по просьбе мамы, я отправилась во двор, чтобы присмотреть за Дином и Элис — мама постоянно жила в страхе за свои клумбы, которые подвергались регулярным набегам со стороны печенегов-двойняшек. Выйдя на улицу и заключив с детьми «пакт о ненападении» на мамины крокусы, которые и так в этом году цвели на последнем издыхании, я устроилась на деревянном шезлонге, купленном дедом позапрошлым летом и сейчас стоящем справа от бабушкиного. С полным умиротворением на душе, я безмятежно закрыла глаза, позволяя своей бледной коже насладиться, первой для нее в этом году, солнечной ванной. Изредка я приоткрывала один глаз, чтобы убедиться в том, что Дин всё еще прожигает папиной лупой молодой листок лопуха, а Элис раскрашивает цветными мелками любимую бабушкину клумбу из бутового камня.
«Идеальные дети! Никакой занозы в заднице», — подумала я, в очередной раз прикрыв глаза, как вдруг услышала звук остановившегося автомобиля напротив нашего дома. Я неохотно приоткрыла глаза, но не сразу поняла, что за рулем автомобиля находится Рик. Рик — это хорошо, когда это просто Рик. А вот Рик, говорящий: «Муж Доротеи попал в больницу, поэтому её нужно будет сегодня подменить», — это не хорошо. Это очень нехорошо. Я не успела отказаться или хотя бы возразить, как внезапно возникшая на пороге нашего дома мама, достаточно громко заявила: «Езжай, я присмотрю за детьми».
— Я только переоденусь, — начала отнекиваться я, пятясь в сторону дома, чтобы максимально потянуть время.
— Ничего страшного, запрыгивай так, — взмахнул рукой Рик.
Посмотрев на свои джинсы, я уже хотела сказать, что мне всё-таки стоит переодеться (я тайно питала надежду на то, что дверь в моей комнате захлопнется и, по уважительным причинам, я не смогу подменить Доротею), но мать подтолкнула меня в спину, после чего тихо прошептала: «Дорогая, не заставляй ждать джентльмена». Для мамы джентльменом являлся всякий мужчина, сидевший за рулем относительно нового автомобиля.
«Прощайте, ангелочки», — мысленно обратилась я к своим племянникам, которые с завистью смотрели на свою тётю, с несчастным видом садящуюся в шикарную машину «джентльмена». Они хотели поменяться местами со мной, я жаждала поменяться местами с ними — всё было по честному, но схема всё равно не работала. Пытаясь взять себя в руки, чтобы не прослезиться, я пристегнула ремень безопасности как раз в тот момент, когда Дин начал обрисовывать кофточку Элис розовым мелком, а мама начала закатывать глаза на фоне происходящего.
— А. Это ты, тупица, — с порога обрадовался моему приходу маленький бандит. — Какое убожество на тебе одето. Тебя привез Рик? Наверняка ты испачкала всю обивку в его автомобиле.
Я скрестила руки на груди. Около года назад бабушка где-то вычитала, что скрещенные руки являются невидимым барьером, за которым человек пытается скрыться от неприятных эмоций или ситуаций. Еще год назад я не придала этому факту никакого значения, сейчас же словила себя на мысли о том, что за прошедшую неделю я как никогда часто стала скрещивать руки именно во время общения с Мартином, или закидывать ногу на ногу, когда приходилось с ним бороться сидя.
— Мне повезло, что на выходных обед готовит повар. Не придется есть твою стряпню.
— Поверь мне, моя стряпня — не самое страшное, что может случиться с человеком.
— И что же может быть страшнее твоей готовки? Твой прикид?
— Досуг, проведенный с тобой.
— Точно! Досуг, проведенный с тобой. Как я мог такое забыть?
Для своего возраста Мартин был: а) слишком агрессивно настроен по отношению к посторонним людям, б) слишком подвешен на язык. И поверьте мне, оба эти качества неплохо потворствовали друг другу. Как сказал бы мой отец: «Не тронь какашку, чтобы не завоняла». И это еще мягко сказано. Почему-то именно сейчас, смотря на Мартина, я глубоко осознавала, как же часто наши с отцом взгляды на мир сходятся. Просто поразительно.
Мои отношения с Мартином были похожи на затяжную борьбу за власть. Он не хотел видеть моего лица — я предлагала ему закрывать глаза в моем присутствии. Он не хотел слышать моего голоса — я предлагала затыкать ему уши. Он не хотел, чтобы я готовила ему обед — я предлагала ему голодать. Это был замкнутый круг борьбы за уважение. Мальчишка попросту не мог уважать малознакомого человека, который вынужден работать нянькой, чтобы содержать свою семью, я же не могла уважать человека, пусть даже несовершеннолетнего, капризы которого оплачивает платиновая карточка родственника.
До обеда мы ссорились (дело дошло до швыряния лего), во время обеда ситуация не улучшилась, так как Роланд был в отъезде, поэтому за столом творился хаос из хлебных крошек, которые периодически летели мне в лицо, и разорванных салфеток, так как моё воспитание мне не позволяло бросаться едой. Всё закончилось тем, что я выплеснула в лицо наглеца полстакана воды. Всхлипнув носом (благо ему нечем было мне ответить, так как свой сок он давно выпил), Мартин выбежал из столовой, а я еще долго извинялась перед кухаркой, помогая ей убирать со стола.
Дальше — хуже. Когда я вошла в гостиную, меня ожидал поэтический беспорядок — вся зола из камина волшебным образом перенеслась на ковёр. Больше часа я пыталась вернуть ковру прежний цвет, думая о том, что если с меня еще и за него вычтут из зарплаты — смысла работать в этом доме нет. Всё равно весь заработок пока уходил на погашение задолженностей по вредности Мартина и, с такими темпами, я уже скоро в кредиты здесь начну влезать! На пару с пятновыводителем, я более-менее справилась с ковром, но всё равно он выглядел изрядно пострадавшим. В итоге пришлось просить Джонатана о помощи со стороны уборщицы.
Пока я разбиралась с ковром, Мартин и звука не издал из своей комнаты. Когда же я обратила внимание на тишину, у меня чуть сердце не остановилось от предвкушения. Я медленно открыла дверь в спальню маленького лепрекона и с облегчением выдохнула, застав его за игрой в очередную, модную компьютерную стрелялку. Примерно через час мы снова вступили в противостояние: кому достанется кресло-качалка, кто управляет пультом от телевизора, кто на самом деле тупица, кто войдет первым в туалет — всякий раз, когда я шла в уборную, он вскакивал со своего места и запирался там минимум на десять минут! Я даже начала иногда имитировать желание посетить уборную, чтобы побыть наедине с собой. У нас всё решалось через неминуемые дебаты.