В свете последних событий, я всячески пытался поддержать Роланда, прекрасно осознавая, что ежедневные совместные занятия спортом и походы по местным кафетериям не помогут избежать трагедии, и даже не притупят боль перед надвигающимся на него ужасом. Ничто не поможет. Единственное, чем я мог посодействовать другу — это стараться хотя бы на некоторое время заглушать его осознание того, что именно с ним вскоре должно произойти. Я прекратил занятия с Мартином, но старался не терять с ним связь, которая, в итоге, порежет руки в кровь всем, кто её удерживает. В тот день, когда я узнал о том, что Мартин приговорен, я прекрасно понял, что до раскола внутреннего мира моего лучшего друга остались считанные дни.
Четыре года назад, от лейкемии скончался на двадцать четвертом году жизни мой старший брат. Это была тяжелая смерть, с которой пришлось долгое время бороться и еще дольше бороться с её последствиями. Естественно Кит всё знал о своей болезни. Иногда мне казалось, что он знал даже больше, чем ему следовало знать о том, к чему именно всё идет. Белокровие брата впервые диагностировали, когда ему было двадцать лет, но вследствии продолжительного курса лечения цитостатиками, после которого последовала успешная ремиссия, было утверждено, что химиотерапия прошла успешно и вероятность возникновения рецидива ставилась под серьезное сомнение. Однако, не смотря на утешающие прогнозы докторов, спустя три года, незаметно для всех, произошел рецидив, который диагностировали слишком поздно. Всё потому, что продолжительную слабость и утомляемость, включая подверженность к инфекционным заболеваниям, Кит долгое время списывал на результат кропотливой работы над диссертацией (в свои двадцать три он готовился к присуждению магистерской степени), а появление красных точек на коже принял за признаки аллергической реакции на клубнику. Плюс ко всему, Кит никогда не отличался крепким здоровьем, так что на первые звонки его страшного заболевания брат обратил внимание лишь после того, как у него начались обильные кровотечения носом. После общего анализа крови подтвердились худшие опасения — острый лимфобластный лейкоз. Лейкоцитов в крови моего брата было настолько много, что первоначально назначенная ему пересадка костного мозга была отменена уже спустя неделю, так как её результаты стали бы неоправданными муками, которые лишь сделали бы оставшуюся жизнь Кита еще более мучительной, но не спасли бы её.
К концу следующего полугодия после подтверждения диагноза, Кит обрел букет из основной симптоматики, актуальной для безнадежно больных ОЛЛ:
1) Интоксикация, повлекшая за собой постоянное недомогание брата, его резкую потерю веса, периодические лихорадки, провоцируемые вирусными, бактериальными и грибковыми инфекциями.
2) Гиперпластический синдром, заставивший его носить бандану на шее, чтобы спрятать страшно опухшие лимфоузлы.
3) Кровоизлияние в глазную сетчатку и отечность зрительного нерва, из-за которых у Кита резко ухудшилось зрение. Офтальмоскопия выявила в рамках глазного дна наличие лейкемических бляшек, но доктора не смогли посоветовать ничего лучше, чем приобрести очки (смысл тратиться на лазерную терапию, если парень всё равно скоро скончается? Зачем ему в последние дни ясным взором видеть этот жестокий мир?).
4) Тахикардия и дыхательные нарушения на фоне анемического синдрома и опухших периферических лимфоузлов, из-за которых Кит с каждым днем урезал свой прогулочный маршрут и в итоге стал ограничиваться задним двором, который мама, специально ради него, впервые привела в порядок.
Цитостатики вскоре перестали помогать, не помогала и вера в чудо.
Белая смерть — одна из самых безжалостных, любящая пытать свою жертву и находящихся с ней рядом. Естественно, Кит почти круглосуточно находился под дозой морфина, что должно было гарантировать анестезию, но всё равно его страдания оставались слишком сильны. За последний месяц его жизни мы все постарели минимум на пять лет — у еще молодого отца появилась очевидная седина на висках, а мать подсела на антидепрессанты, с которых потом смогла слезть лишь спустя полтора года после смерти сына.
