Обед я выдержала буквально на последнем дыхании, так и не доев ни гарнир, ни десерт. Роланд сказал, что поиграет с Мартином в настольный футбол, и я сразу же ретировалась в свой уютный, маленький домик, прежде чем меня смогли бы уговорить поучаствовать в процессе. Олдридж сказал, что игра займет минимум час, так что на ближайший час я могла спокойно расслабиться.
Уже возле внутреннего двора у меня потекли слезы. Я размашисто их стряхнула, сделав вид, будто что-то попало мне в глаз, на случай если вдруг в домике окажется кто-то из прислуги. Но никого, как, впрочем, и всегда, не оказалось. Была только я и стены.
Злосчастное слово «никогда» словно повисло где-то в пространстве между мной и моими племянниками, навсегда перекрывая своей массой дорогу между нами. Я никогда больше не проснусь в выходные слишком рано, из-за устрашающего смеха двойняшек, никогда не заберу их из садика, никогда не прочту им сказку перед сном, никогда не буду их мыть, никогда не научу их кататься на двухколесном велосипеде.
Я зашла в достаточно просторную ванную комнату, стены которой были выложены белой плиткой, а пол темно-синей, и, наконец, почувствовала себя в безопасности. Сев на пол и, обняв колени, я уперлась лбом в ноги и начала плакать, стараясь хлюпать носом как можно тише. «Сейчас всё пройдет, сейчас всё пройдёт… До середины июля осталось чуть больше месяца, а потом моих племянников вернут. Нам не могут не вернуть душу нашей семьи. Как мы будем без души? Так, всё… Соберись… А вдруг она увезет их далеко отсюда? Вдруг она переедет в другую страну?! Дети вырастут и даже не вспомнят, что в их жизнях были мы! Соберись-соберись-соберись… Ты на работе! Прекрати реветь…»
В моей голове развернулся настоящий хаос, как вдруг в дверь, за которой я пряталась, раздался тихий стук.
— Глория? — окликнул меня Олдридж-старший.
— Вы ведь собирались играть в настольный футбол, — резко вскочив на ноги, замерла я.
— Джонатан вызвался первым сыграть с Мартином, вторым будет Якоб. С Вами всё в порядке?
— Да, — как можно более собранно ответила я. Мне вдруг расхотелось плакать и я начала поправлять свой не сильно пострадавший макияж, безумно радуясь его водостойкости. Зачем он пошел за мной?! Неожиданно Роланд уверенно дернул ручку двери, с определенной целью её открыть, даже не поинтересовавшись, можно ли ему войти! Я ведь сказала ему, что со мной всё в порядке! Хорошо, что я додумалась запереться, иначе бы он уже лицезрел мои заплаканные глаза.
— Откройте дверь, — скорее потребовал, нежели попросил Олдридж.
— Эммм… Я не могу.
— Почему?
— Кажется, у меня несварение желудка, — соврала я, решив, что уж лучше пусть Олдридж думает, будто у меня диарея, нежели узнает о том, что я плакала.
— Хм. Вам принести лекарство?
— Было бы неплохо, — на выдохе ответила я, подумав о том, что было бы действительно неплохо, если бы он исчез минимум на пять минут. И он вроде как исчез. Прислушавшись, спустя минуту я поняла, что действительно осталась одна и решила выйти из уборной раньше, чем Роланд успеет вернуться. Глаза всё еще были на мокром месте, но это должно было успеть пройти к моменту, когда Олдридж вернется из главного дома. Аккуратно повернув защелку, я тихо вышла на коридор и, уже закрывая за собой дверь, чуть не умерла на месте от разрыва сердца.
— Вы меня напугали! — подпрыгнув, выдохнула я. Роланд стоял всего в паре шагов от меня, со скрещенными на груди руками, и внимательно смотрел на меня. Хорошо, что в коридоре было недостаточно света, чтобы он мог тщательно разглядеть моё состояние!
— Скорее Вы меня, — спокойно констатировал Олдридж.
— Вы принесли мне таблетку?
— От несварения желудка?
— Именно.
— Нет.
— Почему?
— Может быть потому, что у Вас нет никакого несварения желудка? — хладнокровно уличил меня во лжи Олдридж.
— Почему Вы в этом так уверены? — не собиралась сдаваться я.
— Во-первых, потому, что вы хлюпаете носом…
— Это всё аллергия.
— И на что же? — изогнул бровь мой оппонент и, не получив ответа, продолжил. — А во-вторых, в ванной нет унитаза — он находится в отдельной комнате.
