Побежал к вышке.
Буровой раствор поблескивал радужно, а радужную пленку разрывали лопающиеся пузыри.
В тот же день Преображенский отбил телеграмму в Москву, Губкину.
Как и все геологи в стране, он внимательно следил за его полемикой с Калицким.
Понимал ли, что телеграмма ставит точку в затянувшемся научном споре?
16 апреля 1929 года считается днем рождения Второго Баку.
День был серый. Холодный. Лед на Россошке и Чусовой еще не вскрылся.
Открытие Второго Баку являло собой неоспоримую победу губкинских идей, губкинских прогнозов, губкинской методологии. В проигрыше, по всеобщему убеждению, оказался доктор Калицкий — его идеи, прогнозы, методы. Его не замедлили объявить ретроградом, лжеученым, наградили дюжиной расхожих ярлыков, приписали его концепции «метафизичность и идеалистическую сущность».
Приписывать теории «ин ситу» идеалистическую сущность! Верх абсурда! Она насквозь материалистична. Можно сказать, она «приземленно» материалистична. Все здание своей теории Калицкий возводит на чрезвычайно простых постулатах: теории его не хватает, возможно, гибкости, широты…
Любопытней всего, что, «защищая и развивая» Губкина, ревнители и гонители совершенно игнорировали мнение самого Губкина о теории Калицкого. Конечно, Иван Михайлович нередко высказывался о взглядах своего оппонента в раздраженном тоне, но то ведь в пылу полемики! Откроем его «Учение о нефти». В главе «Происхождение нефти» обозреваются все появившиеся к тому времени концепции. Доходит Губкин и до Калицкого:
«Необходимо отметить большую последовательность и цельность теории происхождения нефти из морских водорослей в интерпретации нашего геолога К.П. Калицкого. Будучи убежденным сторонником первичного залегания нефти, он очень логично увязывает с этим последним и гипотезу ее растительного происхождения». И ниже спокойно и ясно излагается суть концепции. «Наиболее заманчивым моментом в этой теории является то обстоятельство, что упомянутая водоросль (зостера. — Я.К.), во-первых, растет на песчаном грунте и, во-вторых, образует крупные скопления в прибрежных мелководных зонах моря. Мы знаем, что крупные залежи нефти приурочены как раз к мелководным лагунным прибрежным частям прежних морских бассейнов и именно к песчаным отложениям.
Если такое совпадение условий, в которых произрастает зостера, и встречаемые промышленные скопления нефти говорят в пользу гипотезы Калицкого, то имеются и противопоказующие факты, а именно: остатки водорослей типа зостеры пока обнаружены лишь в относительно молодых отложениях (не древнее юрских). Отсюда эти водоросли не могут быть привлечены к объяснению происхождения всей палеозойской и части мезозойской нефти. Далее, против гипотезы Калицкого говорит состав зостеры, в которой преобладающую роль играет клетчатка. Трудно себе представить образование углеводородов из клетчатки в песчаных, доступных действию воздуха отложениях».
Вот как оценил теорию Калицкого сам Губкин! Разумеется, никакой «идеалистической сущности» он в ней не усмотрел.
Гении в науке редко шествуют в одиночестве. По не познанному еще социально-психологическому закону на небосклоне науки горят чаще всего двойные звезды. Да и только ли в науке так? А в искусстве? В политике? В последней области закон этот интуитивно угадан еще Плутархом, написавшим свои «Сравнительные жизнеописания». С проницательностью, которой не перестаешь восхищаться, сводил он различных исторических деятелей в рамки единого повествования.
Разве не в одно время жили Станиславский и Мейерхольд? Два совершенно разных подхода к искусству. Разве не в одно время жили Маяковский и Есенин? Кажется, нет в их поэзии ничего сходного. Не в одно ли время жили одухотворенный и возвышенный Леонардо и грозный Микеланджело — и разве нет в их творениях скрытой полемики?
