- Когда как.
На этой стадии обычный развратник уже дошел бы до точки кипения. Похоже, и мой работодатель был от нее недалеко.
- Тебе семнадцать точно есть, детка? - спросил он.
- Есть, папашка, есть, - сказала я, поднимая на него глаза. - Семнадцать мгновений весны.
Это была провокативная реплика. Он заржал. Теперь мне снова следовало ограничиваться короткими смутными фразами. Но он, как оказалось, тоже умел быть провокативным.
- Хорошо, - сказал он. - Раз такой базар у нас пошел, пора представиться.
На стол передо мной легла раскрытая книжечка-удостоверение. Я внимательно прочитала написанное в ней, потом сличила его лицо с фотографией. На фотографии он был в кителе с погонами. Его звали Владимир Михайлович. Он был полковником ФСБ.
- Называй меня Михалыч, - сказал он и ухмыльнулся. - Так меня называют близкие люди. А мы, я надеюсь, сблизимся.
- Чем обязана, Михалыч? - спросила я.
- На тебя наш консультант пожаловался. Ты его вроде как обидела. Так что теперь придется искуплять. Или искупать. Не знаешь, как правильно?
*
У него была стереотипная внешность: волевой подбородок, стальные глаза, льняная челка. Но какая-то трапециедальность неблагородных пропорций делала это лицо похожим на западный типаж условного противника времен холодной войны. Киногерои такого рода обычно выпивали стакан водки, а затем закусывали стаканом, говоря сквозь хруст стекла, что это starinny russki obychai.
- Твою мать, - пробормотала я. - Субботник?
- Эй, - сказал он оскорбленно, - ты все-таки не путай ФСБ с ментами. Свои деньги ты получишь.
- Сколько вас? - спросила я усталым голосом.
- Один... Ну, максимум двое.
- А кто второй?
- Сейчас увидишь. Да ты не бойся, не обману.
Выдвинув ящик стола, он вынул из него коробку с разной медицинской всячиной - баночками, ватой и упаковкой одноразовых шприцев. Один шприц был заряжен - из-за ярко-красного колпачка на игле он походил на сигарету, которой затягивались так яростно, что огонек растянулся во всю ее длину.
- Ширяться с вами не буду, - сказала я. - Даже и за пять тарифов.
- Дура, - сказал он весело, - да кто ж тебе даст?
- И деньги вперед. А то кто его знает, какой вы через полчаса будете.
- Вот, возьми, - сказал он и кинул мне конверт.
Представители российского среднего класса часто дают доллары в конверте - так же, как получают. Это волнует. Словно тебя подняли на колесе социального обозрения, чтобы показать заветные звенья экономического механизма Родины... Я открыла конверт и пересчитала деньги. Там были обещанные три тарифа и еще пятьдесят долларов. Практически уровень "Националя". Таким клиентом следовало дорожить - или, во всяком случае, следовало делать вид, что дорожишь. Я очаровательно улыбнулась.
- Ладно, искуплять так искупать. Где ванна?
- Да подожди ты, - сказал он. - Успеешь. Сиди на месте.
- Я...
- Сиди на месте, - повторил он и принялся закатывать рукав.
- Вы сказали, еще второй будет. А где он?
- Да как уколюсь, так сразу и подойдет.
Надев на обнажившийся бицепс резинку, он несколько раз сжал-разжал кулак.
- Что колем? - хмуро поинтересовалась я.
Надо же мне было знать, к чему себя готовить.
- Едем по Каширке.
- Чего?
- Ширкаемся калькой, другими словами, - пояснил он.
Только тут я поняла, что в шприце был кетамин, он же калипсол, сильнейший психоделик, который в вену станет колоть только психопат или самоубийца.
- Что - внутривенно? - не поверила я.
Он кивнул. Мне стало страшно. Я терпеть не могла даже тех кетаминовых торчков, которые кололись внутримышечно. С ними от этих уколов происходило что-то очень мрачное. Они делались похожими на загробных троллей, придавленных вечным проклятием - вроде солдат призрачной армии из последнего "Властелина Колец". А этот собирался колоться внутривенно. Я даже не знала, что так делают. То есть я как раз знала, что нормальные люди так не делают. Второй жмур меньше чем за месяц мне совершенно точно не был нужен. Пора было сматываться.
- Так, давайте я вам деньги верну, - сказала я, - и разбежимся.
- А что такое?
- Вам хорошо, вы мертвый будете. А меня по судам затаскают. Пойду я.
- Я сказал, сидеть на месте?! - рявкнул Михалыч.
Встав, он подошел к двери, запер ее на ключ и спрятал его в карман.
- Встанешь - пожалеешь. Поняла?
Я кивнула. Он вернулся к столу, сел и достал из своей медицинской коробки странное устройство, похожее на дырокол советского дизайна. Устройство состояло из двух полукруглых пластин, соединенных простенькой механикой. На нижней пластине была большая присоска, а на верхней - выштампованная звездочка и инвентарный номер, как на пистолете. Михалыч свел пластины вместе, озабоченно лизнул присоску и прижал устройство к предплечью. Затем он вставил шприц в прорезь, осторожно ввел иглу в вену и сделал контроль - жидкость в шприце окрасилась в темно-красный цвет. Тогда он тронул рычажок на странном устройстве, и оно громко затикало. Михалыч наморщился, как перед прыжком в воду, расставил ноги, чтобы они устойчивее упирались в пол, и до упора вдавил поршень в шприц.
Его тело почти сразу обмякло в кресле. Мне почему-то пришло в голову, что так уходили из жизни бонзы Третьего рейха. Я с тревогой слушала механическое тиканье - словно это была бомба, которая вот-вот взорвется. Через несколько секунд раздался щелчок, дырокол вместе со шприцем отскочил от его руки и упал на пол рядом с креслом. На локте Михалыча появилась маленькая капелька крови. Умно придумано, подумала я. И тут меня накрыло.
Хочу пояснить одну вещь. Я не могу читать мысли. И никто не может, потому что ничего похожего на отпечатанный текст ни у кого в голове нет. А ту непрекращающуюся мыслительную рябь, которая проходит по уму, мало кто способен заметить даже в себе. Поэтому читать чужие мысли - все равно что разбирать написанное по мутной воде вилами в руке сумасшедшего. Здесь я имею в виду не техническую трудность, а практическую ценность такой процедуры.
Но благодаря хвосту у лис часто случается своеобразный резонанс с чужим сознанием - особенно когда это чужое сознание совершает неожиданный кульбит. Это напоминает реакцию периферийного зрения на внезапное движение в полутьме. Мы видим короткую галлюцинацию, эдакий абстрактный компьютерный мультик. Пользы от такого контакта никакой, и большую часть времени наш ум просто отфильтровывает этот эффект - иначе невозможно было бы ездить в метро. Обычно он слаб, но принимаемые людьми наркотики его усиливают, поэтому мы терпеть не можем наркоманов.