Кит умер солнечным, мартовским днем, но смерть его была беспощадно мучительна. К моменту своего последнего вздоха, мой старший брат настолько устал жить, что все желали ему скорейшей кончины, даже я. Мучительная смерть близкого человека делает из тебя, возможно, последнюю сволочь или, может быть, законченного мученика, заставляя тебя желать дорогому тебе человеку не выздоровления, но смерти. Но она не спешит приходить даже после того, как ты признаешь своё бессилие, своё поражение. Она стоит рядом с тобой и наслаждается твоими муками, муками твоих близких и умирающего, пока ей не опостылит и она не захочет новой дозы отупевшего горя. И лишь после длительного раздумья, она, наконец обрезает нить завывающей от боли жизни, чтобы отправиться к другому несчастному, давно ожидающему её у своего изголовья. После подобного самые близкие умершему люди словно перестают жить — они переходят в многолетний режим существования, тратя свою жизнь на транквилизаторы, алкоголь и прыжки с парашютом, в надежде на то, что купол над их головой не раскроется. Я пробовал все вышеперечисленные варианты, поэтому, когда осознал, что стою на грани отчисления из Кембриджа, даже не успел огорчиться. Из подающего надежды студента я перешел в ранг самого отстающего по всем статьям и показателям разгильдяя, но мне было откровенно наплевать. Я снова взялся за учебу лишь потому, что случайным образом обнаружил, что полное погружение в книги помогает забыться лучше, чем алкоголь или беспорядочные половые связи. На момент обнаружения рака крови у Кита, я встречался с длинноногой блондинкой, безрассудно приурочивая химию между нами такому великому чувству как любовь. Но лишь только после смерти брата я понял, чем на самом деле является любовь и что несет с собой это чувство — боль. Отупевшую, глухую боль, сводящую с ума даже самых сильных мира сего. Мне не было больно расставаться с Моникой, которая больше двух месяцев не смогла вынести моей кислой мины и отсутствие с моей стороны желания затаскивать её в постель ежедневно, как это было прежде. Порвав лишние связи, мне даже стало легче от того, что больше никто не выносил мне мозг псевдозаботой и новым нижним бельем.
Мне было настолько больно от мучительной смерти Кита, что я буквально отупел от силы этой боли. Мне не хотелось больше любить кого-то кроме оставшихся у меня родителей, которых в будущем я неизбежно должен буду по очереди потерять. Передо мной начали мелькать разномастные девушки, порой не отличавшиеся трезвостью или сексуальностью, но меня это не останавливало, так как я наверняка установил для себя границы: никакой новой любви в моей жизни, по крайней мере, в ближайшие десять лет, и никаких нежелательных беременностей от моих похождений. Если с выпивкой и острыми ощущениями вроде банджи-джампинга или хели-скиинга было покончено в течение года, то от привычки залезать под юбку каждой подвернувшейся девице я избавился лишь после окончания университета. Спустя четыре года после образования кратера в области моего сердца, я почувствовал, что устал от чужого запаха на моем теле. Внезапно я решил утихомирить свои гормоны, что у меня с легкостью получилось, и вскоре я сократил количество секса в своей жизни до одного раза в месяц. В итоге, полгода назад, я решил поэкспериментировать и отказаться от него вовсе, однако спустя три месяца почувствовал ломку, но было уже поздно слезать с иглы, так как к тому времени я встретил Тэмми.
Я не верил в любовь с первого взгляда и не потому, что мои родители были приверженцами воспитания исключительно на почве реализма, а потому, что со времен моей первой оборванной косички рыжеволосой одноклассницы, это понятие ассоциировалось у меня с чем-то туманным и неопределенным. В моем сознании любовь с первого взгляда стояла на антресоли бессознательности, между эффектом Плацебо[40] и мифами Древней Греции. Поэтому, после того, как я увидел сестру Глории сидящей на крыльце её дома, мой мозг наотрез отказывался выдавать логическое объяснение тому, почему он отрекается думать о чем-то кроме незнакомки, которая меня даже не заметила. Однако уже после шумного ужина в компании семейства Пейдж, во время которого состоялся мой первый обмен словами с завораживающей красавицей, я понял, что по уши влюблен. Внезапно я почувствовал себя последним идиотом, позволяющим себе втрескаться в неизвестного человека лишь потому, что он притягивает меня к себе сильнее, чем гравитация к земле.