Губкин и Калицкий типичная «враждебно-дружественная пара». Это может показаться парадоксальным, но трудно представить одного без другого. Они честно сражались. В проигрыше, по всеобщему убеждению, оказался доктор Калицкий. А победил один Губкин? Победила наука!
Когда буря, вызванная извлечением на поверхность первых магнитных образцов и награждением ОККМА, стихла и газеты заполнились другими срочными сообщениями, выяснилось, что председатель не потерял ни часа и славой распорядился очень по-деловому. Высшие финансовые органы перечислили на текущий счет подначальной ему комиссии круглую сумму денег, на которую он закупил в нефтяных трестах станки и прочее буровое оборудование. И в Курской губернии поднялись еще четыре вышки.
Места для них выбрал он сам, проявив, при этом присущее ему тонкое понимание местных особенностей геологии. В августе 1923 года на крестьянской телеге, предоставленной губкомом, объездил он Щигровский, Старо-Оскольский и Тимский уезды. Между прочим, в Щиграх тогда собрались сельские учителя — то был один из первых в стране учительских съездов. Как же было удержаться старому народному просветителю, не прийти в школу, где происходило торжественное событие? Он и пришел. О популярности Губкина много уже говорилось в нашей книге; к тому же в Курской губернии о нем слышали все, да со многими крестьянами он успел познакомиться лично. Губкин связан был в народной молве с Ильичей. Не мудрено, что учителя попросили Ивана Михайловича передать от них привет непосредственно самому Ленину, а заодно и фотографическую карточку, на которой запечатлены они со своим гостем, знаменитым геологом.
«Глубокоуважаемый Владимир Ильич!
По поручению съезда школьных работников Щигровского уезда пересылаю Вам карточку, на которой сняты участники съезда с Президиумом Особой комиссии по исследованию Курской магнитной аномалии.
Вместе с этим съезд поручил мне передать, что школьные работники, преданные всей душой вождю мирового пролетариата и великому делу освобождения трудящихся, желают скорейшего выздоровления Вам, дорогой Владимир Ильич!
С коммунистическим приветом
Фотографию (и, кажется, даже не одну) и материалы съезда Иван Михайлович передал Надежде Константиновне Крупской.
Скважины бурились.
И опять за результатами бурения с напряжением следила вся страна. В первую голову, конечно, специалисты. Один из них — в скором будущем ставший академиком, Л.Д. Шевяков, дал интервью (тогда это называлось ответить на анкету) «Горному журналу». Вот как он оценил усилия Губкина и его друзей, не упустив случая коснуться и всего того, что происходило «вокруг» разведки:
«Всю совокупность геологических предвидений, магнитометрических, гравитационных и горноразведочных работ, уже произведенных в областях Курских магнитных аномалий, принимая во внимание атмосферу всеобщего неверия в начале работы, надо считать делом в высшей степени замечательным. Помимо выдающегося значения, чисто научных достижений, результаты горноразведочных работ дают огромные надежды на возможность открытия здесь колоссальных запасов железных руд. Поэтому в течение ближайшего ряда лет разведочные работы бурением должны вестись в возможно большом масштабе и с неослабной энергией, для чего государством должны ассигноваться все необходимые средства».
Губкин не забыл никого, кто помогал одержать первую в Курске победу. Академик В.А. Стеклов жил в Петрограде; как только ОККМА была выражена официальная правительственная благодарность, он переадресует ее и Владимиру Андреевичу: «Совет Труда и Обороны… признал необходимость выразить благодарность лицам, принимавшим участие в работе ОККМА. Имея в виду Ваше участие в трудах комиссии, Президиум ОККМА считает долгом довести об означенном постановлении до Вашего сведения».
(Послание это вместе с Иваном Михайловичем подписал управляющий делами комиссии некто С. Урусов, и если продолжить список интересных людей из губкинского окружения, то стоит два слова сказать и о нем: князь, крупный помещик, после революции бухгалтер, сотрудник ОККМА, затем — Госбанка.)