— Знаете что?.. — с вызовом начала я, но мой голос сорвался.
— Что? — не собирался отставать Олдридж.
— Не хочу отчитываться перед Вами по поводу собственных слёз. Если я хочу плакать, значит, я буду плакать, — дребезжащим голосом заявила своё право на собственные слёзы я.
— Хм… Разумно, — ответил Роланд, явно не смутившийся моим состоянием, за что я была ему весьма благодарна, хотя и злилась на него сверх меры.
— Зачем Вы пришли? — нахмурилась я.
— Чтобы узнать, почему Вы плачете.
— Откуда Вы могли знать, что я буду плакать? Даже я не знала, — глубоко вдыхая и выдыхая, поинтересовалась я, пытаясь не пересекаться с собеседником взглядами.
— Вы мне расскажите причину Ваших слез? — проигнорировав мой вопрос, нахмурился Олдридж.
— Нет.
— Точно?
— Точно.
— Одна голова хорошо, но две лучше.
— У меня десять голов и ни одна не смогла ничего решить.
— Вам просто не хватало одиннадцатой.
Не выдержав давления, я повернулась спиной к Олдриджу и уперлась руками в корсет своих джинс, пытаясь вжать кулаки в бока, чтобы начать дышать тише. За следующие пять минут, не оборачиваясь на собеседника, я в подробностях рассказала всё, что у меня произошло: о том, что я ушла из университета из-за нехватки денег, которые уходили на судебные тяжбы с появившейся из ниоткуда Джудит; о том, что в последнее время в семье работаю только я и Эмилия; о том, что судья изначально был настроен против нас; о том, что все деньги, которые Роланд вытряс из хозяйки добермана в качестве моей компенсации, ушли на адвоката, который ничем нам не помог — лишь прикарманил наши сбережения; о том, что двойняшек увезли в другой город и теперь мы можем с ними видеться лишь по субботам; о том, что апелляция состоится лишь в середине июля; о том, что мы заранее проиграли, так как высшие судебные органы ясно дали нам понять, что настроены решительно не в нашу пользу.
— Джудит Фейн значит, — задумчиво произнес Олдридж, и я обернулась, чтобы увидеть его выражение лица. Оно было задумчивым, что вдруг немного меня успокоило.
— Что-нибудь придумали? — стряхнув с глаз слёзы и хлюпнув носом, спросила я.
— Тут и думать нечего, — сдвинув брови, пожал плечами Олдридж. — Не понятно, почему Вы сразу ко мне не обратились. Держите платок.
— Спасибо, — поблагодарила я, взяв из его рук белоснежный платок. Скромно высморкавшись, я вошла обратно в ванную, чтобы умыть лицо. Когда я снова вышла, Роланд разговаривал с кем-то по телефону.
— Истец Джудит Фейн. Опекун… — Роланд запнулся, после чего обернулся ко мне и спросил полушепотом. — Глория, кто являлся официальным опекуном детей?
— Мама, — непонимающе захлопала ресницами я.
— Как зовут маму? — терпеливо подтолкнул меня к правильному ответу Олдридж, и меня передернуло от того, как необычно из его уст прозвучало слово «мама».
— Одри Элен Пейдж, в девичестве Куинси.
— Одри Элен Пейдж, в девичестве Куинси, — повторил в трубку телефона Роланд, после чего на его слова последовал короткий ответ и он отключил звонок.
Посмотрев на меня серьезным взглядом, он вдруг произнес:
— Через час будет результат.
— Какой результат? — судорожно вздохнула я.
— Несколько моих знакомых займутся делом Вашей семьи. Через час мне сообщат, что можно с этим сделать.
— А если с этим ничего нельзя будет сделать? — всхлипнув носом, поинтересовалась я и сама себе напомнила Элис, которая перед тем как зареветь, обязательно входит в стадию полной боеготовности к рёву.
— С этим определенно можно что-то сделать. Расслабьтесь, — потряс меня за плечо, словно неваляшку, Роланд. — Сделайте глубокий вдох и глубокий выдох. Вот так. Вам определенно следует выпить чай из мяты с пустырником, он помогает расслабиться. Зачастую им пользуюсь.
— Зачем? — удивленно вздернула брови я, откровенно не понимая, зачем человеку со стальной нервной системой пить чай из мяты с пустырником.
— Чтобы спокойно решать проблемы всего своего штата, — слегка улыбнулся Роланд, в попытке приободрить меня ненавязчивой шуткой.