Вскоре после ужина я узнал о существовании несуществующего парня девушки, после чего последовала череда бессонных ночей, и всецелое посвящение всего свободного времени на продвижение собственного проекта. Второе, впрочем, в отличие от первого, было весьма продуктивно. После откровенного разговора с Глорией, состоявшимся за бокалом качественного виски с моей стороны, я с болезненной остротой осознал, что собственноручно едва не оттолкнул шанс стать невероятно счастливым, доверившись смутным догадкам. Я чувствовал себя законченным дураком, но теперь наверняка знал, что обязан притянуть к себе вплотную девушку, которая сводит меня с ума, для того, чтобы всю оставшуюся жизнь повреждаться рассудком при одном только взгляде на нее.
После того, как Роланд с Глорией уехали на поиски помощи Мартину за границей, я решил активно вступить в игру, так как до отъезда в Австралию у меня оставалось максимум шесть месяцев — дольше тянуть было невозможно, только если я не хотел лишиться дела, на которое возложил последние три года своей жизни. Я осознавал, что должен действовать быстро, но уже после первого свидания понял, что мне придется денно и нощно трудиться над тем, чтобы получить желаемые результаты. Также я прекрасно помнил историю, которую в охмелевшем состоянии проболтала мне Глория, о несчастном случае с Тэмми, произошедшем с ней в подростковом возрасте. Возможно поэтому я был к ней более терпелив, чем мог бы быть с любой другой девушкой. Плюс ко всему, я учитывал юный возраст избранницы. В свои двадцать шесть я не был склонен считать себя стариком, но принимая во внимание шестилетнюю разницу в возрасте между нами, я чувствовал себя пожилым кадром.
С этой девушкой было откровенно сложно, но без нее мне было уже невозможно. Когда я не был занят проектом, я всё свободное время отдавал мыслям о Тэмми, в итоге переходя на атаки избранницы звонками и смс. Я впервые в жизни вживую мог созерцать девушку, которую я мог смутить комплиментом касательно её распущенных волос или вогнать в краску попыткой сделать её фото на мобильный. Это всё равно, что встретить живого дракона, вид которого вымер несколько тысячелетий назад, из-за отсутствия здорового питания девственницами, которые свели в могилу прекрасных существ своим отсутствием.
Первая попытка поцелуя произошла спустя восемь дней после первого свидания, в конце седьмого свидания. Всё провалилось из-за того, что я слишком медлил, боясь спугнуть её, чем, собственно, в итоге и спугнул — она вылетела из моей машины как ошпаренная. Следующее свидание состоялось с большим разрывом, которого прежде не было, в целых три дня и я понял, что лучше потерпеть еще месяц, чем терять драгоценные дни перед отъездом на другой континент. В итоге лишь на двенадцатом свидании мы без происшествий впервые взялись за руки (за исключением пунцовости щек Тэмми, которые горели во время всей прогулки по парку, и которые можно было даже не считать происшествием, так как наши ежедневные свидания едва ли проходили без её, хотя бы кратковременного, смущения). Однако дальше дело никак не двигалось. Уже было начало августа, а мы всё еще ходили за ручки, и, казалось, Тэмми это вполне устраивало, но не меня. Мне было мало изредка разрешаемых ей прощальных объятий, и-то в случае, если я проводил её до дома пешком (отчего последнюю неделю июля я забыл о передвижении на автомобиле) и целомудренного держания партнерши за её ладошки, прозрачные, словно пергаментная бумага. Нас уже весь город считал состоявшейся парой, а я всё еще не украл у девушки ни единого поцелуя. В первых числах августа я даже начал подумывать о том, чтобы приучить её к поцелуям в щеку, чтобы прозрачно намекнуть девушке на то, что платоническая любовь — это конечно круто, но я желаю её приберечь к более преклонному возрасту, пользуясь пока прелестями физического влечения к партнёру. Но меня передергивало от одной только мысли о том, что следующие пару месяцев мне