Благодарность Стеклову распространялась, разумеется, на всех геофизиков — их Губкин всячески привлекал к исследованию курского рудного тела. Он даже пытался ставить сейсмометрические работы — метод тогда совершенно новый. Опять-таки требуется мысленно перенестись в то время: применение физических методов для решения геологических задач встречалось поклонниками «чистой» геологии с нескрываемым скепсисом, и Губкин вместо благодарности частенько выслушивал до смерти надоевшие попреки в зряшном переводе «так нужных народу денег».
Профессор П.М. Никифоров из стекловской экспедиции с благословения Ивана Михайловича вообще первый в мире применил гравитационный вариометр для познания громадных скоплений руды в верхних слоях земной коры. Представленная им гравитационная карта явно отражала аномалию силы тяжести (то есть, кроме магнитной аномалии, существует, значит, в районе и ненормальное распределение силы тяжести). Среди ученых возник спор: можно ли, глядя на карту, узнать, как распределяются под землей тяжелые массы и какова в разных местах их плотность?
Математических выводов сам Никифоров не сделал. Кому их поручить? Принцип ОККМА «привлекать самых выдающихся ученых» всегда оставался неизменным. Пригласили Шмидта. Отказа, как уже выше отмечалось (все-таки это поразительно!), комиссия никогда не получала ни от кого. 18 декабря 1923 года Отто Юльевич сделал на заседании ОККМА доклад: «Математическое определение тяжести подземных масс по наблюдениям вариометра Этвеша». Математический анализ, произведенный Шмидтом, с очевидностью показал, что гравитационная аномалия так же, как и магнитная, вызвана концентрацией на глубине колоссальных масс. С тех пор гравитационные измерения широко применяются при геологической разведке, в частности и нефтяной, что важно отметить как исключительную заслугу Губкина.
С осени 1922 года начал работать второй гравитационный отряд с прибором Этвеша. И вообще разные геофизические исследования (зачастую экспериментальные) с поощрения Губкина продолжались вплоть до конца 1925 года, до закрытия ОККМА. Научные отчеты о них незамедлительно публиковались, чему президиум комиссии, состоящий из одних ученых, придавал важное значение.
Скважины бурятся, геофизические замеры идут своим чередом, а сам президиум еженедельно собирается в Москве на заседания. Теперь никакие внутренние распри его не тревожат, и от протоколов, аккуратно подшиваемых князем Урусовым, так и веет спокойствием и великолепно налаженной деловитостью.
«1 марта 1924 г. Глубина буровых скважин на указанное число выразилась в следующих цифрах… В Москве отряды продолжали обработку магнитных и гравитационных наблюдений. Выработан план работ на предстоящий период. Выезд отрядов на места предполагается ранний для большего использования летнего периода… Управляющий делами ОККМА С. Урусов».
«Протокол 145-го заседания… 10 марта 1924 г. Постановили: …Констатируя факт большого расхода алмазов… считать этот расход чрезвычайно высоким…
Слушали: Сообщение А.Д. Архангельского о характере проходимых пород. Постановили: Принять к сведению.
Слушали: О взаимоотношениях между финансовой счетной частью ОККМА и финансовым отделом БурКМА… Постановили: Признать необходимым, что председатель ОККМА, как ответственный распорядитель кредитов, должен быть осведомлен о распределении кредитов для районов…»
По мере углубления скважин, по мере того, как все большее количество образцов глубинных пород выступало на всеобщее обозрение (а ОККМА была нараспашку открытым учреждением: обнародовалось все!) — тем все более нарастала какая-то смутная тревога. Снова поползли слушки, перетолки и сомнения…
К концу двадцать четвертого года четыре скважины были закончены. Интересно, что одна из них (вот где сказалось тонкое геологическое чутье!) встретила железорудные кварциты на глубине всего около 177 метров; была найдена, таким образом, самая близкая к поверхности руда (скважину Губкин и Архангельский закладывали с учетом магнитометрических и гравиметрических данных). Оба они еще раз объездили губернию и выбрали точки для новых буровых. Началась следующая серия бурения. Одна из скважин этой серии проникла на невиданную тогда в СССР глубину — 607,09 метра, установив рекорд; никогда еще алмазным бурением не удавалось добиться такого «метража» (уродливое словечко это до сих пор живо в среде буровиков).