Уже через десять минут, сидя на террасе под тентом, защищающим нас от попадания прямых солнечных лучей, мы пили заваренный Роландом чай (он внезапно хорошо ориентировался на кухне этого домика, совершенно точно зная, где именно находится банка с чаем из мяты с пустырником). Я переводила взгляд с распустившихся тюльпанов, еще недавно высаженных мной собственноручно, на телефон Роланда и обратно. В глаза ему посмотреть было крайне тяжело — скорее всего, из-за осознания неловкости всей ситуации. Откровенно говоря, я была уверена в том, что это неправильно, что он решает проблемы плаксивой няньки, у которой глаза всё еще были на мокром месте и нос наверняка порозовел…
— Похоже, Вас чай расслабляет меньше чем меня, — заметил Роланд, выдернув меня из моих тягостных мыслей о своем размякшем внешнем виде.
— Нет-нет, спасибо, очень вкусно, — торопливо ответила я, сразу же сделав убедительный глоток.
— Только не говорите, что теперь для Вас всё, что бы я ни сделал, будет замечательно или превосходно, лишь потому, что Вы единожды решили принять мою помощь.
— Конечно нет.
— Нет? Тогда поспорьте со мной.
— Поспорить с Вами? О чём?
— Разве Вам необходим повод? Поспорьте просто так. Скажите, что Вам не нравится во мне, в моём доме, в Вашей работе.
— Мартин очень нетерпимый ребенок, но в целом меня устраивает моя работа.
— Вы констатируете общеизвестные факты. Придумайте что-нибудь помощнее.
— Окей. Почему Вы до сих пор не отвезли Мартина в больницу?
— Я возил его две недели назад на сдачу анализов, всё было хорошо.
— Но он жалуется на боли в глазах и голове. У него иногда бывают головокружения.
— Я понял свою ошибку. Исправлю.
— Вы даже не попытались оспорить мои слова.
— Потому что Вы абсолютно правы.
— Вы сами не даете шанса с Вами спорить — сразу же бросаете оружие и переманиваете на Вашу сторону, заставляя меня сражаться против самой себя.
— У меня получается?
— Пока да, — ответила я и поняла, что меня уже начинает давить чувство долга. — Так не пойдет. Даже если у Вас ничего не получится, Вы всё равно постарались мне помочь. Я не могу чувствовать себя должной. Попросите чего-нибудь взамен.
— Во-первых, у меня всё получится, а во-вторых, если Вы настаиваете на честной расплате, тогда хочу получить от Вас взамен исполнение одного моего желания.
— Какого желания? — заинтересовалась я.
— Я еще не придумал.
— Хорошо, но только ничего безрассудного.
— Обещаю. Как только придумаю — дам Вам знать.
Неожиданно Роланду пришло смс-оповещение, и я дернулась, посчитав, что это долгожданный звонок. Вспомнив же, что до моего звонка ждать еще минимум полчаса, я попыталась снова расслабиться и, откинувшись на шезлонг, взяла двумя руками свою недопитую чашку чая.
— Завтра в полдень состоится повторное слушание Вашего дела. Представителем интересов Вашей семьи будет Джеральд Ламберте, который уже проходит ознакомление с Вашим вопросом. Если решение суда будет положительным, а, исходя из слов Джеральда, оно будет положительным, тогда Ваших племянников вернут Вам уже завтра.
Я не сразу поняла, что слова Роланда, смотрящего в телефон, адресованы непосредственно мне, но как только он посмотрел мне в глаза, я вдруг совершенно отчетливо осознала услышанное. Мгновенно просияв, я вытянула руки вперед к сидящему напротив меня Олдриджу и едва не обняла его, однако вовремя отстранилась, не допустив глупой ошибки. Широко улыбаясь, я вскочила на ноги и уперлась ладонями в бока. Заплаканная нянька с широкой улыбкой — наверняка я выглядела нелепо, но в тот момент я совершенно об этом не задумывалась, глядя в счастливое лицо взаимно улыбающегося мне Олдриджа.
— Джеральд Ламберте… Гм… Теперь мы точно выиграем! — и вдруг я застыла. — Это какой-то элитный адвокат?
— Один из лучших барристеров Линкольнс-Инн[30], — значительно хмыкнул Роланд.
— Линкольнс-Инн… Я не смогу с ним расплатиться.
— Глория, Вы расплатитесь со мной, исполнив одно моё «не безрассудное» желание, которое я еще не успел для Вас придумать. С Ламберте расплачиваться Вам не нужно.
Одно из четырех юридических заведений (корпорации или палаты) Лондона, к которым относятся барристеры Англии и Уэльса.