придется довольствоваться её скупыми поцелуями в мои выбритые скулы (которые я ежедневно брил в безысходной надежде!). В итоге, на очередном свидании, я, как притаившаяся рысь, начал поджидать, пока у выбранной мной лани притупится внимание. Идеальным шансом стал момент, когда мы остановились в трехста метрах от её дома. Мы всегда так делали, чтобы не привлекать внимание её домочадцев, которые каждый вечер поочередно сменяли караул возле окон своей гостиной, в надежде увидеть нечто большее, чем монашеское прощание (если честно, я сам ежевечерне надеялся на это не менее её родственников). Именно в секунду, когда Тэмми по обыкновению повернулась ко мне, в своей беленькой соломенной панаме, чтобы в очередной раз улыбнуться мне на прощание, я резко зафиксировал её талию правой рукой, чтобы контролировать её вечно бегущие от меня ноги, и, не дав ей ни единой секунды на то, чтобы понять что именно я собираюсь сейчас сделать, быстро наклонился к ней и поцеловал. Естественно, это был обычный поцелуй, сопровождающийся слабым давлением на губы, без каких либо попыток перейти на французский, чтобы не получить оплеуху, на которую Тэмми вполне была способна, судя из рассказа Глории о потери Тэмми прежнего рабочего места. Резко осознав возможность пощечины, затрещины, необоснованных слёз, попытки бегства и прочих необъяснимых мужчинами женских капризов, я отстранился. Тэмми буквально горела от смущения, что заставило меня широко улыбнуться — еще ни разу в жизни мой поцелуй не доводил девушку до высшей степени смущения — немоты. Она вдруг схватилась за щеки, словно пытаясь себя остудить, после чего так искренне улыбнулась мне, что засмущалась еще сильнее. Пробормотав себе под нос в мой адрес что-то вроде: «До встречи» или «Доброй ночи» — Тэмми побежала в сторону своего дома. Судя по её счастливому виду, всё прошло гладко, однако я всё равно переживал по поводу того, не откажется ли она от запланированного нами на следующий день свидания. Но она не отказалась.
Любой здравомыслящий мужчина сейчас сказал бы, что вот — наконец у нас наступил период страстных поцелуев на лавочках и не менее страстных объятий в темных переулках на заднем сиденье автомобиля, но я уже давно убедился в том, что наши отношения может оценить лишь скромная девственница, старый евнух или наивный младенец, но только не трезвомыслящий мужчина. Спустя неделю мы ни на дюйм не приблизились к тому, чтобы дотронуться до губ партнера языком. Вплоть до свадьбы Эмметта и Эмилии мне пришлось изображать немого сома, глупо шевелящего губами у губ золотой рыбки, пытающегося не сожрать её на месте. Иногда мне даже становилось смешно от происходящего, тогда я просто обнимал Тэмми так, чтобы она не видела моего лица, расплывающегося в улыбке.
Осознание того, что барьером между нами служит психологическая травма моей новоиспеченной девушки, заставляла меня с трудом засыпать по ночам. Я уже знал её историю, но Тэмми не догадывалась о том, что она мне известна. В итоге, после свадьбы, когда мы отвезли Мартина в поместье Олдриджа, я буквально клещами вытянул девушку из окаменевшего панциря страха, склонив её к разговору о её прошлом. К концу вечера я всё узнал из её уст и, в итоге, рассказ закончился потоками слез Тэмми, отчего мне вдруг стало неловко. Однако вскоре чувство щемящей боли в груди подавило мою неловкость с такой силой, что я был не рад этой победе. После этого я отвез Тэмми к себе, но не пытался склонить её к интимным отношениям, так как наверняка знал, что даже после удавшейся этим вечером близости — мы навсегда расстанемся.
Я жил в достаточно просторной, однокомнатной квартире с нишей, на которой располагалась двуспальная кровать. Однако это была откровенная, холостяцкая берлога, которую минимум неделю нужно было вычищать перед приходом молодой особы прекрасного пола, поэтому мои попытки за пять минут прибрать разбросанные носки и пустые пластиковые бутылки Dasani[41] не сильно помогали.