Успехи успехами, всем они налицо, и их, как говорят, никто не отрицает, однако над ОККМА продолжали сгущаться тучи. «Что это за руда?..» — пошли разговоры. Настоящие геологи, конечно, понимали, что под плодоносным курским черноземом не чистейший же, как слезинка, магнитный железняк залегает! Ясно! Более или менее богатые руды. Но широкую публику, интерес которой возбуждался сначала «общим неверием», потом общим упоением, публику, некоторых журналистов и многих экономистов реальная руда как бы даже несколько раздосадовала. Что это? В ней 40, кое-где 50 процентов железа…
Опять Губкин мечется, доказывает, выступает в газетах, на конференциях. «Да такой руды полно в отвалах Кривого Рога!» — кричат ему. И он самым серьезным образом подсчитывает процент и общее содержание руды в отвалах шахт Кривого Рога, чтобы опровергнуть хулителей. Он устраивает инженера Трушлевича к себе, в Горную академию, и создает специальную лабораторию. Трушлевич с сотрудниками работает денно и нощно и создает специальную схему обогащения. По ней можно увеличить процент содержания железа почти до 70 в концентрате.
Разведочных данных накоплено столько, что вполне можно подумать и о проекте промышленной эксплуатации. Чудовищно трудоемкая работа! Кто за нее возьмется? Принцип ОККМА опять-таки неизменен. «Приглашать самых выдающихся». В этой области самый выдающийся — профессор Александр Митрофанович Терпигорев (в 1935 году стал академиком). ОККМА обращается к нему — и, разумеется, Терпигорев не ответил отказом. Он рьяно берется за дело, нисколько в этом смысле не отличаясь от Шмидта, Стеклова, Ферсмана…
В начале двадцать пятого года проект готов. Производительность будущего рудника — восемьсот пятьдесят тысяч тонн руды в год. По предварительным подсчетам, одна тонна будет стоить (после обогащения и агломерации) восемьдесят три копейки. Дорого ли это? Даже если курскую руду придется транспортировать в Донбасс на металлургические заводы, она запросто может конкурировать с рудами Кривого Рога.
Вот факты! Вот точные расчеты! Потрясая ими, Губкин пытается переубедить противников. Но дело принимает все более серьезный оборот.
28 января 1925 года его вызывают на заседание президиума ВСНХ. Председательствует Дзержинский.
Соблазнительно представить читателю полный отчет о событиях, развернувшихся на заседании (такой полный отчет опубликован в «Экономической газете» 30 января). Там развернулось, по существу, генеральное сражение за КМА. Представители Горного отдела ВСНХ резко возражали против эксплуатации. «Криворожский железорудный бассейн может на ближайшие годы полностью удовлетворить потребности страны в рудах, поэтому нет никакой необходимости затрачивать значительные средства на организацию новой железорудной базы в районе Курской магнитной аномалии».
Мнение Горного отдела поддержали представители других авторитетных учреждений. Феликс Эдмундович присоединился к Губкину. Дойдя до его слов в отчете, читатель невольно должен вспомнить стихотворение Маяковского «Рабочим Курска…».
Ограничимся выписками (шрифтовые выделения фамилий и отдельных фраз, принятые в газетном номере, нами не соблюдаются).
«На состоявшемся 28 января под председательством Ф.Э. Дзержинского заседании президиума ВСНХ СССР заслушан доклад проф. И.М. Губкина об итогах работы Комиссии по исследованию Курской магнитной аномалии.