Я напялил на Тэмми свою самую чистую футболку с v-образным вырезом (по крайней мере она лежала сложенной в шкафу, в отличие от своих собратьев, и пахла кондиционером) и отправился собирать разбросанные по всей квартире вещи, машинально пытаясь вспомнить, куда именно их можно засунуть, так как стиральная машина уже трещала по швам. Честно говоря, я пылесосил или готовил завтраки с большим энтузиазмом, нежели занимался стиркой, которую откладывал уже вторую неделю к ряду. Именно поэтому мой шкаф был забит качественными вещами, количество которых позволяло мне не стираться около месяца при их ежедневной смене. Когда же я в итоге добирался до стирки и глажки собственного имущества, мои муки длились более суток, так что я всегда выделял на этот изматывающий процесс одни выходные в месяц.
Следующие полчаса оказались самыми необычными в моей жизни. Мне пришлось буквально на пальцах объяснять Тэмми, что мы точно не переспим, если ляжем спать в одну кровать. В итоге мои доводы закончились клятвой о том, что я не прикоснусь к ней вплоть до нашей свадьбы. Поэтому, не отходя от кассы, я попросил Тэмми стать моей женой. Естественно я хотел жениться на Тэмми с момента первой нашей встречи, но, на момент моего предложения руки и сердца этой девушке, главную роль сыграл тот факт, что в моей жизни не было секса уже больше полугода, после случайной половой связи со шведкой в гостинице Нью-Дели (и это был далеко не самый лучший опыт во всей моей практике). Так что да, для женщин, в данной ситуации, я был извращенцем, но для мужчин — героем. Настоящая дилемма по гендерному признаку.
Я изначально не надеялся на то, что этот вопрос будет легко решить. Весь оставшийся август я уговаривал Тэмми согласиться выйти за меня замуж, пытаясь разорвать её список отрицательных доводов из следующих пунктов:
1)
— Мы слишком мало знакомы.
— Нет, мы знакомы достаточно, чтобы я смог понять, что всю оставшуюся жизнь хочу провести рядом с тобой.
2)
— Я не смогу стать для тебя хорошей женой.
— Я убежден, что тебе для этого и стараться не придется — только стирай мои носки, пожалуйста, и корми меня мясом.
3)
— А вдруг ты разочаруешься моими отсутствующими знаниями в постели?
— Для успеха в этом деле будет достаточно моих отточенных навыков.
Но все мои убеждения были тщетны, поэтому, в начале сентября, я перешел в наступление, составив свой собственный маразматический список доводов для Тэмми:
1)
— Выходит, ты меня не так уж и сильно любишь, чтобы соглашаться провести со мной всю свою оставшуюся жизнь.
— Рик, я люблю тебя и хочу каждый день своей жизни быть с тобой.
2)
— Но у нас не получится быть вместе, так как уже через четыре месяца я буду вынужден уехать в Австралию на подписание контракта, после чего мне будет необходимо закрепиться на другом материке (я умолчал о прямой связи контракта с моей грядущей, в случае успеха, прибылью в семьсот тысяч долларов).
Последний довод застал Тэмми врасплох. Спустя десять минут после того, как она осознала реальность моего отъезда либо неминуемого и полного краха моего неокрепшего бизнеса из-за того, что я останусь с ней в этом городке, она согласилась стать моей женой. Если бы я знал, что этот довод станет ключевым, я бы сказал ей о кенгуру и веджимайте[42] еще в июле. Еще я бы не упомянул о том, что отъезд может состояться вплоть до конца декабря, так как Тэмми сразу изъявила желание тянуть со свадьбой до последнего момента. Будь я хитрее, я бы сразу смекнул на то, что нужно было говорить, будто мы должны успеть всё сделать в течение месяца. Хотя начинать семейную жизнь с обмана — край безответственности по отношению ко второй своей половине, пусть даже мямлящей и робкой, но самой ценной из Вас двоих.
До середины сентября Тэмми собиралась с духом перед ужином, на котором я должен был просить её руки у её родителей. Если мне это казалось таким же легким, как щелкнуть пальцами обеих рук одновременно, то для Тэмми данный процесс представлялся муками мученискими. И хотя я все две недели казался сам себе беззаботно спокойным, уже стоя на пороге дома невесты и звоня в его вечно барахлящий звонок, я на пятьдесят процентов приблизился к паническому состоянию своей избранницы. Я знал о том, что мистер Пейдж не терял энтузиазма относительно своих незамужних дочерей и о том, что миссис Пейдж откровенно не верила в то, что её младшая дочь способна выйти замуж, по крайней мере в этой жизни. Поэтому я был лишь слегка рассеяннее обычного, что сказалось на моей натянутой, нервной улыбке, походившей на улыбку мистера Дерека, в которой он каждый раз расплывался с надеждой при виде меня.
Сев за стол, я не стал дожидаться пока один из щенков снова захочет почесать свои зубы о мою лодыжку или один из двойняшек начнет выпчихивать на меня не дожёванную конфету, или один из стариков снова заметит, что я сегодня выгляжу лучше, чем прежде (судя по их рассуждениям, я с каждым разом выгляжу всё лучше и лучше, что непроизвольно наталкивает меня на мысль о том, что при первой нашей встрече в их глазах я был тем еще Квазимодо). Отклонив от себя радостно улыбающегося Дина, норовившего угостить меня размякшем подобием песочного печенья, промокшим в бабушкином клюквенном морсе, я сказал куда-то в относительно не шумное пространство (наверное, сказалось отсутствие Эмметта и Эмилии), стараясь при этом смотреть на отца семейства, сидящего по другую сторону стола и размахивающего перед собой наколотым на вилку черри:
— Я хочу жениться на Тэмми.
— Что-о-о?! — спустя три секунды вырвалось из груди ошарашенного мужчины. Я вдруг не смог сориентироваться в его реакции и начал теряться в догадках: хочет ли он меня разорвать на мелкие куски и втоптать в протертый коврик у входной двери или же водрузить на мои плечи мантию и вручить в мою руку скипетр власти? Поварешка миссис Пейдж вывалилась из её рук и заставила треснуть стоящую под ней фарфоровую тарелку, в которую мне только что должны были наложить гигантскую порцию рагу (так как, по мнению бабушки, я в этом возрасте должен выглядеть плотнее, для чего мне необходимо питаться много и часто).
— Тётя Тэмми, как и тётя Эмилия, выходит замуж? — еле слышно спросила Элис у своего брата, в руке которого раскрошилось уже знакомое мне печенье.
— Дорогой, что он сказал? — смотря почему-то на меня, поинтересовалась миссис Пейдж у своего мужа. Похоже, у нее был шок или что-то в этом роде. — Он что, хочет взять в жены нашу Тэмми?
Миссис Пейдж побледнела и села на свое место, мистер Пейдж смотрел на меня раскрыв рот, дедушка и бабушка начали проверять свои слуховые аппараты, двойняшки впервые в моем присутствии замолчали, Глория смотрела на меня словно на Супермена, пытающегося вынести беззащитного котенка из-под завалов родительской опеки, сама же Тэмми побледнела на два тона и стала тихо, глубоко вдыхать и выдыхать, судя по всему, пытаясь не потерять сознание.
— Одри, он только что сказал, что хочет жениться на Тэмми, — вдруг отошел от потрясения мистер Пейдж, обратившись к своей жене, всё еще не в силах опустить наколотую на вилку помидорку.
— Да, я прошу у Вас руки Вашей младшей дочери, — утвердительно наклонив голову, повторил я, пытаясь помочь мистеру Дереку окончательно выйти из ступора.
— Руку, ногу, печень… Бери её всю!
— Мистер Дерек, я буду заботиться о Тэмми…
— Называй меня просто папой! — с таким громогласным восторгом заявил мужчина, что я вдруг нервно дернулся. — Я уже, наверное, сто раз говорил тебе, какая Тэмми замечательная!
— Папа… — умоляюще, но слишком тихо взмолилась Тэмми, так что её услышал только я.
— А меня можешь называть мамой, — судорожно заулыбалась миссис Одри.
— А меня Дарт Вейдером, а Элис Леей Органа-Соло[43], — улыбаясь шатающимися молочными зубами, отозвался Дин.
Эффект Плацебо — вещество без явных лечебных свойств, используемое в качестве лекарственного средства, лечебный эффект которого связан с верой самого пациента в действенность препарата.
Торговая марка питьевой воды.
Веджимайт — густая паста тёмно-коричневого цвета на основе дрожжевого экстракта, национальное блюдо Австралии.
Вымышленные персонажи вселенной «Звёздных Войн».